Провиденциалы

Неожиданно дверь в горницу отворилась, и на пороге появилось новое лицо: высокий и стройный молодой человек лет двадцати, одетый элегантно, но в стиле, который предпочитает молодёжь. На нём был чёрный кожаный пиджак, под которым виднелась белая рубашка, тёмные синие джинсы прямого кроя, слегка потёртые, а на ногах блестели чёрные лакированные ботинки. Его поведение было образцом вежливости и хороших манер. Вместе с тем внимательный слушатель мог уловить в его тоне лёгкий налёт высокомерия. Он галантно всем поклонился, улыбнулся и произнёс:

– Добрый день!

– Входи, Артём! Знакомься: это Вадим Николаевич, Геннадий, Сергей, Марина… – посыпались из уст Светланы уже знакомые Михаилу имена. – Михаил, – услышал он своё имя, когда очередь добралась до него, и кивком головы поприветствовал нового гостя.

Как только Светлана предложила гостю выбрать удобное место, он незамедлительно расположился с торца стола, напротив Вадима Николаевича.

– Итак, дорогие мои, позвольте мне закончить, – Вадим Николаевич обвёл присутствующих тёплым взглядом и продолжил своим бархатистым, хорошо поставленным голосом. – Представьте себе чудесный весенний день на даче. Я как раз завершил посадку картофеля – занятие, скажу я вам, весьма благородное, – он слегка улыбнулся, поправляя манжету рубашки. – И вот, когда пришло время собираться домой, я столкнулся с небольшой дилеммой. Убрав садовый инвентарь, я обнаружил полбулки хлеба. И тут, друзья мои, передо мной встал философский вопрос: везти ли этот хлеб обратно домой или найти ему более достойное применение? Решение пришло быстро: наши пернатые друзья! Весной им, знаете ли, приходится нелегко. Итак, я аккуратно нарезал хлеб. Но возник новый вопрос: где же их положить? – Вадим Николаевич выразительно развёл руками. – Оставить на земле? Нет-нет, это было бы неуважением к хлебу – всему голова, как говорится. На крыше домика? Увы, она слишком покатая – вся моя забота скатилась бы на землю. И вот тогда я решил…

Он сделал эффектную паузу, его глаза заискрились от предвкушения развязки истории. В этот момент дверь в горницу снова распахнулась, и в комнату хлынула целая группа людей – три женщины и мужчина. Женщины были разных возрастов – от юной девушки лет восемнадцати до сорокалетней матроны, но одеты схоже: светло-серые юбки ниже колен, закрытые белые блузки и платки на головах. В руках они держали пакеты. Мужчина, которому на вид было около тридцати лет, тоже был одет скромно, но Михаил не успел толком его рассмотреть – отчасти из-за ничем не примечательной внешности мужчины, отчасти потому, что комната вдруг оживилась.

– Христос воскресе! – весело и громко хором воскликнули они, войдя в комнату.

– Воистину воскресе! – раздались голоса по правую сторону от Михаила. Он вздрогнул от неожиданности и впился глазами в Светлану, Вадима Николаевича и других присутствующих, пытаясь понять, что происходит.

– Христос воскресе! – снова прозвенело у порога.

– Воистину воскресе! – эхом отозвалось справа.

– Христос воскресе!

– Воистину воскресе!

Светлана вскочила со стула, устремившись к новоприбывшим. Её лицо сияло от счастья, когда она заключала в объятия каждую из женщин, обмениваясь с ними тёплыми приветствиями и троекратными поцелуями. Артём – молодой человек, пришедший после Михаила, – тоже поднялся со своего места. Он по очереди обнял гостей, также трижды целуя их в щёки, а затем и Светлану, разделяя общую радость.

Михаил наблюдал за происходящим с растущим чувством отчуждения. Обмен приветствиями «Христос воскресе!» и «Воистину воскресе!» окончательно прояснил ситуацию – он оказался в компании глубоко верующих людей. Неприятное осознание пронзило его: Светлана ни словом не обмолвилась о религиозном характере этих встреч, когда приглашала его на беседы на «интересные темы». «Она специально заманила меня сюда», – мелькнула горькая мысль. Чувство обмана и разочарования захлестнуло Михаила, усиливая его дискомфорт и пробуждая желание покинуть это место.

