Наложница Аида. Роман

– Ой, спасибочки Клим Павлович! – Лиза игриво взвизгнула и вскочила из-за рабочего стола, как горная антилопа, показывая свою идеальную фигуру.

– Давай беги. Но чтобы в понедельник без опозданий. У нас много работы, – угрожающе не пряча улыбки, с каким-то тоном иронии Белогорский осчастливил секретаршу.

– Ой, Лизочка! – Эдуард поймал Лизу за руку. – Пока не убежала, дай молодцу колодезной водички из нашего холодильника. Ну, просто сгораю от жажды и от твоей красоты.

– Ох, Эдуард Анатольевич, любите Вы комплименты рассыпать. – Лиза быстро достала бутылку минеральной воды и разлила в стаканы. Вот, пожалуйста! – Она поставила своим руководителям воду на столик. – Может еще, что-нибудь?

– Спасибо Лиза! Иди, отдыхай. Мы тут сами разберемся. – Клим Павлович проводил Лизу и закрыл за ней дверь.

– Клим! – Эдик дождался, когда Белогорский закроет дверь, сразу же начал говорить.

– Подожди, подожди Эдик! – Клим остепенил Персова. – Я уже вижу, что ты хочешь сказать. Но давай об этом чуть позже. – Я сегодня целый день, как в тумане. – Клим залпом выпил стакан холодной воды и громко поставил его на стол.

– А что случилось? – Эдик привстал с дивана, почувствовав, что у Клима, что-то произошло.

– Да нет, ничего не случилось. – Клим подошел к двери и закрыл замок на защелку. Развязав синий галстук, который жена Надежда подарила ему на Новый год, он снова опустился в рабочее кресло.

– Эдик! Ты только не смейся. Я ни с кем не могу этим поделиться, – неуверенно начал Белогорский.

– Да, что случилось, наконец? – Персов заёрзал на диване. Эдик уже несколько лет знал Клима со всех сторон его жизни. Он не часто, но много, о чем рассказывал Персову о разных жизненных делах, о науке, о космосе. Белогорский рассказывал такие вещи, что Эдик иногда слушал и порой замечал, что у него натурально открывается рот от интересного и поучительного рассказа. Персов был почти на пять лет моложе Белогорского, и казалось бы, что он тоже повидал много чего в своей жизни, но таких рассказов, аргументов и выводов, как у Белогорского, у него на ум не приходило. Эдик порой спрашивал у Белогорского, когда они собирались за кружкой пива или, когда оставались наедине, откуда он столько знает и как можно столько держать в голове. Ведь вроде бы надо всего-то в этой жизни, заработать как можно больше денег и радоваться жизни. Сам Персов был женат и прожив несколько лет в браке – развелся. Его бывшая жена хотела сразу после свадьбы завести детей, но Эдик на это отвечал, что еще рано и что сначала надо пожить для себя, а уж потом, когда уже все будет, тогда видно будет. Но его жена Лена думала совершенно по-другому. Она с самого начала хотела полноценную семью и, прожив с Эдиком почти семь лет, однажды собрала тихонько вещи, когда Персов был за границей, и ушла. Сначала сняла комнату, а там и мужика нашла. Она была женщина очень красивая и стройная, поэтому к ней мужчины прилипали, как банные листы. А уж через год, она родила сына. Но Эдик сначала очень переживал, а потом свыкся и начал куролесить по барам и ресторанам. Он все думал, что еще рано, и вообще семейная жизнь не для него. Он мог круглосуточно быть на любых праздниках и мероприятиях. Казалось, что жизнь, остановилась на тридцати годах, и наступил день сурка. И никто ему не был авторитетом. Никто не мог его остановить. Нет, он пил совсем не много, ему больше хотелось быть в центре внимания. По истине, он был настоящим артистом, но только сцена у него была в ресторане за столом. Вот только один Белогорский, своим спокойным голосом мог заставить Персова остановиться на неопределенное время и слушать, слушать и слушать. Белогорский рассказывал так складно и красочно, что в сознании Эдика всегда всплывала полная и красочная картина происходящего. Он сам полностью погружался в эту картину и плавно перетекал в параллельный мир.

