Молодые и сильные выживут

– А если я в нем утоплюсь? – жизнерадостно поинтересовался Гош.

Костя молча закрыл дверь. Снаружи раздался стук молотка, косяк задрожал. Гош пинком отправил ведро в угол и принялся наощупь бродить от стены к стене, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к темноте.

– Тихо, мальчики… – бормотал он сквозь зубы. – Тихо, мальчики… Как же я раньше не догадался! Хитер Сан Сеич, параноик несчастный. Ох, хитер! За кого же он меня принял, а?

Глаза привыкать к темноте отказывались. Видимо, темнота была слишком темная. Гош старательно ощупал стены и понял, что с голыми руками отсюда не выберешься. Можно было, конечно, попробовать сломать дверь, но такое шумное дело сразу привлекло бы внимание объездчиков. Непосредственно за дверью Сан Сеич охраны не выставил, опасаясь, что Гош как-нибудь на нее воздействует. Говорить было не с кем и незачем. Оставалось ждать, теряясь в догадках. Некоторое время Гош пытался смоделировать логику пожилого шизопараноика, но задача оказалась ему не по силам. Единственное, что пришло на ум, или скорее вспомнилось – старая идея: если на тебя наехал маньяк, его можно «переманьячить». Вычислить, на чем он акцентуирован, и гнать пургу в том же направлении. Увы, в нынешней ситуации эта схема не работала. Гош мог, конечно, сыграть роль эмиссара таинственных завоевателей, но тогда от него потребуют конкретики, а насчет того, какого черта завоевателям надо, и какие они из себя, фантазия Гоша давала ощутимый сбой. Он никогда не размышлял на эту тему раньше, и не собирался задаваться такими вопросами сейчас.

Наконец, он просто не хотел играть. Он уже привык к объездчикам, проникся к ним симпатией, и валять перед ребятами ваньку было просто нечестно. Да и Сан Сеича ему было по-человечески жаль. Еще более одинокий, чем молодые выжившие, старик (хотя не такой уж он и старик) явно оказался в плену характерных для его поколения бессознательных страхов. Объездчики ничего не боялись, они только переживали утрату. А Сан Сеич именно боялся. Его постоянно мучил страх, что за приключившейся с людьми трагедией стоит нечто большее. Так его воспитала советская пропаганда.