Обменявшись поцелуями с пришедшими сёстрами и братом по вере, Светлана с радостью стала рассаживать их на свободные стулья по обеим сторонам стола. Женщины начали аккуратно вынимать из пакетов куличи разных размеров и крашеные во все цвета радуги яйца. Откуда-то появились чашки с блюдцами и электрический чайник. Светлана с Артёмом крутились вокруг стола, разливая всем кипяток.

– А мы только что из церкви, – объявила самая старшая из женщин, выкладывая паски на стол. – Батюшка сказал, что митрополит скоро приедет освящать место под новый храм. Наконец-то дождались! В старой церкви давно места всем не хватает, люди на улице стоят во время службы. За святой водой в очереди толпимся. А на Пасху вообще не протолкнуться.

– А где будут строить? – заинтересованно уточнил Вадим Николаевич. – В Затоне?

– Нет, храм будут строить в районе парка Космонавтов, со стороны улицы Чехова, – продолжала женщина, с энтузиазмом делясь новостями.

– Да-да, точно! – подхватил Артём, кивая головой. – Я видел: там уже площадку расчистили под строительство, забором обнесли.

Все начали пить чай с куличами.

– Вы так и не дорассказали, Вадим Николаевич, – смеясь, обратилась к нему Светлана. Её глаза искрились озорством.

– Да, – сразу же отозвался Вадим Николаевич, готовясь продолжить. – Так вот…

– Подождите, Вадим Николаевич, – вдруг перебил его Сергей. Он поднялся со стула и подошёл к двери. Послышался короткий сухой щелчок дверной защёлки, оповещая всех о том, что отныне дверь изнутри заперта. После чего Сергей вернулся на своё место.

– Так вот, – начал Вадим Николаевич, поправляя свой бордовый жилет, – поехал я садить картофель на дачу. Весь день провозился – после «зимней спячки» с непривычки очень тяжело работается. Засадил участок и начал потихоньку собираться домой. Убрал инвентарь на чердак, помылся, переоделся и стал собирать сумку. Всё, что с собой брал из продуктов в тот день, съел, кроме полбулки хлеба. Ну не везти же его назад домой?! Решил подкормить птиц. Порезал хлеб и стал думать, где его лучше положить, чтобы птицы сразу нашли. На земле оставить? Как-то рука не поднимается – хлеб, как-никак. На крышу домика закинуть? Тоже не дело – скатится по шиферу на землю. В общем, решил оставить на крыше туалетной кабинки, поскольку там крыша не такая покатая, и птицам будет легче заметить издалека. Положил и пошёл собираться дальше. И что бы вы думали? – он слегка наклонился вперёд, печатка на его руке на миг озарилась ярким блеском. – Минут десять – не больше – прошло, сижу, зашнуровываю туфли и слышу, ворона кричит. Любопытство пересилило – выглянул в окошко. Ворона с кусочком хлеба в клюве взлетела с крыши туалета и улетела. Тут же другая прилетает, хватает кусок хлеба и улетает. Так, поочерёдно, они перетаскали куда-то весь мой хлеб. Под конец – когда они уже все куски унесли – одна ворона вернулась, сначала гуляла по крыше кабинки, прогуливалась вдоль её краёв по периметру, всё время поглядывая вниз на землю вокруг туалета – видимо, считая, что какие-нибудь куски упали с крыши вниз – и, убедившись, что ничего больше нет, улетела. И тут начинается самое интересное, – Вадим Николаевич выдержал драматическую паузу, обводя взглядом заинтригованных слушателей. – Она не полетела в ту сторону, куда они уносили куски хлеба, то есть к себе в гнездо, а полетела в сторону туалетной кабинки моего соседа по участку справа. Походила по ней, вдоль её краёв, поглядывая на землю, и взлетела. И полетела теперь уже на крышу туалета моего соседа по участку слева… – он активно зажестикулировал руками, вероятно, не столько указывая направление полёта птиц, сколько подчёркивая своё удивление. – Вы представляете? Ворона решила, что хлеб нужно искать только на крышах туалетных кабинок! Кто бы мог подумать? Я сам бы не поверил, если бы мне рассказали… – Вадим Николаевич, весело смеясь, начал заглядывать всем в лица, а добрые глаза светились, придавая особую атмосферу этому рассказу.