– Короче, слушай! – Белогорский наклонился вперед и уперся локтями в рабочий стол. – Сегодня я был в параллельном мире! – Клим на мгновение остановился, чтобы посмотреть на реакцию Эдика. Это всегда происходило так, когда он начинал что-то рассказывать. Белогорскому было удобно, когда его слушают внимательно. Тогда он мог изливать все, что ему хотелось.

– Фу-у! – Эдик тяжело выдохнул. – А я думал, что случилось, что-то очень страшное! Ну, ты Палыч меня напугал. – Персов откинулся на спинку дивана.

– Интересно, это как же? – засмеялся он.

– А вот так! – Клим встал из-за стола. – Ты даже себе представить не можешь, что я сегодня видел! – Он снова подошел к окну и бросил взгляд на площадь Победы. Там по-прежнему струйки народа, как ручейки, тянулись в сторону Северного вокзала. – Вот скажи, Эдик: тебе когда-нибудь снился хороший секс? Ведь ты же еще тот ловелас! – Клим повернулся к Персову и сделал вопросительный вид.

– Ха! А то, как же. Еще как снился. – Эдик еще вольнее распластался на кожаном диване и расплылся в умиленной улыбке. – Чего мне только не снилось! И молодые, и старые и даже… – Персов громко рассмеялся.

Белогорский подождал, когда Эдик утихнет, и снова продолжил:

– А вот мне ни когда раньше такого не снилось, – честно признался он.

– Чо, серьезно? – Эдик скривил лицо. Это, как же ты прожил столько лет?

– Да вот так и прожил. – Белогорский вновь сел в кресло. Понимаешь, у меня замечательная и очень красивая жена. И я её и Мирочку очень люблю. А здесь сегодня мне, как выяснилось, приснился очень яркий и красочный сон. Я думал, что нахожусь в раю и из него мне никак не хотелось уходить. – Клим снова сделал паузу. Ему было немного стыдно. Раньше он никому и никогда не рассказывал таких личных и интимных вещей. Да, ему действительно никак не хотелось идти куда-то на сторону и искать приключений. Ему не хотелось сравнивать свою Надю с кем-то. Не было никакого желания вдыхать чей-то интимный аромат. Ему нравилось исключительно все в своей жене. И тело, и лицо и улыбка, и характер и ее запах, который он мог почувствовать на дальнем расстоянии, как натасканная на наркотики или на взрывчатку специальная служебная собака. А сегодня, он впервые был сражен и повержен той, другой. Той, которой не было. Той, которая была просто иллюзией из необыкновенного сна. И сейчас ему очень хотелось с кем-то поделиться этим видением. Потому что раньше с ним это не происходило. А сейчас он никак не мог найти себе места. Как будто его оторвали от материнской груди. Он жадно искал тот момент, чтобы снова вернуться туда, откуда его выдернула мирская жизнь. – Эдик, ты только не смейся! – Белогорский продолжал, ломая пальцы на руках. Сегодня я видел настоящую богиню! Я даже до сих пор чувствую ее аромат. Я не знаю, откуда она взялась в моем воображении, ведь я точно знаю, что в жизни я никогда не встречал такого исключительного чуда, – он взял бутылку со стола и налил воды в стакан. Такое ощущение, что я всегда ее знал. Это даже никак невозможно объяснить. Она просто самый настоящий идеал. – Белогорский поднял вверх указательный палец и на мгновение застыл.

– Ну, ты Палыч даешь! – Эдик тоже сделал глоток воды и поуютнее уселся на мягком диване. – Небось, блондинка длинноногая? – с иронией ковырнул Персов.

– Не то слово! – внезапно оттаял Белогорский. – Я же говорю, что это настоящая богиня! – он снова поднял вверх указательный палец.

