Симбионты

– С чего бы это? Вкалывать себе неапробированный материал?..

Голос отца был удивительно похож на Лехин, только пониже. Еще интонации совпадали. Все, кому доводилось слышать их телефонные разговоры, уверяли: такое впечатление, будто Леха сам с собой общается. Правда, тот Леха, который на другом конце линии, поумнее заметно.

– А-а, понял, о чем ты, – сказал отец. – Нет, Леш, прости, исключено.

– Он мог бы жить. Если бы не конвенция. Тогда не было ботов, способных лечить, да их и сейчас нет! А Дед опередил время, он их придумал. Они бы почистили ему сосуды, и этот дурацкий тромб заодно…

– Возможно. Но во-первых, он ни на что не жаловался и не чувствовал себя больным. А во-вторых, он не имел права на такие фокусы.

– Почему?! – то ли вскричал, то ли взмолился Леха.

– Потому что он был ученым, – сказал отец как отрезал.

Повисла унылая пауза.

– Микроб такого уровня – очень сложная машина, – сказал отец терпеливо. – Никто не знал, как она себя поведет. Только-только начались эксперименты с ботами-диагностами, а тут такая… Зверюга. Не было гарантий, что эта фигня вообще сможет шевелить лапами. Дед говорил, там в принципе огромный запас по вычислительной мощности и способности удержать прошивку. Минимальный рой таких ботов мог бы соображать на уровне средней мобилы тех лет. Очень неплохо. Но это единственное, в чем Дед был уверен заранее. Какие тут испытания? Сначала образцы, потом опытная партия – и тестовый период минимум года полтора. И только если все тесты пройдут без сбоев, тогда в самом конце – испытания на добровольцах.

– Ну и…

– Дед просто не имел права записаться в эту группу. Не дай бог полетит настройка, бац – и тебя развинтили на фиг твои собственные боты. Разобрали на молекулы. Зашел в лабу научный руководитель, вышел центнер серой слизи. Очень весело, да?

– Серой слизи не бывает, – парировал Леха.

– Это мы сейчас так думаем, а тогда никто не знал! И сейчас никто не знает наверняка, между прочим. И сколько Дед ни хихикал над серой слизью, на самом деле он эту проблему всерьез обдумывал. Потому что обязан был учитывать все, даже такую фигню… Не забывай, он отвечал за весь институт, и тут уже не до фокусов. В последние годы Дед сосредоточился на науке и текущие вопросы свалил на Мишку… Виноват, на Михалборисыча. Но директором Нанотеха всегда был и оставался именно Дед. А командир собой не рискует, Леш.

– Все говорят, он не боялся…

– У-у… Дорогой мой, они не понимают. Болтают много, а не понимают. Конечно у нас теперь говорят, я сам это слышу, мол Дед был смелый, не прогибался, при нем такого бардака не было и так далее… Но говорят не про ученого, а про начальника. Он не дрожал за свою карьеру, не боялся врезать кулаком по столу, и за людей стоял горой, и много для них сделал, да и для города в целом… И он проявил достаточно смелости, я тебя уверяю, когда ввязался в гонку за нанотехнологиями.

Леха поставил вертолетик на стол, подошел к окну, тяжело оперся о подоконник. Он никогда не чувствовал себя усталым и удивлялся, если другие на это жаловались, а тут вдруг стало как-то трудно. Муторно. Отец говорил разумные и справедливые вещи, но отец вообще был такой… Рассудительный.

– Думаешь, никаких шансов?

– А чего думать, Леша, все на поверхности. Этот бот мог быть только репликатором, иначе и браться нет смысла, разоришься. Сборка единственного прототипа тянула на полгода. Это тысяча человекочасов ювелирной ручной работы. Но если вводить репликацию, значит, и без того переусложненный бот становится еще сложнее, число возможных багов и глюков подскакивает до неприличия, доводка занимает еще больше времени… Времени Деду и не хватило… Во всех смыслах. Когда запретили репликацию, Дед со своими ботами попал в ловушку. Сколько он мог их сделать? Десять? Двадцать? А нужны десятки миллионов хотя бы для первых тестов.

– У него ведь была своя лаба, свои мощности, – выдвинул последний аргумент Леха. – Он мог наплевать на запрет и…

– Нет. Пойми, время ученых-одиночек давно прошло. Микробов не создают на коленке. Их в одиночку просто не придумаешь, я уж молчу про детальную разработку. Ну была у него своя лаба, в которой непонятно, что творилось, туда даже Михалборисычу хода не было… Но косвенно на Деда пахало человек двести – и пахало со страшной силой. А это половина научных мощностей Нанотеха. Физики, химики, микробиологи, программеры, врачи-кибернетики… Да, в конце цепочки стояли только трое, Дед, его техник, и его программист. Но без этой огромной группы поддержки они не могли продвигаться дальше. Проект закрыли – и все, привет горячий.

– Он мог бы жить.

Снова возникла пауза, на этот раз долгая.

– Пап, ты чего? Пап?

В нескольких кварталах от окна, у которого стоял Леха, тем же самым движением, будто копируя сына, оперся о подоконник его отец.

Повторяя друг друга в мельчайших жестах, они не были особенно похожи лицом. Отец выглядел гораздо жестче, суровее: человек, не просто с годами привыкший отвечать за свои решения, а изначально созданный для этого. Вряд ли он когда-то был таким милым юношей, как сейчас его сын. Образ Лехи подошел бы для рекламы, лицо его отца – для пропаганды. А ты что сделал, чтобы Россия встала с колен? А я дал ей по заднице!

