Объекты в зеркале заднего вида

Для полного успеха предприятия требовалось, чтобы сиротинушки ничего знать не знали об опеке над собой, горемычными. И окрыленный идеей папа засекретил свое с кадровиком общее прошлое. Старался этого товарища лишний раз не упоминать. Однажды, помню, что-то такое у него вырвалось про «хитрую кагэбэшную морду» – и все.

А я, балда, когда выпендривался в отделе кадров: «Понятно, папа звонил и волновался, простите его», даже не представлял, насколько прав. Мне-то просто казалось стыдным, что отец дергает бывшего сослуживца по нелепым поводам. А у них вон какие долгоиграющие отношения.

Зато на работе отец не секретничал – и Дон Маклелланд знал об их старой дружбе с кадровиком. В конце концов, они регулярно вместе квасили после трудового дня, особенно по пятницам и под конец строительства, когда совершенно уматывались. Это только дилетантам кажется, что ведущий архитектор идет пинать балду, едва завод построен, а отдел кадров бьет баклуши, покуда роют котлован. Там всем хватало. И они были командой. И когда-то Дон Маклелланд рассказал Кену, что у некоторых местных из команды – богатое общее прошлое. А умный Кен сделал выводы. И немедленно все забыл. Но когда мы собрались на завод – вспомнил.

Он знал, что я буду под присмотром.

Он догадывался, что и сам окажется под присмотром. Кен вовсе не считал это поводом лениться и позволять себе лишнее. Напротив, под зорким глазом ему надо было показать себя с лучшей стороны, активно делать карьеру, а то куратор настучит отцу, что Кен раздолбай, и тогда Дон усомнится в его способностях. Не дай бог, усомнится настолько, что начнет сыну помогать! Тогда в один хреновый денек кто-нибудь скажет про Кена: а ведь этого папенькиного сынка тащили наверх за шиворот. Да, конечно, это про него скажут в любом случае, просто из зависти или чтобы разозлить. Но Кен будет знать, что всего добился сам, как настоящий Маклелланд из клана Маклелландов. И как настоящий Маклелланд, он возьмет в руку тяжелый предмет и позовет клеветника подойти ближе: остаться должен только один.

Чего он так и не сумел вычислить, при всей своей наблюдательности, – кто именно на заводе опекает его лично.

Не туда смотрел.

В первую интригу на заводе я влип, будучи от него за сотни километров. Вернее, меня втянули в это дело, а я радостно поскакал участвовать. А кто бы не поскакал? Там пиндосы русских нагибают! Сейчас мы им покажем, как в России достают шляпу из кролика и какой при этом раздается звук.

В те дни я знакомился с историей искусств в Москве, Кен на исторической родине мучился от обрусения, а Джейн и Михалыч овладевали гайковертами в заводском учебном центре. Михалыч позвонил и сказал: ты вообще в курсе, чего у нас тут?..

Я был не особенно в курсе. Да, я привычно следил одним глазом за тем, о чем болтают одноклассники в Интернетах, в том числе и про завод, но это все казалось далеко и скучно. Кругом Москва кипит и пенится, интереснейшее образование само в руки просится, рядом художественная жизнь дает фейерверки и пока еще не надоела, а совсем наоборот. Юные искусствоведы женского пола, опять-таки. И я такой наивный провинциальный интеллигент с умными глазами – бери и ешь меня, молодая-симпатичная. Ну какой тут завод, сами посудите.

И тогда Михалыч расказал мне про Кодекс корпоративной этики.

– Погоди-погоди, – я просто не верил. – То есть вы по контракту обязаны будете любить фирму? Вот прямо любить? И ее руководство тоже любить, я правильно тебя понял?

– Я знаю, компания любит меня, мы вместе идем к успеху, – пробубнил Михалыч.

– И чего?

– …и я в конце рабочего дня целую начальника цеха!

На пару секунд вашего покорного слугу разбил паралич умственной деятельности.

– Ты выпил, что ли? – осторожно спросил я.