– Не то, что блондинка, самый настоящий альбинос! – он принизил тон и почти шепотом продолжил, как будто за дверью стояла его жена и внимательно вслушивалась, что он сейчас скажет.

– Я даже обделался, как молодой солдат! Со мной такого в жизни никогда не происходило. А самое главное, что меня кое-как разбудила жена. Она мне даже искусственное дыхание делала и по морде хлестала, чтобы я в сознание пришел. А я в это время сливал всю свою страсть в это чудо. Я был там, в параллельном мире. А Надя меня вытаскивала. А та никак не отпускала меня от себя. Да я и сам не хотел уходить оттуда. – Клим разнервничался и еще раз сделал глоток воды.

– Эх, напиться бы! – неожиданно вырвалось у него.

– Да не проблема! – Эдик заёрзал на диване и сразу же перехватил инициативу.

– Ты Палыч не нервничай так. Это же всего лишь сон. Давай-ка, мы с тобой отложим в сторонку все дела и пойдем, врежем по пивку под грибочки в летнем кафе. – Персов почуял, что сегодня будет необыкновенный вечер.

– Да, ты прав! – Клим снова спустился на землю.

– Можно и по пивку! Правда, я не очень-то люблю это дело. Да, и что скажет Надя? Я ей тоже сегодня обещал пораньше прийти. – Белогорский никак не мог бросить начатый разговор. А вот просто так, мусолить ни о чем, сейчас у него не получалось. Ему хотелось сразу и обо всем рассказать Эдику. Да и не только Эдику, ему хотелось об этом рассказать самой Наде или даже крикнуть из окна своего офиса. И он чуть этого не сделал еще тогда утром, но каким-то образом сдержался и стыдливо ушел в ванную. Хотя она потом за завтраком спрашивала его, но он технично ушел от ответа, ссылаясь на то, что ничего не помнит. А сам, когда глядел на жену, пытался найти в ней именно ту, которая сегодня ночью самым натуральным образом, положила его на лопатки. Он ждал этого момента и вот сейчас, почти брызгал слюной и готов был распустить всю сказочную картину по ниточке, накручивая ее на веретено своего языка, смакуя от наслаждения и обсасывая каждое мгновение, как будто, он смаковал вкусную костлявую рыбу.

Закрыв офис, они быстро спустились с четвертого этажа на новом бесшумном лифте и через мгновение оказались в бесконечном потоке убегающих от назойливой жары сотен людей. Клим совершенно не обращал никакого внимания на встречных и постоянно спотыкался об них. Он в это время пытался что-то говорить Эдику на ходу, но тот вел его целенаправленно к Развлекательному Комплексу. Несколько сот метров оказались для Белогорского одной секундой. Он закончил свой рассказ о волшебной леди, только тогда, когда Эдик поставил перед ним на столик стеклянную пол литровую кружку, наполненную до краев свежим холодным пивом янтарного цвета, на стенках которой собирались тысячи мелких капель воды и тонкими струйками стекали на деревянную столешницу. Клим жадно сделал несколько глотков желанного напитка вместе с пеной и не произвольно сделал громкую отрыжку.

– Ну, как тебе пивко? – одобрительно спросил Эдик.

Клим немного растерялся. Он только сейчас понял, что даже не заметил, как оказался здесь. Он снова был в своем рассказе, там, где-то далеко в параллельном мире. Он так красиво рассказывал Эдику все то, что видел там во сне и ощущал, что оглянувшись, увидел, как на него глядят с соседних столиков незнакомые посетители и внимательно слушают его рассказ.

Жара стояла на самом пике дневного времени. Переполненные маршрутки и троллейбусы, лениво останавливались перед светофором и немного отдышась, неохотно и тяжело, вновь начинали движение по заданному маршруту. Асфальт не выдерживал жарких лучей горячего солнца и начинал плавиться, как шоколадная конфетка на ладони у ребенка. Пешеходы в разноцветных одеждах, быстро наполняли автобусные остановки и, ожидая зеленого сигнала светофора, толпились перед переходом с одной и с другой стороны улицы. Одни, торопились, побыстрее попасть на центральный рынок за покупками, другие наоборот, как можно скорее хотели запрыгнуть в общественный транспорт и добраться до своего дома и там снять с себя тяжелую ношу рыночных покупок.

