Зэк Арманд Фриц. Киносценарий

ЯНОШ: (бросив пилить бревно, приблизившись к Арманду) Послушайте, Арманд, здесь не очень принято, как это у русских, говорить «гоп» пока не перепрыгнешь, но я вам скажу. Здесь затевается не меньше чем… rеvolution. Уголовники с политическими, с пятьдесят восьмой, заключили нечто вроде конвенции. У них была целая конференция. Они договорились, как только настанет подходящее время, устроить большую бучу, и может быть, поменять в лагере все порядки. Страшно подумать и произнести, чего они хотят. Они хотят много-много свобод! (Еще тише). Они хотят пересмотра всех приговоров, снижения всех сроков, выпустить тех, кто уже пересидел, а пересидели свои срока почти все! Они хотят тем, кто останется, почти самоуправления! Фантастика! У блатных внешне всё так же. Внешне они не любят политических, по-прежнему называют не только военнопленных, но и своих, русских, но осужденных за политику, «фашистами», уголовники не работают, им по-прежнему западло работать, для них наряды на комбинат – только прогулка, а хоздвор – вообще курорт, но их главари запретили всем уркам, прежде всего малолеткам, обижать политических, обижать иностранцев. Даже блатные поняли, что бороться можно только сообща, добиться даже глотка свободы можно только сообща… А те два паренька сняли с одного повара китайца теплые ботинки… Это стоило им жизни. Они нарушили новые порядки. У блатных так. Разговор короток.

АРМАНД: И жизнь их коротка… Я уже это знаю… Ладно, Янош, спасибо! Давайте допиливать нашу кучу, а то сейчас придет бугор и оставит нас без любимой бурды…

Комбинат (Медьзавод в 3 км от пос. Кенгир), конец апреля 1954

Большой цех, печи, разливочные ковши и под. Камера проходит извилистыми помещениями, останавливается перед небольшой дверью, возле которой двое заключенных пристально всматриваются во входящих. В дверь входит десятка полтора человек в рабочих робах. Среди них камера выхватывает знакомые лица – Келлера и Батояна.

МАКЕЕВ (Алексей Филиппович, учитель географии, внешне и похож на учителя, участник ВОВ, трижды судим за антисоветскую агитацию): Товарищи, я говорю вам еще раз: прорыв в женскую зону – это безумие. Нужны два удара – на хоздвор, это стратегическое направление, там мастерские, там быстро можно наладить производство оружия, и одновременно – сделать проходы между вторым и третьим лагпунктами. И всё! Во всяком случае, в первые дни – всё! И потом (взгляд на Келлера), Михаил Иосифович, неужели никто из нас не понимает, что в своем плане прорыва в женскую зону вы и ваши коллеги просто потрафляете тем, кто страшно соскучился по женскому телу, кто, извините, просто хочет дорваться до баб?!

КЕЛЛЕР: Глеб, ответь политруку. Он меня никак не понимает. Разъясни ему по-вашему, по-партийному.

ГЛЕБ (Энгельс Слученков): Послушайте, Алексей Филиппович, самое страшное, чем мы совсем не сможем управлять, это освобожденные инстинкты. Здесь вы правы. Это нужно учесть с самого начала. Как только всё начнется, у многих вместо мозгов, станут соображать яйца, извините за выражение. Но никак мы не предотвратим простого влечения полов! Рано или поздно, если всё у нас получится, все зоны, и две мужские и женская, соединятся. В худшем варианте это означает неуправляемый блуд на ночь – и всё. Дальше вохра будет всех брать пачками – тепленькими, удовлетворенными, слабыми. Этого конечно, допускать никак нельзя. Ни одна наша цель достигнута не будет. Но и предотвратить соединение зон, рано или поздно, тоже нельзя. Игнорировать засохшие инстинкты, которые вмиг будут политы дождем свободы, тоже нельзя! Надо брать хоздвор и сразу женскую зону. Я на этом настаиваю. Но заранее нужно провести среди всех четкую разъяснительную работу. Мы – со своими, а вы со своими. Я думаю, можно идти только по такому пути, заранее объявить жесткое правило, за нарушение – кровь: никого из женщин не брать силком, за насилие над женщиной – смерть! А вот кто из женщин захочет, на того, зэк-мужик, может быть, и вскочит. А всем, всем остальным женщинам, в первый же миг прорыва всем остальным женщинам гарантировать свободу и неприкосновенность, так вот я думаю.