Я в Гане – ни шиша в кармане… Повесть

– Олег, знаете, мне тяжело будет, когда разница в возрасте почти десять лет. Илдико вон тоже сразу на «ты» предложила, я согласился, хоть она и босс, но мы ж с ней ровесники.

– Логично.

– А еще, знаете… Вы очень много курите. Я еще в Москве заметил. Пачки две в день, наверное?

– А то и три.

– Не знаю, не знаю… Я действительно ни в прошлый раз, ни в эти две недели не видел в кампусе ни одного курящего. Я точно не знаю, но, кажется, у них даже есть какой-то закон против курения. У них ведь цивилизация от англичан, а теперь они американцев обожают, хоть и к Англии не остыли, а там и там – законы прежде всего. Вы бы узнали у Илдико, вообще можно в кампусе курить?

– Хорошо. В понедельник спрошу…

Мое настроение, еще минуту назад взлетавшее рекордом Елены Исинбаевой, – еще не глубоко, но тупо падает…

Юра этого не может не заметить и предлагает прогуляться до «Легон Молла».

– А это у нас что?

– Молл – это торговый центр. Ну, Легон, наверное, знаете – пригород Аккры, где наш кампус, да, собственно, пол-Легона кампус и занимает.

– Конечно, идемте.

– Через часик созвонимся…

Красная земля – но мало. Зеленые лужайки, веселые зеленые пространства разнеженной под солнцем и политой нередкими и недолгими дождями стриженной мягкой травы, цветущие ярко-желтыми, ярко-красными, ярко-пурпурными цветами кусты, деревья со стволами в полтора метра диаметром, высоты неимоверной и обязательно с раскидистой кроной, листья – с чайные блюдца; дома в колониальном и псевдо-колониальном стиле: чистые желтые стены, ярко-коричневые рифленые крыши, ярко-черные аккуратные рамы окон… Это еще кампус.

За калиткой в кирпичной стене – много пустого жаркого пространства, узкая автомобильная дорога со сплошным потоком машин. Какие-то убогие у стен жалкого серого кирпичного забора, чем-то торгующие, просто стоящие, сидящие. Улыбок чего-то нету. Вообще-то есть, но мало. Разговоров много. На всё том же странном англоподобном. «Юра, а как мы дорогу-то перейдем? – Да вот не знаю, я здесь еще ни разу не ходил. Со стороны центра кампуса есть выход в Легон, целые ворота, арка такая, вот там если идти, эту дорогу переходить не надо… А здесь…»

А здесь я беру инициативу в свои руки. Немного прошли – две остановки микроавтобусов (без окон без дверей, очень узких, с мальчишкой контролёром-распорядителем) друг против друга. Издали вижу, что именно в этом месте кто-нибудь на свой страх и риск всё же дорогу перебегает, движение-траффик при этом остаётся в силе, но перед перебегающим машины чуть-чуть, но тормозят…

Перебрались. Десяток метров вперед – большая заасфальтированная площадка. В Аккре так много пустого пространства! Только левый край большой площадки заполнен. В три ряда длинно стоят легковушки. Белые с желтыми пятнами. Как позже окажется – новенькие такси напрокат. То есть плати немалую аренду и ишачь, сколько влезет. Желающих – здесь – ни разу не видел. Хотя такси и в Аккре, и в Легоне, и даже в кампусе – пруд пруди. Нормального общественного транспорта-то в двухмиллионном городе нету. Больших автобусов каких-нибудь. А на маршрутках сильно не наездишься… Белым, кстати, в эти, по местному, «тро-тро» влезать вообще как бы западло…

Итак, перед нами «Легон Молл». Он занимает всё нижнее пространство внушительного высокого здания стекла-бетона. Слева – зелено нестрижено высоко поле. В Аккре так много пустого пространства! Справа – железный решетчатый заборчик, за ним высочайшие деревья и какие-то низкие домики: как потом окажется – здесь один из краёв университетского госпиталя.

Внутри «Легон Молла» – вожделенная сильная прохлада, видать, от очень сильных кондиционеров, целый городок продуктовых полок, колонн даже, колоннищ! Тронной стеной – мясной ряд… И цены! Цены! Москва, а тем более Питер с Киевом отдыхают. Сеточка картошки в полкило – почти триста рублей, ежли перевести се?ди в рублики. Юра говорит, что в кампусе есть магазин, где очень дешевые крупы, макароны, сахар, хлеб. Но никакого мяса там нет. Беру четыре чикен легз: без мясного или хотя бы куриного духа еда не еда… Ну и переходник, конечно, в маленьком отделе промтоваров: розетки здесь какие-то трехдырочные, а у меня компьютер-ноутбук, без которого, кстати, любому преподу в любой поездке делать нечего, тем более в Африке.