– Ты, что! Ничего не понял? – неожиданно Клим прервал свой сказочный рассказ.

– Понимаешь. Я целый день не могу найти себе места. – Клим еще раз сделал несколько глотков и резко поставил тяжелую кружку.

– Да брось ты Палыч! Это же просто обыкновенный сон. И не более того. – Эдик последовал примеру Белогорского и вальяжно сделал глоток свежего пива. – Ты знаешь, сколько мне таких снов снилось? – Я по ночам просыпался в холодном поту, от страха, что женщины мне хотят отрезать мое мужское достоинство, если я не буду жениться. А я сказал себе, что больше никогда не женюсь. Вот и снится всякая белиберда. – Персов достал из пачки сигарету и демонстративно закурил, выпустил вверх плотную струю дыма. – Хороший сон тебе приснился Палыч! – А я вот, что хотел тебе сказать, – он очередной раз затянулся и выдохнув, стряхнул пепел. – Я сегодня договорился с одним человеком. Надо только немного дать ему денег. И он нам отдаст хороший заказ на рекламу. Он там, в Мэрии работает. – Эдик кивнул в сторону площади Победы.

– Да чёрт с ней с этой рекламой и мэрией. Пусть они пропадут пропадом. – Я тебе говорю, что это не сон. Ты, что не понимаешь, что она настоящая. Она где-то здесь, совсем рядом. Не может быть, чтобы я ошибся. Я никогда в жизни такого не чувствовал и не видел. – Белогорский даже привстал со своего места.

– Э, э! Да ты успокойся! Палыч, ты случайно не перегрелся? – Эдик ехидно рассмеялся. Ага! Давай посмотри по сторонам. Может она сидит сзади и ждет, когда ты ее в койку позовешь! – Персов не сдержался и заржал, как конь.

Клим не выдержал и ударил по столу кулаком. Тяжелая кружка с пивом подпрыгнула от удара, но не опрокинулась. Посетители летнего кафе, все, как один, разом повернули головы и застыли в ожидании предстоящего скандала или драки. Эдик не ожидал такого расклада от всегда спокойного Белогорского. Раньше, он никогда не замечал за Климом таких резких движений и выпадов. Персов даже испугался от внезапности такого поведения Белогорского и зажал в ладонях свою пивную кружку.

– Эдик, я на полном серьёзе! Ты можешь меня выставить любым дураком, но я каким-то шестым или седьмым внутренним органом чувствую, что это не простой сон. Я так же, как и ты, видел миллионы разных снов, но этот, какой-то особенный. И я тебе даю слово, что найду ее. Не знаю, где и как это будет выглядеть, но это точно будет! – Клим медленно разжал кулак и залпом выпил оставшиеся пиво, после чего, ни сказав, ни слова Персову, быстро покинул заведение.

Жара с каждой минутой все сильнее и сильнее брала свои рубежи. Солнце яростно стремилось растопить своими лучами все вокруг. Даже асфальт в самом центре балтийского города не выдерживал и превращался в грязную и вязкую жижу. Автомобили своими горячими шинами выдавливали из твердого покрытия черную блестящую, липкую смесь, которая сразу же прилипала к протектору и громко чавкая, оставляла заметные пятна на проезжей части, рисуя замысловатые узоры. Прохожие быстро рассыпались по подъездам и навесам. Они торопились зайти в тенёк и выпить чего-нибудь прохладного. Неспокойные птицы уже давно вывели свои потомства и держались в зарослях могучих деревьев или пропадали на берегу у водоемов стараясь побыстрее пережить жару.

