Волчонок с Паллады

Коридоры школы огласил истошный, режущий слух и пробирающий до самых глубин естества визг, больше приличествующий свинье на бойне, чем человеку. Несколько мгновений он плыл по коридорам и классам, заставляя школьников и учителей прерываться на полуслове, поворачиваться в сторону неожиданного звука. Сандро изо всех сил рванулся, вскочил, оставляя в зубах противника алый кусок откушенной плоти. Вид подростка ужасал: через окровавленную дыру в щеке просвечивала багрово-белая эмаль крупных зубов, с подбородка закапали бардовые капли, расплываясь на безупречно чистом полу в кровавую лужицу. В глазах плескался дикий ужас и ошеломление. Никто и никогда из ровесников не давал ему ТАКОГО отпора. Непроизвольно попятился, дрожа всем телом не отводя расширенных, полных панического ужаса глаз от алых, словно у вампира, окровавленных губ поднимающегося с пола Алексея. Новичок выплюнул на пол розовый кусок человеческой плоти, закашлялся, выплевывая в рвотном позыве розовую слюну. Это добило, на лице Сандро появилось выражение животного страха, повернувшись, он побежал изо всех сил на выход, коридор огласил новый дикий крик.

Стояла мертвая тишина. Алексей оглянулся. Когда вокруг успели столпиться ошеломленно глядящие на него одноклассники, он не заметил. В первом ряду – Мила, мягкий взгляд исключал мысль, что она осуждает его.

– Возьми, – протянула Алексею белоснежный платок. Огненная ярость, когда не важно, что станет с тобой, собственная жизнь, когда главное добраться до горла врага, а дальше будь что будет, по капле выходила из подростка. Еще миг и он бы перегрыз уроду глотку…

Постучав в дверь и, услышав приглушенное разрешение войти, Алексей переступил порог кабинета директора школы господина Джабраилова. Небольшое помещение, обставленное в современном офисно-деловом стиле, безлико и функционально, оказалось неожиданно скромным для той грозной славы которой директор пользовался у учеников. Среди школьников ходили страшные слухи о громах и молниях, которые он мог обрушить на провинившегося. Алексей осторожно прикрыл за собой дверь и подошел к массивному письменному столу ручной работы, за ним восседал злобно нахохлившийся директор. С портрета над его головой на мальчика требовательно взирало одутловатое лицо с резкими кавказскими чертами Беслана Виелхоева – непременная принадлежность каждого служебного кабинета колонии. Алексей, скосив взгляд на открытое окно, остановился. По полудетскому лицу, еще ни разу, не знавшему бритвы змеями гуляли желваки. На площадке перед входными дверями школы стоял окрашенный в белое глайдер с красным полумесяцем эмблемы скорой помощи на борту, лопасти лениво вращались, готовясь в любой момент поднять врачей и пострадавших в небо. У открытой двери крылатой машины, облокотившись на борт кабины, курил пилот.

Директор появлялся перед учениками, как и положено большому начальству редко, как правило раз в неделю на общешкольных линейках, что еще больше усиливало откровенный страх перед ним. Затаив дыхание ребята и девочки смотрели на стоящего перед неровным строем невысокого лысого мужчину в безукоризненном костюме, со злым взглядом вечно недовольного человека. Господин Джабраилов поднял взгляд от вмонтированного в стол экрана на Алексея и, несколько мгновений пристально рассматривал его с таким выражением, словно смотрел не на человека, а на экзотического зверька, опасного, но в клетке совершенно безвредного. Волосы всколочены, под левым глазом вызревает великолепный фиолетовый бланш. Хорош! Ничего не скажешь! И это ученик лучшей школы «Нового Кавказа»? Разлепив сложенные в высокомерную складку губы, директор произнес вначале негромко, но с каждым словом повышая голос, пока не сорвался на истеричный крик:

– Ну и как это понимать? Твой воспитатель безусловно уважаемый человек, но поведение твое, мальчик, совершенно недопустимо! Почему ты покалечил одноклассника?