– Задумался, чего… Вопросы у тебя…

Как объяснить подростку, чтобы тот поверил? У парня в голове каша, он слишком много читает всякой ерунды, хоть и правда интернет ему отрубай. Сейчас у них мода обвинять старших в том, что профукали шанс выстроить принципиально новый мир. Мы профукали. Как будто от нас, частных лиц, многое зависело. Это звучит красиво: «мир открытого кода». А реально – угроза экономического коллапса, целые регионы голодных безработных, да чего там, целые страны. Подростку не втолкуешь, насколько все сложно, тут не каждый взрослый разберется. Остается верить экономистам. Но подросток не обязан верить никому, на то он и молодой человек, весь устремленный в завтра.

Особенно если у подростка дедушка был ученым мирового класса и, по непроверенным данным, выдумал черт-те-что, способное якобы поставить на уши всю планету – а его тормознули буквально на последней секунде. Во имя всеобщего блага и стабильности.

Трудно с такой легендой, она ведь правдива в основе своей, кто бы знал, насколько. Кто бы знал. Я-то знаю, к несчастью.

Дед замахнулся на такого навороченного бота, от которого один шаг до универсала. Дед это понимал отлично. Сначала универсальный медицинский бот, а вслед за ним – универсальный сборочный микроб. Нанотех стал бы мировым лидером в своей области, Россия сделала бы рывок прямо в будущее, обгоняя всех. Но это понимали и другие. Страны-конкуренты, скажем так. И они доходчиво объяснили нашим властям, чем может закончиться такой прорыв, если сборщики-репликаторы «пойдут в народ».

Поголовье ботов начнет стремительно расти, управляющие программы для них бросятся писать все, кому не лень. Запреты на открытый код просто рухнут: к каждому умнику не приставишь мента. Через год начнется хаос: неконтролируемая сборка чего угодно где угодно из любого металлолома и промышленных отходов. Энергию сначала будут покупать и воровать, потом наделают солнечных батарей. Люди получат такую свободу, о какой и не мечтали, но это потянет за собой распад всех производственных цепочек. Дальше рухнет финансовая система. А на нее завязана такая хрупкая вещь, как сельское хозяйство. Пищу микробы не делают, это уже наноуровень. А до наноуровня нам – как до Москвы раком. И на планете, заваленной барахлом, наступит голод. И будет война. Мы просто не готовы к ботам-репликаторам, как оказались не готовы к фаберам и открытому коду. Наш мир слишком уязвим. И одним из тех, кто нес ему угрозу, случайно оказался честнейший и добрейший ученый, старый опытный микроэлектронщик Алексей Деденёв по кличке Дед.

Конечно мы никогда не узнаем, кто с кем договаривался, и какие бонусы Россия получила. Наверное получила, не могла же Москва прикрыть это направление чисто по дружбе. Тогда все разговоры были только про модернизацию, про рывок вперед и нанотехнологии, будь они неладны.

Ну и пошли по известному пути, который уже обкатали… Сначала на клонировании, потом на фаберах. Да, власти были очень напуганы. Черт знает, насколько опасны фаберы и открытый софт для них – подумаешь, взорвали Пентагон, тоже мне трагедия… А с репликаторами шутки плохи, они бы точно поставили мир вверх ногами.

Но как хотелось это увидеть, черт побери… Вот едет по земле машина и оставляет за собой готовое шоссе. Вот прикатили строители бочку, вывернули ее содержимое на кучу песка и щебня, воткнули пару проводов, свистнули – и вырос дом. Вот привезли на городскую свалку контейнер – и давай из мусора штамповать компьютеры. Или стиральные машины. Или чайники. Да что угодно.

А у нас в медицине? Ставишь в операционной ящик, и из него лезет по твоему приказу любой инструмент, любой материал, уже стерильный. Чем плохо? Тем, что неестественно, невообразимо дешево? Ну придумайте, как это компенсировать!.. Тем, что людей трудно будет контролировать, и они натворят черт-те-чего? Ну сообразите, как держать их в рамках… Мечту-то не отнимайте! Все бы вам запрещать. Этого нельзя, того нельзя… Всего боимся, держимся за «стабильность», а у нас тут люди мрут, которых микробы Деда могли бы спасти.

То-то на нас дети с подозрением смотрят. Не любят дети тех, кто слишком боязлив. Чуют, что дело нечисто…

А услыхал бы Лешка, в чем я сам участвовал… Он, разумеется, помнит, что его отец работал в Нанотехе. Но думает, я там в санчасти прозябал. И ведь не расскажешь: будут только новые вопросы, на которые я не смогу отвечать.

Сколько всего я хотел бы забыть, подумать страшно…

– Пап! Ты там заснул, что ли, на рабочем месте?

Отец стоял у окна в своем кабинете, крупный сильный человек в белом халате, и глядел на город. Очень медленно и глухо, будто на него свалилась неподъемная тяжесть, он сказал:

– Все было решено восемь лет назад. Ничего не исправишь, дружище. Ты не переживай. Дед успел сделать очень много.

– Да, конечно… – отозвался Леха несколько подавленно. – Я тебя расстроил, пап, я же слышу. Извини.

– Ерунда. Просто… Всякое разное вспомнилось.

– Ну ладно, извини еще раз. Пока!

Отец дал отбой и крепко сжал трубку в кулаке. Поглядел на телефон и сказал то, чем стило бы завершить разговор.

– Ты и подумать не можешь, как много он успел.

И снова уставился в окно.

Глава 5

восемью годами раньше

Когда больница становится твоим вторым домом, ты понимаешь, что тут можно жить, а значит – можно все. Здесь ездят верхом на каталках, устраивают дурацкие розыгрыши, влюбляются, ссорятся, выпивают после смены и даже иногда лечатся. Совсем изредка прямо тут, на работе, врачи умирают.