Нина Афанасьевна привычно повернула ключ и со скрипом отворила входную дверь своей трехкомнатной квартиры. Тяжело дыша, она поставила тяжелые сумки с продуктами на пол, поспешно закрыла за собой дверь.

– И-да! – Звонким протяжным голосом пропела она. – Идочка, ты дома? – снимая старые сандалии, Нина Афанасьевна, утирая платком лицо, продублировала свой вопрос. Не дожидаясь ответа, она надела мягкие домашние тапочки, взяла сумки и прошла на кухню. Аккуратно разложив продукты на полочки в холодильнике, и проверив чек, выданный в магазине, она хлопнула дверцу и грузно уселась на табуретку. Сделав короткую передышку, она еще раз пронзительно звонко позвала внучку. Но, не услышав ответа, взяла со стола плюсовые очки и, нахлобучив их на переносицу, взглянула на свои руки. – Ты смотри! – вслух пробурчала она. – Э-э, руки то мои совсем не к черту. Глянь – ка чо есть, совсем посинели. Аида! Ты дома или нет? – не прекращая рассматривать свои руки, она продолжала нервно звать внучку. – Да когда же ты только вырастишь? Никакой помощи от этой стервы нет. Это ж надо, такую тяжесть тягать под восемьдесят лет! – Нина Афанасьевна продолжала бурчать себе под нос, вспоминая прошлые годы, когда она была еще совсем молодая. После окончания строительного техникума в Минске, она по распределению поехала в Калининград восстанавливать его после разрухи. Да, тогда совсем было очень трудно. Это шутка ли в деле, молодой девчонкой уехать из родного дома, черт знает куда. Да потом, туда, где не было ни друзей, ни родных. Тогда жить было негде. Сначала, некоторое время ютились в палатках, а уж потом комнатку выделили в разрушенном доме. И так потихоньку, помаленьку привыкла. Была сначала прорабом, а потом и до мастера дошла. Свою семью некогда было создавать, работы было очень много. Старый город почти весь был разрушен. И уцелевших домов после бомбежки было совсем мало. Таких, как она, приезжих, было очень много. Это потом, когда она уже привыкла и дела пошли хорошо, Афанасьевна вышла замуж. Но беда преследовала ее. Бог детей не дал. Все вроде-бы было хорошо. И муж попался очень хороший. Михаил был крепким мужиком, красивым и работящим. Всю войну прошел и остался здесь в Кёнигсберге. А вот детей у них не получилось. А она была молодая и красивая девчонка – кокетка. Многие тогда замуж звали, да только она оставалась верна одному. И вот почитай прожили с мужем почти десять лет, а детишек очень хотелось. Ну и решили они взять девочку из дома малютки. Долго выбирали, хотели, чтобы уж наверняка она была без родителей и навсегда осталась с ними. Так и получилось, нашли такую девочку, как Миша хотел в Черняховском доме малютки. Девочка была всего году от роду. Маленькая очень и немного больная. Врачи говорили, что это она простудилась. Но когда они ее усыновили, оказалось, что слюна у нее постоянно течет от того, что она какая-то недоразвитая. Ну, они и не стали дальше искать правду. А девочка росла симпатичная, только вот наклонности у нее были странными. Что-то она отставала в развитии и отличалась от своих сверстников. Позже на этой почве дома начались скандалы. Муж иногда начал упрекать ее в том, что она не может родить нормального ребенка. Однажды она очень разозлилась и ушла из дома. Целых три дня жила у подруги и ни как не хотела возвращаться. Даже хотела покончить с собой. Изрядно выпив, она пошла на берег реки Прегель и уже собралась прыгнуть, как ее остановил прохожий мужчина. В общем, уговорил и привел к себе домой. Она с ним пробыла до утра и как это бывает, согрешила. И надо же тебе, господь наградил ее за такие страдания. Уже после того, как вернулась домой, она, через некоторое время узнала, что беременная. Сначала, муж очень обрадовался такому счастью, но со временем ложь вышла наружу. Он сильно запил. А потом и сердце не выдержало. И она осталась одна с двумя детьми на руках. Со временем дети выросли, и приемная дочка быстро вышла замуж. К соседке подселился постоялец, молодой летчик. Так вот Нина Афанасьевна быстро их познакомила. Научила дочку, что да как. И через пару месяцев они уже расписались. А молодой муж Сережка, вскоре был отправлен по распределению в Германию. Вот она с ним и уехала. А там, сколько пожили и у них дочка родилась. Любил Сережка слушать