Упрямо набычив голову, Алексей отвернулся к окну, выдавив жестким воротом рубахи на смуглой коже шеи белую полоску. Из дверей школы вышел Сандро, поддерживаемый под руку субтильным молодым человеком в белом медицинском халате, на пол щеки белела нашлепка биопластыря.

Школьник осмеливается не отвечать на его вопросы?! Господин Джабраилов побагровел, задыхаясь от такой наглости.

– Ах ты… Почему ты молчишь, мальчишка? Как смеешь не отвечать на вопросы директора школы? Или мне вызвать полицию и сдать тебя им?

Подросток покачал головой и наконец взглянул в лицо директору. В синих глазах плескалась такая непотухшая ярость вперемежку с упрямством, что взрослый мужчина, отводя взгляд, вздрогнул. Потом подросток вновь отвернулся к окну.

У дверей глайдера Сандро остановился и, как показалось Алексею, в его расширенные зрачки вонзился бешеный, но одновременно налитый смертельным ужасом и страхом взгляд кровянистых глаз одноклассника. Отчаяние и злоба выдавили на растерянном лице Сандро пот, скупой, как росная сырость в засуху. Торопливо отвернувшись, подросток залез в кабину, негромко зажужжали, раскручиваясь лопасти, сливаясь в полупрозрачный круг.

– Не смей молчать мальчишка и повернись ко мне раз с тобой разговаривает старший по возрасту! – директор бешено ударил ладонью по столу, тот загудел, вездесущие мухи с недовольным гулом закружились под потолком. Парень повернулся, но лишь упрямо сцепил зубы. Алексею пришлось сделать еще одно усилие, чтобы постараться выглядеть спокойным.

Неожиданно директор перестал орать. Пробурчав под нос:

– Я и сам все увижу, – пробежался пальцами по сенсорам стола и уставился в изображение. Просмотрев картинку с расположенных в коридоре скрытых камер – они располагались по всей школе, директор откинулся в кресле назад и с силой потер идеально бритый подбородок. Лицо сделалось малоподвижным, морщины проступили резче, под глазами обозначились густые тени, а из глаз исчезла злоба. Задумчивый взгляд остановился на окне, изредка перемещаясь на словно каменное лицо мальчишки, пальцы машинально забарабанили по столешнице. Не меньше минуты прошло в полном молчании. Наконец директор вперил в упорно молчащего мальчишку ледяной взгляд и тихо произнес:

– На сегодня я отстраняю тебя от занятий, о драке я сообщу твоему воспитателю, можешь быть свободен.

– Спасибо, – произнес Алексей и повернулся к двери.

Лучи солнца, повинуясь управляющим зеркалам, уже еле-еле проникали внутрь колонии, на глазах сгущались тени, дальние предметы потихоньку теряли форму, расплывались. На прикрепленной к стене полке блестела «стеклянными» гранями куча информационных кристаллов: история войн, устройство оружия и физика с химией, все чтобы понять принципы работы сложного современного оружия. Алексей лежал на диване в аскетично обставленной комнате, сжатые в ниточку губы делали его лицо сердитым. Взгляд бездумно скользил по потолку, то и дело натыкаясь на устроившуюся на плафоне большую желто-коричневую осу. Путь на свободу, в открытое окно, перекрывало электромагнитное поле, не выпускавшее наружу ничего крупнее пылинки. Хищник среди насекомых долго бился о невидимую преграду, не в силах понять, что его не пускает назад, туда, где простираются зеленые просторы лужайки, полные жизни и множества вкусных жертв. Устав биться наружу, оса присела на плафон, сил ей оставалось только на то, чтобы ждать решения собственной судьбы, какое бы оно не было.

