Путь призывника. Часть вторая

– Когда всё закончишь, доложишь прапорщику на КПП. Я думаю, это будет для тебя хорошей разминкой, – никак не унимался майор, поражённый дерзостью призывника. – А то, парадокс какой-то получается. Бока, видите ли, он отлежал. Если нет вопросов, тогда полный вперёд, выполняй приказание!

– Есть, товарищ майор!

– Что? Вопросы есть!? – совсем возмутился майор.

– Никак нет! Есть выполнять приказание! – чётко отчеканил Мельниченко заученные ещё в мореходке военные фразы, не раз встречающиеся в книгах да, режущие слух, из экранов телевизоров и кинотеатров. Игорю такие выражения даже, как-то по-своему нравились, они как-то особенно дисциплинировали. Он сразу заметил отражение поощрительного блеска в глазах, довольного собой майора, явно с другого ракурса смотревшего на своего подопечного. Убедившись, что призывник принялся за работу, дежурный оставил его в одиночестве и удалился в сторону КПП, медленно растворяясь в темноте ночи, а призывник Мельниченко с замусоленным веником в руках, вместо беспокойного сна, остался одиноко убирать совсем не престижное для данного мероприятия место. «Ну и влип, – подумал в замешательстве Игорь. – Надо же было взболтнуть такую глупость? И кто меня за язык дёрнул? Теперь пару часов придётся здесь околачиваться. Оказывается, служба для некоторых отдельных индивидуумов, начинается с засоренного гальюна. Да, хорошее начало – ничего не скажешь». На таком лирическом отступлении, его мысли прервались, и призывник начал производить приборку вверенного ему объекта, непременно стараясь как можно быстрее закончить это грязное дело. Усердно работая веником, он пытался отвлечься от всего мирского. От всего того, что осталось по другую сторону высокого забора. Но это было не так-то просто. Ему не надо было сильно напрягать память, чтобы вспомнить ту прекрасную ночь, подаренную накануне призыва прелестной невельчанкой Любашей. «А, как же Лариса? В Одессе сейчас вечер. Не без того, что пошла на танцы. Танцует, небось, с каким-то курсантиком или студентиком, развлекается. Уже восемь месяцев, как мы расстались. А, есть ли, вообще, на самом деле, эта любовь? Может у нас была просто влюблённость?» – Так мысленно рассуждал Мельниченко, увлечённый ночной внеурочной приборкой. Он продолжал рассуждать, а сам уже сомневался в своих чувствах к Ларисе. Настоящие ли они? Ведь, за время разлуки он и сам имел мимолётные, ничего не обязывающие встречи, с женщинами. С Ларисой было, конечно, совсем другое дело. С ней они встречались, почти целый год. За это время успели узнать друг друга и полюбить. Они даже считали себя: «без пяти минут» мужем и женой. Ведь они тогда на что-то надеялись. Что же теперь? Как и что будет дальше? Настолько ли сильна любовь, чтобы Лариса ждала его такое долгое время? Сколько успело накопиться вопросов – и нет на них прямых и правильных ответов. Точные ответы на вопросы, тревожившие юную голову призывника, сможет дать только само время. Только время сможет всё исправить, направить, подправить и определить в этой, бегущей в неизведанную даль, жизни. Теперь он до боли в сердце презирал себя, за такое коварное предательство по отношению к Ларисе. Он искренне верил в её верность и серьёзно переживал за свой тяжкий непредсказуемый грех, так внезапно взвалившийся свинцовым бременем на его юную, запутавшуюся в житейских передрягах, душу.

Благодаря работе и нахлынувшим размышлениям о смысле жизни – время, потраченное на приборку, пролетело очень быстро и, спустя каких-то сорок минут, уборка туалета была закончена. Так, по крайней мере, показалось неотёсанному призывнику. Поэтому, Мельниченко направился на КПП и доложил о проделанной работе бодрствующему прапорщику Панкратову, который усердно делал какие-то внушения щеголевато одетому призывнику. Призывник молча стоял у двери в ладно сидевшем на нём, совсем ещё не старом, хотя и основательно потёртом, джинсовом костюме фирмы «Lee». Паршина на КПП уже не было. Он мог быть в свободной смене и уже отдыхал в ночлежке, решил Игорь, ожидая заключительного вердикта от дежурного по КПП.