оперу под названием АИДА. Вот так и назвали свою дочку Аидочка. А своего сына Антона, Нина Афанасьевна тоже быстро женила. Уже в двадцать с небольшим в его паспорте сияла яркая печать, говорящая о том, что его владелец женат. Так получилось, что в соседнем доме, молодая девушка восемнадцати лет осталась без родителей. И ей досталась двухкомнатная квартира. А Нина Афанасьевна так уж сильно любила своего Антошу, что спала и видела, чтобы он жил в достатке. А тут на тебе, молодая девушка, да еще и с квартирой. Не выдержала Афанасьевна такого момента. Да и не могла она его упустить, так, как намыкалась сама, по палаткам да общежитиям, все счастье искала, да приданного большого. Всегда была на хорошем счету у руководящего состава. А позже, когда девяностые начались, получила она свою заветную «трёшку» рядом с зоопарком и сказала себе, что никому ее не подпишет, пока жива будет. А там уже делайте, что хотите. Вроде бы все наладилось, да только еще до этого, что-то у Ольги с Серёжей не заладилось и, она с Идочкой вернулась домой. Приёмная Ольга разумом была не далеким и поэтому на работу ее не очень-то хотели брать. Кое-как подрабатывала нянечкой в детском садике, пока Идочка росла, а потом и вовсе на рюмочку подсела. Так и подумала Нина Афанасьевна, что биологические родители у нее были обыкновенными алкашами, каких пруд пруди. Позже она конечно-же не поленилась и разыскала ее настоящих родителей, но правда только по свидетельствам о смерти. И действительно, она оказалась права, что настоящие мать Ольги была лишена родительских прав за пьянку, а отца вообще не значилось. Тогда все встало на свои места. Всплакнула не раз тогда Афанасьевна, да что делать, жить то надо было дальше. И она жила и работала за троих. Сынок тоже работать не хотел, а она его, куда только не пристраивала, да все без толку. Правда однажды заставила его отучиться на работу в море, рыбу обрабатывать с тем и отправила его по морям. А сама взялась воспитывать внучку Аиду. Здесь уже она себе сказала, что промаху не даст с ее воспитанием. Теперь, она всю свою любовь и материнскую нежность вместе с неизрасходованным опытом той женщины, которая всю жизнь билась и боролась за счастье, отдавала без остатка любимой внучке. Да может быть и не совсем любимой, но все-же больше последней, в которую она хотела вложить всю себя без остатка. Теперь она летала над ней коршуном или орлицей и контролировала каждый ее шаг. Афанасьевна знала буквально все о своей внучке до самых мелких откровений. Слава богу, ребенок родился божественно красивым и белоснежным. Они поначалу даже испугались, что Аида будет настоящим альбиносом. А это значит, что она будет глухая или еще какие другие отклонения. Но к радости бог миловал, и девочка росла умопомрачительно красивой. Она была похожа на настоящую Белоснежку. И шикарные длинные волосы, и ресницы и брови, все было белоснежным. Её можно было в любое время показывать по телевизору, как что-то необъяснимое. Плюс еще к этому, господь наградил ее яркими голубыми глазами и уникальным интеллектом. Она была умна не погодам, как будто, она была хранительницей всей собранной информации за многие жизни. Ей даже неинтересно было учиться в школе. Она запоминала все на ходу. И могла сразу пересказывать любой рассказ учителя, украшая его своим художеством, как будто она сама была в этом рассказе. Все слушали ее с раскрытым ртом и говорили, что она будет настоящей актрисой. Но Аида не очень хотела быть актрисой. Вообще она не могла найти себе друзей из своих сверстников. Ей было скучно, потому, что она откуда-то знала очень многое, а то, что говорили и делали ее подруги, ей казалось совсем детским. Она практически знала всё, ну или почти все. Поэтому у Идочки были молниеносные ответы на все вопросы. А Афанасьевна быстро уловила этот момент и всегда общалась с ней, как со взрослой. Она как-то сразу сделалась ей подругой, но в то же время была настоящим надзирателем над внучкой. Ей самой иногда бывало страшно, когда она совсем заговаривалась с ней, то чувствовала, что Аида гораздо сильнее ее. И что она знает гораздо больше, хотя книги она совсем не любила. Она больше находилась одна в своей комнате и играла в куклы. Но при этом, ни когда с ними вслух не разговаривала.