– Да-да, птицы невероятно умные, я читал об этом, – поддержал Артём, отставив пустую чашку. – Особенно вороны! Вы знали, что они умеют считать и понимают сигналы светофора? Однажды по телевизору показывали: ворона ждала, пока загорится зелёный свет, чтобы спуститься на дорогу и подобрать орехи, которые она специально бросала под колёса автомобилей, чтобы те их раздавили. Удивительные создания!

Михаил слушал Вадима Николаевича и Артёма вполуха, его внимание было приковано к Светлане и мальчику. Он не мог не заметить, как нежно она поправляла воротничок его рубашки, как ласково убирала непослушную прядь волос с его лба. Когда мальчик потянулся за куличом, Светлана заботливо подвинула тарелку ближе к нему, шепнув что-то на ухо и вызвав у ребёнка улыбку. Эти мелкие жесты, полные материнской заботы, окончательно убедили Михаила в его догадке, которая болезненно отзывалась где-то глубоко внутри, заставляя Михаила чувствовать себя обманутым, хотя Светлана и не давала ему повода строить какие-либо иллюзии. Михаил ощущал нарастающее раздражение. Он пришёл сюда в надежде на романтическое развитие отношений, а оказался на каком-то религиозном собрании, да ещё и с ребёнком Светланы. Это понимание вызвало у него чувство использованности. Он по-прежнему старался сохранять внешнее спокойствие, но под оболочкой сдержанности таился настоящий эмоциональный вулкан.

– А вы не обращали внимания, что животные всегда стараются заглянуть человеку именно в глаза? Вот мы, люди, можем понять намерения другого человека по его жестам, позе, общему поведению. А моя Муська всегда смотрит прямо в глаза, будто только там может прочитать мои мысли. Так забавно! – Светлана рассмеялась и повернулась к Михаилу. – А вы как думаете, Михаил?

Погружённый в свои мрачные раздумья, Михаил не сразу отреагировал.

– Животные? – пробормотал он, опуская взгляд на стол. – Мне нравятся собаки.

– У вас какой породы собака, Михаил? – поинтересовался Артём, глядя на него.

Михаил на мгновение растерялся, не понимая, что от него хотят.

– У меня нет собаки, – машинально ответил он, всё ещё пребывая в своих размышлениях.

– Умерла? – вновь прозвучал голос молодого человека, настойчиво пытающегося продолжить беседу.

– Нет, – несколько резко возразил Михаил, раздражённый тем, что его постоянно отвлекают.

«Какой назойливый пацан», – успел подумать он перед тем, как снова погрузился в свои внутренние переживания.

Окружающий мир потерял свои краски для Михаила, превратившись в размытое пятно звуков и образов. Осознание вероятного предательства Светланы ударило его молнией, оставив оглушённым и дезориентированным. В его душе бушевал вихрь эмоций: ярость сплеталась с обидой, образуя токсичный коктейль, отравляющий каждую клеточку его существа. Воздушные замки, которые он строил в своём воображении, рухнули, погребая под обломками его надежды и мечты. Веселье вокруг стало издевательским диссонансом его внутренней агонии. В его глазах образ Светланы изменился, приобретая черты расчётливой манипуляторши, готовой пойти на всё ради своих целей. «Ни дружба, ни дети, ни вера – ничто не свято для таких лицемеров», – с отвращением думал Михаил, погружаясь глубже в бездну гнева и разочарования, где каждая мысль жалила, словно оса.

Он сидел, окутанный тьмой гнетущих мыслей, не обращая внимания на оживлённую беседу вокруг. Разговоры и смех сливались для него в приглушённый беспорядок звуков, не проникая в сознание. Но вдруг его слух уловил нечто не совсем обычное, побудившее Михаила прийти в себя.

– В пгошлое воскгесенье наш хог исполнял такие кгасивые песнопения! – восторженно рассказывала девушка. – Я почувствовала, как благодать наполняет нашу цегковь.

«Ещё одна картавая, – Михаил окинул её презрительным взглядом. – Ещё бы: совершенство не станет обращаться за помощью к богу», – эта мысль лишь усилила его раздражение и чувство отчуждённости. Михаил ощутил, как растёт пропасть между ним и этими людьми, собравшимися за столом. Их вера, их общность, даже их физические особенности – всё это казалось ему сейчас чуждым и непонятным, лишь подчёркивая его собственное одиночество в этой компании.

