Островок (Тайна Болдинской осени). Пьеса для театра

Луиза: – Сколько лет вашей невесте?

Пушкин: – 18.

Луиза: – Не обижайтесь. Писано, словно под диктовку.

Пушкин (хохочет): – Оно и к лучшему! Видимо, упускать жениха не входит в расчеты моей будущей уважаемой тещи.

Мэри: – Что? Что она пишет – можно узнать?

Пушкин: – Все в силе. Она любит и ждет… Достаточно любопытства. Верните письмо.

Председатель: – И теперь гора с ваших плеч!

Луиза: – Как мало человеку нужно для счастья!

Пушкин – Да, счастье! Мое счастье! Может быть, я его заслужил… Кстати, в прошлый раз вы принесли не очень добрую весть. Оказались правы. Холера, действительно, подступает. Местные чиновники поговаривают о кордонах. Говорят, кое-где их уже поставили.

Председатель: – А вы не верили.

Пушкин: – Поначалу не верил. Хотя, припомню, еще когда сюда добирался, на дороге встретил Макарьевскую ярманку, прогнанную холерой. Бедная ярманка! она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!

Молодой человек: – Так отчего же не вернулись в Москву?

Пушкин: – Воротиться казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой. Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляются деревни, учреждаются карантины…

Луиза: – А может после той дикой сцены на балу, где теща… Ваша будущая теща вам наговорила… вы и хотели сгинуть в чуме?

Пушкин: – Пустое. Все позади. Бумаги получу и сразу же отсюда прочь. Кордоны обойду. Пару разъездов не объехать? Чепуха! А пока…

Председатель: – А пока вы безотчетно счастливы.

Мэри: – Напишите ей ответ.

Пушкин: – Сначала Плетневу.

Мэри: – А ей?

Пушкин: – Ей потом. Пусть помучается…

Председатель: – Пять минут помучается?

Пушкин: – Не нужно умничать. Я разберусь со своей женой сам.

Луиза: – Пока невестой.

Пушкин: – Да, невестой. (Молодому человеку) Перо бери!

Молодой человек: – Что пишем?

Пушкин: – Плетневу.

Молодой человек: – Это ваш издатель?

Пушкин: – Прежде всего, друг, потом уже издатель.

Молодой человек: – Со всем вниманием слушаю вас.

Пушкин (весело): – «Теперь мрачные мысли мои порассеялись; приехал я в деревню и отдыхаю. Около меня холера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? Того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает – того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою биографию… Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора, язык и руки связывает… Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву»…. Успеваешь?

Молодой человек: – Да, конечно!

Пушкин: – «Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души, езди верхом, сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает».

Председатель: – Однако вот как вы заговорили! Руки развязаны?! Отрадно это слышать!

Пушкин: – Да! Развязаны. Развязаны… А теперь ей. И обязательно по-французски. Язык-то знаешь?

Молодой человек: – Обижаете.

Пушкин: – «Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство. Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило. Мое пребывание здесь может затянуться вследствие одного совершенно непредвиденного обстоятельства. Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельное имение, но, оказывается, это – часть деревни, и нужно будет произвести раздел. Я постараюсь это устроить возможно скорее. Еще более опасаюсь карантинов, которые начинают здесь устанавливать. У нас в окрестностях – Cholera morbus (очень миленькая особа). И она может задержать меня еще дней на двадцать! Вот сколько для меня причин торопиться! (Дальше ерничает. Все хохочут.) Почтительный поклон Наталье Ивановне, очень покорно и очень нежно целую ей ручки… Еще раз простите меня и верьте, что я счастлив, только будучи с вами вместе».