Переведя дух, немного отдышавшись, Афанасьевна тяжело встала и направилась в дальнюю комнату.

– Идо-чка! – снова нараспев, притворяясь на высоких нотах, она позвала внучку. Зайдя в комнату, Нина Афанасьевна увидела, что Аида спит на расправленном диване совершенно голая и повсюду разбросаны игральные карты. Сама Идочка была неотразимо – красивая. У нее было идеальное тело, сформированной взрослой девушки. Даже Афанасьевна порой очень завидовала такому телу своей внучки. И поэтому сама себе дала клятву, во что бы то ни стало, найти ей очень богатого мужа. В действительности, она хотела очень дорого продать свою внучку, чтобы жить безбедно и припеваючи всю оставшуюся жизнь, о чем она мечтала много лет. Но все, это было, только в мечтах и здесь она увидела и почувствовала маленький, но очень хороший шанс, воплотить свою мечту в реальность. И ей до заветной цели оставалось совсем немного, всего-то чуть больше двух лет, до совершеннолетия внучки. А там, у нее были уже готовые свои коварные планы. А пока она делала все, чтобы внучка развивалась и была послушной и поистине принадлежала только самой Афанасьевне. Она уже почти добилась своего, нащупав своим коварством нужные точки управления своей внучкой. – Ой, милая моя принцесса! – Афанасьевна подошла к спящей внучке и присела на краю разложенного дивана. – Умаялась бедненькая! – она осторожно провела по шелковисто белым волосам трясущейся рукой. Аида ни как не отреагировала на прикосновение бабушки. Нет, она не спала. Она продолжала лежать с закрытыми глазами, тяжело дыша. Она только что закончила очередной сеанс своего колдовства, гадая на картах. Аида иногда делала так, но не очень часто. Только тогда, когда бабушка уходила надолго, и она оставалась одна. Нет, она ни когда и нигде этому не училась. Эти знания и владения гадания картами были в ней с самого ее рождения. Просто она однажды взяла бабушкины карты и начала раскладывать их, при этом рассказывая, что произойдет. Бабушка сначала не обращала внимания, а потом ужаснулась, когда Идочка после очередного сеанса сказала, что сегодня за стенкой умрет соседка. И действительно так и произошло. Афанасьевна после этого случая попросила Аиду раскинуть карты и на нее. Но внучка не стала этого делать, а только сказала, чтобы она не переживала, что с ней будет все хорошо и хоть болезненно, но ты бабушка проживешь очень долго. А сколько именно, этого я тебе говорить не буду. И вообще, я уже давно всё взяла в свои руки. И все будет так, как мне сказали там. Она показала пальцем на потолок и подняла глаза.

Аида лежала и не хотела открывать своих глаз. Ей сейчас вообще не хотелось разговаривать с бабушкой. Да и вообще она не хотела ни кого видеть. Она сейчас находилась в каком-то другом измерении. После очередного сеанса, так называемого колдовства, она погрузилась в транс и ее душа, и сознание унеслись в недалёкое будущее. Несколько секунд назад она была наедине со своим любимым человеком. Она пленила его и делала все, чтобы он там, в том измерении красивого сна, хорошенько запомнил ее, и потом здесь наяву разыскал ее. Она так хотела, чтобы он нашел ее, и они встретились в этой жизни. И сейчас ей было очень хорошо и приятно. Она еще тяжело дышала и немного вспотела от бурного процесса, который происходил там, в другом мире.