– Нет, это у нас пародию написали. Сейчас, постой, открою Кодекс… Мы его учим потихоньку, нам же сдавать… Вот, сравни. «Я знаю, компания верит в меня, мы вместе идем к успеху…»

И он зачитал вслух, что теперь на заводе можно, а чего нельзя. Я почесал в затылке, попросил его прочесть еще раз – и со второго захода вроде бы понял, где тут зарыта большая дохлая собака. Придуман Кодекс был неглупо. Этот документ эпической силы настаивал на том, что компания и ее сотрудник – друзья и соратники, у которых есть общие тайны. Они только для своих, и выносить их за ворота незачем. Чужакам не надо этого знать – не поймут. Сами тайны были рассортированы очень грамотно: маленькие (про то, что требования к работникам кажутся им слишком высокими), средние (у нас тут все двинутые на эффективности, и я тоже), большие (у нас не критикуют руководство, у нас ходят на совещания, где помогают ему стать эффективнее) и страшные (все менеджеры компании начинали сборщиками). А между тайнами были рассыпаны мантры: «я соблюдаю технологию, или получу травму», «я соблюдаю форму одежды, или получу травму», следом напрашивалась фраза «я соблюдаю Кодекс, или получу травму», но ее не было. «Я оставляю телефон в раздевалке, или он сломается», «я хорошо кушаю в столовой (черт побери, так и сказано!), или я устану», и абсолютный хит «я докладываю о нарушениях, или я трус». Еще там было про зарплату, бонусы и уважение к начальству, все в том же духе. «Мой руководитель самый лучший, или я ухожу» – оцените, как загнули.

В общем, я соблюдаю Кодекс, или мне тут делать нечего, потому что я дурак, лузер и счастья своего не понимаю.

Одна мантра действительно понравилась: «я помогаю другу стать лучше». Как минимум за непомогание другу тебе не гарантировали травму.

Очень интересный документ, особенно насчет страшных тайн, которые незачем выносить из избы. Хорошо вдолбленный Кодекс делал работника добровольным рекламным агентом компании и попутно – жизнерадостным идиотом, который всем доволен и никогда не жалуется, иначе фирма его разлюбит и он с горя заржавеет.

– Покупают вас, ребята, – сказал я. – И покупают дешево, чтобы продать дорого.

– А то! Я знаю, компания любит меня, а Кодекс компании – это фигня!

– У вас там состязание поэтов? Про начальника цеха было лучше.

– Понял. Ну, мы тут… прикидываем варианты. Есть вообще бредовые. И даже не про Кодекс совсем. Но если правильный человек прочтет – эффект будет сногсшибательный. Все просто лягут.

Я поглядел на часы. Пора было идти к одному искусствоведу, она мне хотела лекцию об импрессионизме прочесть в частном порядке. Очень эрудированная девушка, хотя куда ей до Джейн.

– Как там Женька?

– Слушай, Женька не хочет ни во что влипнуть, и бог с ней. Наверное, она права. Ей умнее держаться в стороне. Тем более здесь полно стукачей. И я подумал, а если ты…

– Блин, Михалыч! А можно попроще?

– Помоги другу стать лучше, – внятно попросил Михалыч. – Тебе-то за это ничего не будет.

– Мне, допустим, ничего не будет, а тебя если выгонят – привет горячий «Формуле Циррус», о которой ты мечтаешь.

– Меня не выгонят, я хитрый, – твердо пообещал Михалыч.

– Уже легче. Давай по пунктам.

– Надо помочь нашим. Тут есть идея у мужиков… Ты мог бы уточнить через Кена одну мелочь?..

Он все объяснил. Я согласился. А кто бы не согласился. Затея намечалась шумная, веселая и креативная. Впрочем, «креативная» – это сленг позднейших времен.

В Америке было утро, Кен не отзывался – понятно, дело молодое. Я постучался к отцу. А тот сказал:

– Подожди минуту, у Дональда спрошу…

– Стоп, стоп, а хорошо ли это? – ляпнул я.

– Да ты что! – отец рассмеялся. – Он пару дней назад сам этот Кодекс сдавал, версию для начальников, такую продвинутую, будто в масонскую ложу вступаешь. Потом звонил мне и ругался. Вспоминал старые добрые времена. Он только рад будет поставить офигевших пиндосов на место.

«Действительно, – подумал я, – с какой радости Маклелланду любить этих извращенцев от менеджмента. И вообще, чего я торможу, ведь у кого спросил бы Кен?.. У того же самого Дональда».

Через минуту отец передал привет от «дяди Дона» и заверил: все пучком, штаб-квартира следит за экзаменами в реальном времени, смотрит прямую трансляцию. Там целый отдел занят внедрением Кодекса, куча лоботрясов, вот их и заставили бдить в три смены. Российский экзамен должны отсматривать русскоговорящие сотрудники, это как минимум, а скорее всего – носители языка. А чего наши задумали? Какую подлянку? А то Дональд говорит: спать не буду, хочу раньше всех увидеть, как мои молодцы поиздеваются над системой, я же их помню всех, с ними не соскучишься, растуды их туды.

