Исповедь старого молодожена

Мне пришлось искать другой выход. И, как потомственная икона стиля (спортивные труселя моего деда, обхватом в две московские области, гремели на всю округу), я этот выход нашел.

Дело в том, что лысина поразила меня не тотально, а скорее локально, по типу Ильича. Вдоль моего кумпола посредине пролегла безволосая межа, от темечка до лба. А по краям головы волосы продолжали расти, даже с какой-то утроенной прытью, видимо, от страха при виде межи.

Я самозабвенно отращивал эту боковую шевелюру и зачесывал ее противоположно росту – не вниз, а вверх. Со временем у меня на башке воздвигся полноценный Гранд Каньон. Нависающие с двух сторон волосяные стены отбрасывали тень, в которой блекла ненавистная лысина. В темное время суток, да при эрогенном свете торшера, я был еще очень даже ничего, тот еще гусар, даже без кивера.

Правда, матушка по ночам тайно ворожила на приворот ко мне парикмахерши. Или парикмахера: пол в данном случае роли не играл.

– Постригись, сынок, постригись! – умоляла меня не только матушка, но также перепуганные домашние цветы и кот.

Но гусара стричь – только портить, это же общеизвестно.

Девушки, правда, не шли. Ни дождем, ни даже тонкой струйкой. Ни капли девушек с неба за долгие дни, да что я вру, недели, да что я опять вру, месяцы.

Меня от меня спас, как всегда, мой немногословный отец.

Как-то раз он подвел меня к клетке с домашним хомяком и молча указал мне куда-то в тыльную часть животного. Я присмотрелся.

Там, на заднице грызуна, по бокам с двух сторон обильно кустилась шерстка. А посередине, между кустами, ничего не было, точнее была, собственно, она – задница.

На следующий день я побрился налысо машинкой в парикмахерской.

Перспектива проходить всю оставшуюся жизнь с жопой хомяка на голове меня не прельщала.

20. Парад планет: минус одиннадцатая жена

Карина влюбилась в меня без памяти.

Конечно, мужское подсознание – тот еще наглец и подобную фразу выдает в отношении каждой женщины, встреченной мужчиной на жизненном пути.

Но в моем случае разразилась настоящая катастрофа. Карина действительно влюбилась.

Сначала это было как тихий рокот в облаках, лишь предвестием грозы. Мы с Кариной вращались в общей компании, и разные знакомые приносили мне эти новости контрабандой и выдавали из-под полы: Карина влюблена.

Потом громыхнули первые раскаты, когда однажды ее подружка схватила меня за грудки в курилке: Карина влюблена.

Наконец, больше не надеясь на почтовых голубей, на одной довольно бесстыдной вечеринке, где почему-то перелюбились очень многие и даже совсем посторонние люди, Карина сама призналась. На фоне массовки из «Калигулы» наш тургеневский разговор выглядел странно.

В тот период своей жизни я находился в удивительной форме. Я весил под сто килограммов. Я как раз начал лысеть и не принял этого, бросив матушке-природе вызов в виде косматых наростов по периметру головы вокруг стремительно расползавшейся плеши. Я много пил, поэтому ходил краснорожим, как герой Конан Дойла из «Этюда в багровых тонах», но на этом сходство заканчивалось. Я бросил спорт, отчего бицепсы в компании с кубиками пресса ушли к группе «Чай вдвоем». Я носил сомнительные очки в профессорской оправе. Я одевался в строгие костюмы и одалживал папины галстуки, а папа не покупал новых галстуков с начала восьмидесятых.

Это одна часть пазла. А вот и вторая.

Карина была дико, первобытно красива. Начиная с имени. В ней оказалось намешано больше двух кровей, а это всегда коктейль Молотова. Взглядом она нарезала мужиков ломтями. Карина была черногривая, темноокая, смолянисто-тягучая, невыносимая. Словно тени отпустили ее на часок к нам, смертным.

Нельзя сказать, что Карина мне совсем не нравилась. Я отдавал ей должное, скажем так, эстетически. Но мое сердце, погребенное под слоем жира, молчало. Возможно, в те годы в него вообще плохо поступала кровь, а бицепса, чтобы подкачать давление, уже не было. Любого другого на моем месте уже давно раздавило бы в лепешку, а я не только психически здравствовал, но еще и придумывал наименее обидные отмазки. Отмазки от богини!

Ничем, кроме вывиха здравого смысла и отмороженностью судьбы, происходящее было объяснить нельзя. Первая красавица Москвы влюбилась в последнего уродца столицы, а жирный, лысый, очкастый, краснорожий субъект в папином галстуке воротил нос от неотразимой посланницы теней. Ни ее любовь, ни мое равнодушие не умещались ни в одном медицинском справочнике.

В тот день, в день ее признания, я воспользовался отмазкой Татьяны про то, что я другому отдана и буду век ему верна. В смысле, это цитата, в попытке не навредить самолюбию Карины я не стал заходить настолько уж далеко. Тем более никто бы и не поверил: таких страшных геев не бывает. Короче, я признался Карине, что несвободен, она спросила, есть ли надежда, и я, как доктор Мясников, благородно ответил ей, что надежда есть.

Это была ложь. Не про надежду (кто я такой, чтобы отказывать в надежде), а про другую женщину. В то время я был одинок, чем, как я теперь уверен, оказал неоценимую услугу всем девушкам Москвы и ближайшего Подмосковья.

Так я проходил персонажем из фильма Бертрана Блие «Слишком красивая для тебя» почти полгода. Компания собиралась часто, мы с Кариной виделись почти каждую неделю. Она продолжала стрелять в меня своими взглядами типа «земля-земля», а когда случайно промахивалась, за моей спиной замертво падали одно-два мужских тела. Правда, через какое-то время Карина стала появляться на людях в сопровождении высокого адского брюнета, срисованного с той же подарочной открытки, что и она сама. В определенный момент даже я при виде его вопиющей красоты заколебался, но «таких страшных геев не бывает», мы помним.

При этом своим многочисленным подружкам Карина признавалась (а они потом мне), что с брюнетом у нее ничего нет, как бы тот ни ходил вокруг нее колесом, ведь брюнет обычный, а он (я) такой красавчик. Многочисленные подружки давились тем, что в тот момент ели или пили, визжа: «Это он-то красавчик?!» Эти свои диалоги с повизгиваниями подружки потом с плохо скрываемым удовольствием передавали мне, настойчиво требуя от меня согласиться с тезисом, какой же я урод.

Даже если меня однажды пригласят на передачу к Малахову на детектор лжи и возьмут у меня пробы ДНК (зачем не знаю, они там у всех берут), то и в этом случае я не смогу объяснить, почему тогда отказал Карине. Страх до смерти влюбиться в «такую», неуверенность в себе, уверенность в себе, природный идиотизм – можно только гадать.

Как-то раз на одной из наших тусовок ко мне подошел парнишка из компании. Мы с ним мало общались, я лишь знал про него, что он работает переводчиком. Парнишка начал путано бормотать про то, что я оказался в уникальной ситуации, которая выпадает человеку раз в жизни, когда кошка дважды дергает лапой, зацветает папоротник, сурок выползает из норки, а Венера сходится с Марсом в параде планет. Я ничего не понял и еще удивился, как это такой косноязычный человек устроился переводчиком.

Скоро компания самопроизвольно рассосалась, растворилась в тумане событий. Мы с Кариной больше не виделись, а еще через некоторое время я узнал, что она обрюнетилась. Те же самые повизгивающие подружки потом услужливо показывали мне их свадебные фотографии: Карина выглядела на них счастливой и настолько красивой, что у меня засосало под ложечкой. Правда, теперь все это мое столовое серебро уже могло спокойно оставаться при мне, больше никому не нужное.

Прошло много лет, но до сих пор по ночам я иногда слышу, как там, на верхотуре, беседуют Венера с Марсом.

– Давай, что ли, опять сойдемся? – спрашивает Марс.

– Тю. Ради кого? Ради этого придурка? Так он все равно не оценит, – отвечает Венера.

И Венера с Марсом раскланиваются и чинно расходятся по своим орбитам.

21. Бегущая по волнам: минус двенадцатая жена

Однажды мне показалось, что я близко. Что в куртуазном портале что-то внезапно сломалось, и он открылся для того, для кого никогда не был предназначен – для меня.

Я сидел в кафе за столиком, один, в ожидании бизнес-ланча. Очень красивая девушка, нет, не так, ОЧЕНЬ красивая девушка у входа помахала мне рукой, улыбнулась, поправила волосы, потеребила сережки – все как из учебника по языку тела. И затем прямо с порога, с места в карьер, даже, по-моему, с легкой пробуксовкой, стартовала и пошла, да что там пошла, прямо-таки побежала ко мне, побежала по своим невидимым эротическим волнам, по волнам нашей судьбы, чьи нитки были до поры спрятаны в складках времени.

Не беги ты, глупенькая, я никуда не денусь, мне еще даже салат не принесли, пробормотал я про себя, ну и, конечно, улыбнулся ей в ответ и приветственно сделал ручкой, правда, значительно скромнее, чем она, не так откровенно, я же мужик, я знаю себе цену… И, поскольку я не Джордж Мартин, а моя книжка не «Песнь льда и пламени», красавица, естественно, пробежала мимо меня к красавцу, сидевшему за столиком у меня за спиной.

Больше всего тогда меня огорчил даже не тот факт, что я так самонадеянно ошибся. В принципе, я давно уже привык к тому, что по своей воле ко мне подходят только милиционеры и гопники. Больше всего меня огорчили те несколько бросающих в жар неловких секунд, когда незнакомка проходила мимо меня, прекрасно понимая, кому я строил свои псевдосексуальные рожицы, и в ее взгляде членораздельно читалось: «Действительно? Ты себя в зеркале-то давно последний раз видел?» И еще меня огорчил смачный звонкий поцелуй за моей спиной, настолько сочный, что он рисковал перерасти в прелюдию.

Ведь это они нарочно, мерзкие полубоги, чтобы меня позлить.

22. Страх и ненависть в Краснодаре

Как-то раз в середине двухтысячных начинающий финансовый воротила Сема поехал в командировку в Краснодар. Видимо, в тот момент в Краснодаре были внезапно обнаружены деньги: просто так Сема не поехал бы.

Как и полагается сибаритствующему помещику, Сема взял с собой свиту – меня и еще одного нашего общего друга детства Лешу Невидимку. Проживание, еду и билеты на самолет Сема нам оплатил. Хотя продавать билеты на кукурузник времен войны (первой мировой), который летал в те годы в Краснодар, со стороны авиакомпании было немилосердно: впору пассажирам доплачивать.

Мы заселились в лучшую гостиницу города. Там в душе даже водилось два вида воды, а не только холодная, моментально превращающая тебя в пломбир.

Мы переночевали и утром встретились за завтраком. Вид у друзей был смурной. Я же прекрасно выспался и сиял.

– Целую ночь названивали, – пробурчал полусонный Леша.

– Да? Тебе тоже? – подхватил Сема. – От меня только под утро отстали, когда я им сказал, что у меня во Вьетнаме все оторвало.

– А кто названивал-то? – поинтересовался я, по-прежнему сияя.

– Нехороших женщин по телефону предлагали, – смущаясь, объяснил Леша.