Теплый ветер из открытого окна доносил звуки любовной переклички птиц, и грубые мужские голоса со двора. Отдельных слов не слышно, но понятно, что мужчины разговаривали повышенным тоном. Мальчик видел, как отец Сандро с горской папахой на голове заходил во двор Мурадин-бея и, чтобы не присутствовать при разговоре, убежал в собственную комнату в доме прислуги. Ясно, жаловаться на него станет и что предпримет опекун, непонятно. Ничего хорошего от этого разговора мальчик не ждал. Выгонит? Ну и черт с ним, как-нибудь проживет. От отца остался дом, да и какие-то средства должны остаться на счетах.

В дверь поскреблись, он вздрогнул и повернул голову. Кто это может быть? Или это пришли вызывать к дяде Мурадину?

– Войдите.

Громко и торопливо скрипнула, открываясь, дверь. В комнату ворвалась, звонко барабаня по полу каблучками изящных розовых туфелек, Мила. Распахнутые как плошки глаза на лице девочки горели от возбуждения и решительности. Дерзнуть зайти без сопровождения взрослых в комнату мальчика было непросто, это противоречило вбиваемым с детства нормам поведения. Если узнает отец, она даже не знает, как он ее накажет, но Мила решилась.

– Мила? – мальчишка удивленно хлопнул ресницами и приподнялся на локте, – Что ты здесь делаешь?

– Там! – возбужденно зачастила девочка, отбрасывая толстую, в руку толщиной косу назад, – пришел отец Сандро, они ругаются, ужас как! Папа весь красный!

– Я знаю, – безразличным голосом произнес Алексей, опускаясь на диван и вновь устремляя беспокойный взгляд в потолок.

– Откуда?

– Я видел, как отец Сандро заходил во двор.

– Папа злой, ужас, сказал, что Сандро сам первый оскорбил и за такие слова вызывают на поединок на кинжалах, а тот сказал, что ты русский, тебя наши обычаи не касаются.

Пацан вскинулся:

– Я татарин крымский из великого рода Гиреев! – Зазвенел гневный голос. Лицо покраснело. Полный ярости взгляд синих как васильки глаз вонзился в прелестное лицо правильных очертаний, кажущееся в свете заходящего солнца немного скуластым, скорее всего из-за диковинно ее красивших распахнутых и больших карих глаз. Полный сочувствия взгляд, растерянно хлопнули длинные ресницы. Раз и еще раз.

Девочка осторожно прикоснулась к руке Алексея. Рука была теплой и ласковой, мальчик замер, гнев смывало жаркой волной. Вот так чувствуя тонкие пальцы на запястье он мог бы пролежать тысячу лет и ни разу не шевельнуться. Взгляд случайно упал на окно, доверенный слуга Мурадин-бея бежал к гостевому дому. А входная дверь распахнута настежь, так что даже в коридор не заметно не выйти.

– Это за мной, – вскакивая с дивана произнес Алексей, глядя на побледневшую девочку. Ой, что будет, если слуга застанет Милу в его комнате!

– Тебе надо спрятаться! – произнес решительно, оглянулся. Только куда? Шкаф? Точно шкаф, больше спрятаться негде! – В шкафу!

– Где? – протянула удивленно девочка, потом лукаво улыбнулась и тихо хихикнула. В фильмах мужчины прячутся в шкафах, а тут это приходится делать ей. Забравшись в шкаф, но еще не закрыв дверку, тихо прошептала:

– Я маму попрошу, она поможет!

Мурадин-бей, демонстративно не замечая ничего вокруг, в одиночестве стоял на широком мраморном крыльце особняка и смотрел вдаль, на Реку. Чистенький, словно с картинки буксир почти поравнялся с усадьбой, в окружавшем саду беспечно чирикали птицы. Какое им дело до человеческих дрязг, когда они заняты самым главным в своей жизни: продолжением собственного рода? При виде мальчика мужчина вперил в него мрачный взгляд, Алексей напрягся, так и знал: разговор точно будет нелегким. Подросток встал напротив, не опуская глаза под бешенным взглядом хозяина особняка. Тот нервным движением провел загрубелыми пальцами по исполосовавшим щеки толстым белым линиям, придававшим лицу вечно угрожающее выражение, словно для того, чтобы опасаться этого человека недостаточно одной его грозной «славы», затем руки спрятались за спиной.