– Идочка! Ты часом не заболела? – Афанасьевна приложила морщинистую руку к ее лбу и почувствовала жар у внучки. Сердце тревожно забилось, и она быстро встала и укрыла ее одеялом.

– Ба-бу-шка! – не открывая глаз, резко откинула одеяло Аида. – Ну что ты лезешь? Что тебе от меня надо? Я тебе уже миллион раз говорила, не лезь ко мне и не мешай! – Аида резко встала и сгребла одеяло в кучу, бросила его в бабушку. – Уйди с моих глаз! – нервно выпрыснула она и, не одеваясь, быстро прошла в ванную.

– Да я то что, я-то просто подумала, что тебе плохо и хотела помочь. – Вдогонку пропищала Афанасьевна. Она действительно хотела быть всегда ей полезной. Мать Аиды, Ольга, мало воспитывала свою дочь. Она была ей больше, как мачеха и Афанасьевна после развода пыталась долго ей найти нового мужа. И вот совсем недавно, всего пару лет назад, пока Афанасьевна бегала по разным конторам, случайно познакомилась с одним моряком. Дмитрич давно ходил в море помощником капитана на рыболовецких судах. А дома у него что-то не заладилось, и получилось так, что поговорив с ним, Афанасьевна быстренько пристроила свою Ольгу поварихой в море. А там после девяти месяцев вахты, Ольга вернулась домой вместе с Дмитричем, только уже сожителями. Нина Афанасьевна тогда не стала противиться этому и выделила им одну комнату. Хоть Павел Дмитриевич и был почти на двадцать лет старше Ольги, но все-же, это был нормальный мужчина в самом соку и очень хорошо относился к дочери. Главное, что она теперь была под его присмотром, да и при деньгах, чего Афанасьевне очень не хватало. А воспитание Идочки она взяла на себя. Афанасьевна знала, что в это время у детей наступает переходный период, но чтобы так, она, ни как не могла с этим свыкнуться. Они с внучкой часто ругались, и Идочка была очень вспыльчива. Да чего уж там, они даже бывало, что самым настоящим образом дрались. А потом ходили с синяками и говорили соседям, что это несчастный случай. Аида вообще не боялась ее и позволяла все, что ей заблагорассудится. Но потом бабушка какой-то хитростью снова, уговаривала внучку, и у них, на короткое время наступал мир. И, чем взрослее становилась Аида, тем страшнее становилось самой Афанасьевне. Она очень боялась, что скоро совсем не удержит энергетику внучки, и она может пойти в разнос и натворить больших бед.

Аида с силой захлопнула за собой дверь в ванную и звонко щелкнула шпингалетом, давая знать бабушке, что та ее очень сильно взбесила. Открыв на полную катушку оба крана с горячей и холодной водой, она уселась на унитаз и закрыла руками лицо. Только теперь, она могла спокойно вернуться туда, откуда ее насильно выдернула не вовремя вернувшаяся бабушка. Она очень часто прибегала к таким действиям, когда с ней поступали не так, как ей хотелось, или мешали заниматься своим делом. Уж очень она этого не любила. Только здесь она могла полностью расслабиться, зная, что сюда ни кто не зайдет без ее разрешения. С другой стороны, это была ее настоящая крепость, где она чувствовала себя в полной безопасности. Она могла часами находиться в ванной и подолгу сидеть на унитазе и медитировать. Или залезть в ванную и смотреть на себя в зеркало, любуясь своей невероятной красотой. Она даже наизусть знала сказку Пушкина и часто цитировала ее, глядя в зеркало: – Свет мой зеркальце скажи!