Идем назад, я завожу разговор на лингвистические темы. Говорю, что всю сложность бытия могут передать – и то не совсем! – только языки синтетического типа, никак не аналитического. Английскому до русского расти и расти. Точнее, не дорасти никогда. Ну как можно передать все нюансы мира без приставок, суффиксов, окончаний?! Одними голыми корнесловами? У нас: «конь», «коняжка», «конёк», «конёчек», «конище», «конина», «коник», «конник», «конный», «Первая Конная», в конце концов! А в английском что? Хорс – и всё! «Не знаю, вам виднее: вы – профессор, я тьютор…» Я подозреваю, что это он от силы, а не от слабости, от разговора уходит. Он свободно владеет русским, конечно, родным украинским, польским и кучей вариантов английского – собственно британским английским, американским, австралийским, индийским, ганским… А я?

Я закуриваю, какой-то черный мужик, идущий навстречу, смотрит на меня, как на прокаженного. Это что значит?

Договариваемся с Юрой еще через пару часов сходить и в магазин на территории кампуса, то есть в тот, что попроще-подешевле. Дабы я закупился фудом получше.

Прихожу домой, разбираю сумку. Подключаю ноутбук к электросети через свежекупленный переходник. Включаю любимый «Deep Purple», ноутбук у меня звуки воспроизводит негромко, но всё равно делаю потише, стен-то здесь практически нет, соседям студентам можно помешать заниматься, да и вообще… Только сейчас замечаю, что всё в моей комнатке-квартирке в красной пыли. Такой, что здесь на дорожках-тропинках. Откуда?.. И на столах эта красная пыль. А вот и на балконе на столе-приступочке. Мыть! Обязательно всю её смыть. Но – уже завтра. Над кирпичным забором, окружающим нашу общагу со стороны строящейся автодороги, – кругами колючая проволока. Зачем?.. А вот вообще круто! Во двор залетает птица – белый аист с ярко-желтым клювом. Только очень маленький аист. Осторожно ходит по травке между забором и стеной здания. Бегом в комнату за фотоаппаратом, зумм – щелк, еще щелк! А вон над краем леса целая стая таких маленьких аистов летает! Уже что, закат начинается? Который час? Пол-шестого.

Нет, ну прикольная жизнь началась, ей-богу прикольная, а я еще раздумывал: ехать-нет, – ехать, конечно!

Под вечер шли с Юрой по кампусу на другой его край в местный магазин. Небольшой подъем, слева – зеленое польце, справа, правда, забор какой-то стройки, дальше – учебные корпуса, теперь нередко серые, а не желтые, но всё равно необычные, множество отрытых лестниц, больших балконов и целых в целый этаж балконищ, много стекла, на котором сейчас весело играет заходящее солнце, неизменные ярко-красные рифленые крыши, – цветы, цветы, цветы: на кустах, на клумбах, на малых и больших деревьях. Знаменитый желтый терем центральной библиотеки живьем, а не на фотках, еще красивее, шпиль еще острее, часы-куранты еще внушительнее; фонтаны перед зданием, правда, не работают, зато какие забавные-занятные скульптуры по бокам бассейна фонтана: от мужика со свитком в руках, эдакий местный Кирилл без Мефодия, правда, в профессорской мантии и академической прямоуголке… до девушки-футболистки в трусах и с мячом под ногами. Рядом – автомобильная ротонда-круг, в центре, все в деревцах, кустах, цветах – скульптурные парень с девушкой с факелом знаний перед собой. Серьезные. Отныне буду звать их местные «Рабочий и Колхозница» местной Веры Мухиной. Дальше какие-то совсем уж огромные пальмы. Колонны, колоссы. Конечно, длинные листья-космы наверху колышутся зелеными знаменами. Далее футбольное поле. Правда, без трибун, утоптанное до множества плешин, такие «футбольные поля» у нас были в советских колхозах, с левого края растет целый ряд высочайших и раскидистых и с густой мясистой листвой (а есть здесь другие?) деревья, еще левее штуки три баскетбольные площадки одна за другой. На двух – черные парни, на одной – азиаты. Забор стройки слева. Какой-то корпус, то ли общежития, то ли учебный справа. Дорога, за ней второй магазин… Да нет. На сей раз больше похож на сельскую лавку. Печенья, крупы, макароны, леденцы, стиральные порошки, консервы на низких полочках… Зато те же печенюшки – полседи пачка, большой кирпич белого хлеба – один седи, бог ты мой, а вот чекушки виски… всего-то… сколько-сколько? Один восемьдесят? Вы представляете, чтобы в России бутылка виски, пусть трехсотграммовая, пусть индийского виски, но стоила всего-то тридцать рублей?.. Ах да, давно нужно было сказать: крошечку больше двух седи – доллар, или 1 седи это рублей 17…