– Как смел ты опозорить меня – произнес жестко и зло, – в первый же день в школе покалечить одноклассника, сына уважаемого человека?

Лицо Алексея окаменело, покраснело, задышал тяжело, словно после бега на добрый километр. Отец учил: за обиду никого не уважай и никогда не прощай, но, с другой стороны, он сейчас живет у этого человека и обязан уважать его.

Громкий, трубный звук, донесшийся стороны Реки, в клочья разорвал тишину во дворе. Алексей вздрогнул и посмотрел через плечо. Буксир включил сирену, тревожные резкие звуки плыли в теплом и прозрачном воздухе над Рекой и, наверное, были слышны на противоположной стороне колонии. Подросток повернулся к Мурадин-бею.

– Уважаемый дядя Мурадин, чтобы вы сделали если бы вашу мать оскорбили? – глухо, словно из воды, ответил прямо в горбоносую переносицу взрослого. Ногти подростка изо всех сил, так что, наверное, остались кровоточащие царапины, впились в ладони.

– Я бы отрэзал такому голову и забросил ее в туалэт, но я это, я, а ты всего лишь неразумный малчишка! – Мурадин-бей волновался, об этом без слов говорил явственно проявившийся в речи кавказский акцент.

– Я бы тоже отрезал!

– Цыц! Я тебе отрэжу! Ты слишком много на себя бэрешь малчик! Тагда бы началась вайна с абхазами! А за ними стоит Беслан Виелхоев! – раздраженно произнес старый пират, тонкие белые линии, словно змеи оплетавшие щеки заалели. Он замолчал, задумался словно игрок в нарды, никак не могущий выбрать правильный ход из нескольких вариантов, подкинутых ему судьбой, выбросившей на гранях игральных кубиков замысловатую комбинацию цифр. С одной стороны счета Гирея в банке колонии переписаны на нового владельца, так зачем ему теперь нужен гиреевский щенок? Выгнать из дома или просто утопить в Реке? С другой стороны, остаются бывшие джигиты его покойного отца. Им такое поведение с сыном их погибшего предводителя точно не понравится. А это потенциальный бунт…

Алексей еще больше заалел, но, набычив голову, продолжал непримиримо смотреть на человека, от которого зависело его будущее и упрямо молчать. Он был самолюбив и упрям. И ни за что не позволил бы себе проявить слабость, даже если свидетель этого – только дядя Мурадин-бей. Вряд ли мальчик понимал, что сейчас его жизнь висит на волоске, но то, что от результатов разговора зависела его судьба, догадывался.

Скрипнула, приоткрываясь дверь, на крыльцо держась рукой за робота-проводника вышла жена хозяина особняка. На вид совсем не старая, по лицу не больше тридцати. Из глаз мужчины ушла убийственная чернота. Неравнодушный взгляд скользнул по фигуре женщины, несмотря на рождение троих детей все такой же тонкой как в молодости. Если он к кому и был привязан и любил, то только жену.

– Милая, зачем ты здесь? Мы с Алексеем разговариваем по-мужски!

Взгляд незрячих глаз женщины остановился на муже.

– Мурадин, я все понимаю, но и ты пойми мальчика, у него убили отца, он сам выжил только по велению аллаха, а на этого Сандро Мила постоянно жаловалась! Совершенно несносный мальчишка, – произнесла женщина с нажимом, – Я прошу тебя, прости Алексея, он больше так не будет.

Отказать любимой жене мужчина не мог, или точнее почти не мог. Он рассмеялся, смех неровный, словно глотке это тяжело делать. И тут же резко себя оборвал. Помолчал, отвернувшись и успокаиваясь.

– Клянись, мальчик, памятью матери клянись, раз она так тебе дорога, что ты больше не будешь устраивать в школе проблемы!

Покориться матери Милы было не так позорно и, Алексей покусал губы и с трудом выдавил из себя: