Ворожи, кукушка, жизнь

И сердце бьется на разрыв, —
Душа ликует и смеется.

И все в гармонии святой
Сплелось в каком-то очищенье:
И ты взлетишь над маятой,
Благословляя день последний.
И жалость улетает прочь,
Мир для тебя раскрыл объятья —
И красотой пленяет ночь,
Встречая в подвенечном платье.

Блистая, пролетят миры,
Душа давно уже смирилась:
И за небесные дары
В безмолвии своем молилась.

Мне дай напиться жизни, Боже…

Мне дай напиться жизни, Боже,
Любви напиться, тишины.
И падают с берез сережки,
По-бабьи, плачущей весны.

И взаперти, закрыв все двери,
Предаться ремеслу:
Писать и думать, что потери
Теперь я выплесну.

А за лесами, за долами
Большая жизнь.
И не узнать, что там за гранью
С грешными.

Ну, а пока, дай силы, Боже,
Все превозмочь.
Напиться тишины… И все же, —
Ужасна ночь.

По светлому полю…

По светлому полю
В край синих ночей,
Искать свою долю
В огарках свечей.

Что, кто-то пророчит
Из мрака и мглы,
И синие очи
На лике луны.

Куда же все мчится
В белесой дали?!
Веков небылицы
Колосья несли.

Зимние сны

Ах, это сказочное чудо:
Снега, снега, снега…
И деревенская запруда;
Под шапкой снежною стога.

И треск, сломавшейся березы,
Нарушит эту тишину,
Испуганно заблеют козы
В заснеженном лесном плену.

И птица вскрикнет и замолкнет,
В сугробах белых все заснет,
А ночью в чаще кто-то стонет,
Потом в печной трубе поет.

Золотой листопад

Где та грань,
За которой распад
Человеческих душ?!.
Где та грань,
За которой Пилат
Не увидел Христа и венца?
Где та грань,
За которой не слышно кликуш,
Где та грань,
За которой не видно конца?!.

Ничего нет, лишь только молитвы Христу,
И останется Церковь, да пенье псалмов.
Ничего нет святого. Кресту
Поклонюсь в молитве без слов.

Ах, святые отцы, как же так, —
Счастье призрачно, все здесь грешно.
И, отдав свою душу за медный пятак,
Ищем мы золотое руно.

Где та грань, за которой распад,
Мне верните покой и пенье синиц,
Но метет золотой листопад,
Засыпая быль прежних страниц.