Набираю рожек (рожков), спагетти, беру маленькую баночку растворимого кофе, большую булку хлеба, бутылку соевого растительного масла средних размеров, пачку сахару-песку, прихватываю пару банок тунцовых консервов. Идем с Юрой в наш хостел. Прощаемся у входа в мой, ему чуть дальше, – я отвариваю спагетти, жарю парочку «чикен легз», ем, курю, бросаюсь на кровать и мгновенно засыпаю.

Всё!

Больше ни одного спокойного вечера в общежитии, в Ghana Hostels Limited у меня не будет. Ни сегодня, ни завтра, ни через месяц – никогда! Впрочем, как не будет в этом месте ни одного спокойного утра, дня и ночи тоже.

В полшестого меня разбудила какая-то сумасшедшая, которая ходила в трансе по двору и орала что-то во славу Иисуса Христа. Как видно, это никого не смущало. То есть было в порядке вещей. Орала не менее сорока минут. Пока ее не стали поочередно заглушать: музыка в стиле госпел из одного окна (или балкона, без разницы) – громкая музыка; музыка в стиле рэп из другого – громкая музыка, африканские барабаны из третьего, просто какой-то визг из четвертого, крики парней из вестибюля… Про включенный на всю катушку телик соседа напротив я просто молчу, вывожу его, так сказать, за скобки…

Ну не буду врать: всеобщая какофония в Гана Хостелс Лимитед случалась не каждый день, – но столь же часто… какое бы сравнение подобрать? Ну, допустим, как наш среднестатистический русский мужик решает пропустить стаканчик с устатку. А не всеобщая… Когда сосед напротив просто открывал свою дверь, мне казалось, что у меня в комнате, у меня – не у него, взорвалась шумовая граната, коими на площади Тахрир в Каире, через который я летел, еще неделю назад разгоняли демонстрантов. Когда по вечерам к соседу приходили друзья, и они просто беседовали, а приходили они почти каждый вечер, мне казалось, что я попал внутрь ящика телевизора, где идет с максимальным звуком он-лайн передача про восточный базар…

Н-да… Не ходите, дети, в Африку гулять…

Но не гулять же я приехал? В конце концов, есть начальство. Илдико, над ней – завкафедрой, декан, и дальше, дальше. Надо поставить в известность, написать какое-нибудь заявление. Пусть переселят в тихое место. Неужели в кампусе нет тихих мест? Пусть дороже. В два, в три, в четыре раза… Можно, наверное, снять квартиру в Аккре. А пока… Пока у меня в понедельник в семь тридцать утра занятие. Даже два подряд. С обеими группами. С которыми мне работать весь год. Доживем до понедельника. А пока… А пока – тряпку в руки, вон на балконе видел. Воды из бака не жалеть. Мыть! Всё мыть! Полы, столы, стены – всё! Ни крупинки красной пыли в моей комнате. В моей!

До понедельника я дожил. В воскресенье, правда, кроме обнаружения перманентного шума в общаге, меня ждала еще одна неприятность. Я не о том, что купленный давеча пакет с сахаром оказался весь в мельчайших мурашах… Заходил Юра. Как всегда много говорил. Среди прочего: «…Да, Олег, у меня тут появился хороший знакомый – я вам писал: он вообще-то работает в техническом персонале, но они сейчас на забастовке, знаете, да, он таксистом подрабатывает, ну, не важно, в общем, я его сегодня случайно встретил, точнее, он машину передо мной тормознул, ну поговорили о том о сем, я тут и спросил про курение. Вы знаете, он говорит, что курить в кампусе нельзя! – То есть как! – Ну вот он так и сказал: нельзя идти по студенческому городку и курить. А тем более нельзя в офисах. – А где можно? – Не знаю. А вы у Илдико спрашивали? – Она сказала, что свяжется со мной только в понедельник и чтобы я приходил после занятий в офис. Где этот офис-то я тоже не знаю. – Я вам завтра покажу. Позвоните после пар…»

В воскресенье я курил только на балконе. Уже не облокачиваясь на перила – сидя на столике, в полунише. Хоть на половину, но спрятавшись…

Юра, который подменял меня две недели, говорил, что у меня будут две группы. В одной 9 человек и по-русски они кое-как (или никак? – спросил я не Юру, а сам себя, точнее, свой здоровый, правда, редко просыпающийся пессимизм). Мне им вести «Деловой русский» часть первая. А вот во второй группе и всего 5 человек, и по-русски они говорят уже довольно прилично: год были в Москве – шутка сказать! Мне им читать «Деловой русский» часть вторая и лексикологию. «Так это что, у меня будут всего 4 пары в неделю? – Ну да. – Да щоб я так я жил! В России такого не бывает! – В Украине тоже…»

Маленькие сарайчики за большим корпусом Интернэшнл Хауса совсем близко: подняться от нашего мини-городка на пригорок – минут пять и ты у цели. Слева – как помните, небольшое зеленое поле, справа – я еще об этом не говорил: Юрфак на курьих ножках. Это, конечно, я так его прозвал. Это вообще-то большое солидное здание, эдакой гигантской русской буквой «Г», только не стоячей, а лежачей. Но вот короткая ножка не стоит сплошным параллелепипедом скольких-то там своих этажей, а как-то странно обрывается к концу колоннами. Короче, архитектура здесь весьма своеобразная. Ни один учебный корпус не похож на другой… Перед Юрфаком – особо ухоженные клумбы с особо желтыми, золотыми какими-то цветами… Перед Интернэшнл Хаусом поскромнее… Но какой-нибудь наш обком, или как они там сейчас называются, наверное, у себя перед фасадом не прочь бы такие клумбы-цветы иметь… Нечто такое остролистое фиолетовое с краснинкой, вперемежку с просто красным.

Выходил из общежития – накрапывал дождик. Метров за десять до Интернэшнл Хауса хлынул настоящий тропический ливень. Это как встанешь под душем и резко включишь вентиль на полную…

Итак, спускаюсь мимо левого бока большого учебного корпуса к трем черным учебным баракам, единственный живой из них – который посередине. Там – Юра говорил, две аудитории. Моя – вторая. Захожу. Три ряда вентиляторов на потолке – вот что первым бросилось в глаза. Обычная доска для писания маркером. Учебные креслица. Они здесь везде стандартны: правый «подлокотник» широкий – книжку или тетрадку положить, писать-читать. Здесь креслица стоят не совсем ровными рядами, прямо скажем – совсем неровными… Семь тридцать, семь сорок – никого! Звоню Юре. Он смеется в трубку: «Это Гана! – знают, что придет новый преподаватель, да еще и из России, сам будет волноваться… Да придут!»… Пришли. Без десяти восемь. А ровно в восемь – Илдико в герметичном голубом плаще, естественно, с капюшоном: «Олег, иди домой переоденься, я с ними побуду. – Не стоит…»

Уж и не знаю, поняли ли эти ребята, что? я им полтора часа вещал, но, думаю, как минимум я был шкоден. Они всё время улыбались. Поморщились только один раз, когда я трижды им повторил: все занятия – только на русском. Ноу Инлиш, ноу! Это, кстати, не я придумал: это как бы в принципах кафедры современных языков – к четвертому курсу студенты испанской секции слушают лекцию, говорят с преподавателем на семинарах только на испанском, французской секции – только на французском, арабской – только на арабском, русской – только на русском. И Илдико этот принцип – сама говорила, очень уважает… «Как бы» потому что на практике сей строгий принцип мало кем из преподавателей выполняется. Ну и школяров, разумеется. Кроме тех студентов, кои побывали год в стране изучаемого языка, на сим языке практически не шпрехают… Это ведь не филфак в собственном соку. Студенты по основной специальности – не лингвисты, а социологи, экономисты, юристы те же… Короче, сложно здесь всё. Необычно. Запутанно. Это – Африка!

Тем не менее, слабой группе я, кажется, в целом понравился. Уходили, во всяком случае, веселые, довольные… Да и потом, скажите на милость, ну неужели без малого тридцать лет проработав в разных университетах, с первого занятия не поймешь, каким ты показался именно этой группе, срастётся ли с ними? Без ложной скромности скажу: у меня за тридцать лет срасталось всегда, со всеми, без исключения…

С сильной группой, с теми, что год в Москве жили-учились, вообще была песня. То есть, натурально, я им даже спел. Ближе к концу. Что именно и как продолжительно – не помню… Выходили из сарайчика – души друг в друге не чаяли…