– Не в курсе, – честно сказал я. – Слышал, что стихи сочиняют чуть ли не всем заводом, а больше – ничего.

– Тоже верно. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Ты-то как там?

– А я с пиндосами не общаюсь, – весело ответил отец, поняв намек. – У нас контора маленькая, независимая, не может себе позволить роскошь нанимать дармоедов. Правильно я сделал, что не пошел в штаб-квартиру, бедный Дональд там измучился уже… Ты сам, гляди, держись подальше от пиндосов. И от приезжих, и от русских…

На этих словах отец выпал из поля зрения камеры, потому что прибежала мама и конструктивный диалог закончился. Пришлось отчитываться о том, что я ел вчера, чем собираюсь питаться завтра и почему на мне такая мятая рубашка…

А дальше был исторический выход Малахова с табуреткой, исторические стихи, массовая истерика и задержка конвейера на десять минут. Едкое «целую начальника цеха» мне до сих пор нравится больше, но идиотизм про «гайки и болты» имел буквально сногсшибательный эффект, как и грозился Михалыч, стал на заводе локальным мемом и пошел отуда гулять по гаражам.

Не знаю, кто конкретно в штаб-квартире следил за экзаменом, но насчет веселящего газа они поняли все и сразу. И позаботились о том, чтобы историческое четверостишие перевести на английский. Оставалось только ждать, как дрессированные пиндосы Пападакиса объяснят свой возмутительный провал, – и приступать к геноциду. Если уж кого в штабе действительно не любили, так это категорию ссыльных менеджеров. Их всегда было слишком много, и они слишком бросались в глаза. Портили имидж, и вообще за них было как-то стыдно. Их гнали на периферию в надежде, что они там серьезно залетят и тогда можно будет этих попросить уволиться наконец, а сослать на их место следующую партию.

Не могли решить только, как обойтись с самим мистером Джозефом Пападакисом. Дело свое он знал туго, а что дурак, русским это без разницы, им любой нерусский – дурак. Пападакис стабилен и абсолютно предсказуем, все его решения просчитываются на раз-два. Что бы ни случилось на заводе, понятно, как поведет себя директор, а это дорогого стоит. Он труслив, а значит, не наломает дров. Он полезный дурак.

Когда от полезного дурака Пападакиса, не склонного ломать дрова, пришел доклад о диверсии с распылением веселящего газа на конвейере, его спасло только чудо. Сначала-то в штабе подумали, что он сам под газом. Потом догадались: он такой бредятины выдумать не мог, это его подставляют. Карающий топор правосудия рубанул по дирекции завода и уполовинил ее, освободив много места для новых лузеров, но Пападакис отделался сильным испугом, крепким ударом по кошельку и временным неудобством, пока срабатывался с новыми дрессированными пиндосами.

Еще ему прислали в помощники Роя Калиновски, симпатичного на первый взгляд, старательного и въедливого парня, знавшего технологию назубок. Очень активного и способного в одиночку заменить полдирекции, включая директора. Пападакис это сразу почуял и напрягся.

Роя списали подчистую из Департамента культуры по причине излишней мнительности, которую он прятал под маской высокомерия.

В остальном Рой был хорош, просто в один прекрасный день выяснилось: никто не может с ним работать, потому что все хотят разбить его симпатичное табло.

Только Роя нам и не хватало, чтобы привычная черная комедия превратилась в трагедию и ружья начали стрелять.

Мнительного Калиновски вылечили на заводе от высокомерия в полминуты. Если совсем точно, доводил он коллектив полгода, а сама терапия заняла именно что тридцать секунд и показала шедевральную эффективность. Стоило бы ее взять на вооружение «культуристам» – и начать с себя. Не люблю, когда людей бьют, но отдельные экземпляры иначе не лечатся.

Рой мог болеть еще долго, если бы не его манера часами шляться вдоль конвейера и всех шпынять без разбору. Именно на конвейере он и нашел себе докторов, просто коллектив врачей, расслабленный традиционным русским добродушием, очень долго готовился к операции.

Любимыми мальчиками для битья у Роя были тим-лидеры – с кого можно спросить оптом за действия целой бригады, а бригада – это такой сложносочиненный организм, в котором всегда найдутся отклонения от нормы. Хотя он и рабочими не брезговал, и мастерами участков не пренебрегал, и начальника цеха мог осчастливить вниманием по самые гланды, и линейного технолога мимоходом озадачить. Да чего там наши туземцы, криворукие по умолчанию, и их аборигенные начальники, с рождения недоумки, – от него пиндосы стонали.