– Вам ещё налить, Михаил? – услышал он своё имя спустя некоторое время.

Михаил поднял глаза на Светлану. Её смех, звонкий и беззаботный, резанул по его измученной душе. Этот радостный звук, такой неуместный в его мире разбитых иллюзий, вызвал новый приступ злости. Контраст между её весельем и его внутренней бурей был невыносим. В груди Михаила закипала ядовитая смесь обиды и ненависти. «Лицедейка, – с желчью подумал он. – Типичная история: муж-алкоголик, побои, пропитые деньги, развод, ребёнок на руках. И вот уже “боженька, помоги!” Теперь и Миша сгодится. Думаешь, можно построить счастье на лжи? Не в этот раз, дорогая моя. Не за мой счёт!» Каждый всплеск смеха Светланы отзывался в нём новым приступом гнева. Михаил чувствовал, как его одолевает брезгливость к этой женщине, которую он ещё недавно боготворил.

– Извините, мне уже надо идти, – сухо проговорил он, отведя глаза в сторону, и поднялся со стула.

– Давайте я вас провожу, – предложила она. – Как вам наша беседа? – спросила она, когда они вышли в коридор и прикрыла за собой дверь.

Михаил упрямо отводил взгляд, с трудом сдерживая накатывающие эмоции злости и отчаяния. Светлана же, ничего не подозревая, продолжала улыбаться своей открытой, бесхитростной улыбкой.

– Вы к нам ещё придёте в следующее воскресенье? – не дождавшись ответа на свой вопрос, она задала новый.

– Да, конечно, – выпалил Михаил на автомате, даже не успев осмыслить вопрос. Осознание собственных слов пришло мгновенно: кровь отхлынула от его лица, и волна ярости теперь уже на самого себя накрыла Михаила с головой. «Идиот!» – мысленно выругался он. Эта привычка – соглашаться из учтивости – в очередной раз сыграла с ним злую шутку. Он снова попался в эту ловушку вежливости, снова не смог отказать прямо.

Губы Светланы расплылись в улыбке, когда она услышала его слова. Увидев это, он процедил сквозь зубы: «До свидания!» и почти бегом умчался прочь по коридору.

Михаил вышел из библиотеки и побрёл без определённой цели. Его первоначальный план провести весь день со Светланой обратился в прах, что лишило его хрупкой веры в то, что он тоже может быть по-настоящему желанным. Других планов на сегодня у него не было, как не было и сил сопротивляться нахлынувшему отчаянию.

Михаил шагал по тротуарам, не обращая внимания на суету вокруг. Мимо проносились велосипедисты, лавируя между пешеходами. Уличные музыканты наигрывали знакомые мелодии, их звуки смешивались с гудками проезжавших машин и звоном трамваев. На скамейке у магазина расположилась компания помятых мужчин, лениво передававших друг другу бутылку. Взрыв пьяного веселья на секунду выдернул Михаила из задумчивости, однако его лицо осталось безучастным, а мысли быстро вернулись к привычной колее самоедства. Чуть дальше бездомный копался в мусорном баке, бормоча что-то себе под нос. Запах свежей выпечки из пекарни на мгновение защекотал ноздри, но Михаил остался равнодушен. У фасада дома примостился пожилой букинист. Рядом другой торговец раскинул свой импровизированный прилавок с разнообразными подержанными вещами – от старых пластинок до потускневших столовых приборов. У входа в подземный переход сидела женщина средних лет, протягивая руку прохожим. Её потухший взгляд на мгновение встретился с глазами Михаила, но он посмотрел сквозь неё, не видя ни её лица, ни протянутой руки. Всё это казалось ему далёким и нереальным, какими-то декорациями в театре абсурда, где Михаилу отвели роль неудачника. Он был всецело охвачен унынием, ощущая себя пустым и никому не нужным. Невыносимый груз разочарования давил на спину. Грудную клетку сжигало изнутри от стыда за собственную наивность.

Последствия эмоционального катаклизма были столь сокрушительны, что Михаил, погружённый в пучину своих переживаний, очнулся лишь тогда, когда оказался на набережной. Проходящие мимо парочки только усиливали его чувство одиночества и неполноценности. Наверное, он бы и дальше не замечал ничего вокруг, продолжая упиваться жалостью к себе, если бы некое необычное явление не вытащило его из омута навязчивых мыслей.

Михаил стоял на высоком берегу, глядя на разлившуюся реку, которая затопила противоположный берег до самого горизонта. Вдалеке, почти у кромки неба, из воды выступало одинокое дерево. Странно, но оно находилось выше уровня глаз Михаила. Он моргнул, пытаясь понять этот обман зрения. Ведь на самом деле это он стоял высоко над водой, а дерево было затоплено. Однако глаза упрямо рисовали другую картину: будто город был вогнут внутрь, расположен в глубокой чаше, а вода, подпирая небесный свод, замерла перед ним нависающей грозной стеной цунами. Михаил с изумлением наблюдал это фантастическое явление, столь же естественное, как гигантская багровая луна на линии горизонта. Зрелище гипнотизировало, не позволяя отвести глаз.

Увиденное вновь всколыхнуло в его памяти сегодняшнее пасхальное собрание, на котором он оказался. Его мысли обратились к вопросам веры. Он задумался о том, как способность людей верить в нематериальное меняет их восприятие мира. Там, где один заметит только искажение перспективы, другой разглядит божественное знамение. Михаил размышлял об удивительной особенности человеческого разума превращать обыденное в чудесное, наполняя простые вещи глубоким смыслом. Он пытался понять, что движет людьми, когда они с благоговением воспринимают самые обычные явления природы, находя в них отголоски чего-то большего, непостижимого.

Отношение Михаила к религии было естественным для его времени: религиозные традиции для него были не более, чем далекими преданиями старины, отзвуками забытого прошлого, которые он изредка слышал от бабушки. В его семье уже второе поколение как не было верующих людей. Хотя прежде, в царские времена, среди представителей его рода встречались даже священнослужители. По рассказам бабушки, её дед и отец были искренне верующими людьми. Но они, молодёжь, не унаследовали этих традиций.

Одно время, на заре коренных преобразований в стране и появления разнообразных статей в газетах и журналах на тему религии, Михаил задался вопросом: как могло случиться так, что его отлично образованные предки, жившие на рубеже XIX-XX веков, могли верить в то же, во что верили совершенно необразованные люди XIV-XV веков? Однако вскоре он отмахнулся от этой мысли, решив, что в этом нет ничего необъяснимого. Ведь когда-то учёный мир, включая таких светил, как Менделеев, верил в существование некоего эфира. Затем учёные признали своё заблуждение и исправили ошибку, оставив нам этот атавизм в наследство в привычном для слуха выражении, вроде: «А сейчас в нашем эфире прозвучит…».

Михаил не видел в современной религии «средство для подавления и отвлечения масс». Он думал о ней, как о способе для людей создавать свои собственные миры. Религия была для него чем-то сродни написанию книг или рисованию картин, когда люди погружаются в свои фантазии, черпая в них силы и вдохновение. И подобно тому, как писатели окунаются в свой выдуманный литературный мир при написании книг, а художники – в мир своих фантазий при создании картин, верующие люди находят в религии убежище от повседневной обыденной жизни. Это позволяет им выражать свои глубинные переживания, стремления и потребности. Своего рода духовное хобби, увлечение, дающее им возможность самовыражения. «В конце концов, – думал он, – лучше общаться с Богом, нежели с самим собой».

Однако он с настороженностью воспринимал рассказы верующих об их мистическом опыте. Они представлялись ему не погружением в какую-то иную реальность, а небезопасной игрой воображения. Михаил вспоминал актёров театра, которые, выходя на сцену и вживаясь в чужой образ, переставали заикаться, не чувствовали усталости и чудесным образом выздоравливали на время спектакля, а после вновь возвращались в реальность, погружались в депрессию, выход из которой находили в спиртном. Он думал о поэтах, приучающих человечество к возвышенному и добровольно уходящих из жизни. Всё это пугало и отталкивало его. Религия, как и искусство, могла стать и спасением, и ловушкой для человека. «Всё есть яд и всё есть лекарство. Только доза делает лекарство ядом и яд лекарством» – эти слова Парацельса очень точно отражали мировоззрение Михаила.