– А, это ты, поэт? – съязвил прапорщик, направляя на Игоря ленивый взгляд, словно до этого его не видел. – Ну, докладывай: что там у тебя?

– Товарищ прапорщик, призывник Мельниченко задание дежурного по части выполнил, разрешите идти отдыхать? – ещё раз, но уже по всей форме доложил Игорь.

– То-то, а чтоб неповадно было, проделаешь ещё одно упражнение, но уже коллективное: со шваброй, водой и товарищем по несчастью. Ха-ха-ха. Так сказать: устроите в клозете водные процедуры, – заулыбался в ехидной улыбке Панкратов и громко позвал солдата в форме «рядового», который заканчивал влажную приборку помещения КПП. – Трошкин, раскудри твою через коромысло, я к кому обращаюсь?

– Виноват, товарищ прапорщик! Увлёкся! – резко откликнулся рядовой, обращая вопросительный взгляд в сторону Панкратова.

– Так-то оно лучше, – прапорщик сделал небольшую паузу, сверля своим пронзительным взглядом дезорганизованного Трошкина. – Значится так, Трошкин! Слушай приказ: первое – передать призывникам швабру и ведро; второе – показать бойцам, где набрать воду и мухой назад! – Он ещё раз сделал паузу, явно над чем-то размышляя, приподнялся на носочки, до блеска надраенных сапог, потянулся во весь рост и сказал: – А вам, братья по несчастью, получить у рядового Трошкина инвентарь и произвести в туолэте типа «сортир» обыкновенную влажную уборку, да так, чтобы комар носа не подточил! Лично проверю! Вопросы?! – выждав паузу, он продолжил: – А ежели вопросов нет, то вам открыт зелёный свет, верно, поэт?! То-то же! А теперь, раз вопросов нет, дуйте выполнять приказание!

– Есть! – дружно ответили призывники, и пошли вслед за Трошкиным, прихватив з собой переданный им во временное пользование инвентарь.

Прибыв к месту приборки, «братья по несчастью» сразу принялись за дело. Мельниченко, считавший себя более умудрённым жизненным опытом и имевший кое-какую подготовку, в плане приборок, за время учёбы в мореходке, сразу взял инициативу в свои руки.

– Браток, тебя как звать?– спросил он у своего напарника, окуная большой кусок мешковины в содержимое десятилитрового ведра.

– Витьком, – спокойно ответил парень. – Это же я тогда, на тумбочке прикорнул, когда ты с прапорщиком зашёл.

– Ясно, – утвердительно покачал головой Игорь, наматывая на швабру, пахнущую хлорным раствором мешковину.

– Я, как поменялся в два часа ночи, так этот «кусок» и начал гонять меня по всяким уборкам, – продолжил изливать душу Витёк, пытаясь вызвать у напарника волну сострадания к своей персоне. – Я сначала убрал все помещения дежурного по части, потом умывальник с обратной стороны казармы, хотя он и чистый был, теперь вот, с тобой попал.

– Ладно, не скули. Мы с тобой сейчас мигом справимся, Витёк. Ты только не раскисай, – пытался подбодрить своего напарника Игорь. Он усердно работал шваброй и продолжал начатый разговор: – Меня звать Игорь Мельниченко, я из Невельска призывался, а родом сам из Украины, из-под Одессы, – уточнил Мельниченко, подмигивая Витьку.

– А я из Холмска, – сказал Витёк и, после небольшой паузы, глядя на то, как напарник справляется со шваброй, предложил: – Давай дальше уже я прошвабрю, ты же почти половину прошёл.

– Ты, Витёк, сейчас лучше сбегай по водичку, а я до конца домою, затем солью этой грязной водой, потом смоем чистой, после чего просушим выжатой ветошью и будет всё чики-пуки, – изрёк Мельниченко умную мысль, тут же превращая её в дело. Взяв пустое ведро, Витёк мигом смотался за чистой порцией воды и через пару минут вернулся с наполненным ведром, а ещё через несколько минут, приборка была завершена и горе товарищи отправились к прапорщику на доклад. Прапорщик в это время сладко кимарил, склонившись над столиком в помещении дежурного по КПП, подложив под свою массивную голову внушительных размеров «аэродром» форменной фуражки. Сидящий на деревянном топчане Трошкин, приложил к губам палец, предупреждая призывников общепринятым в народе сигналом. Сам же тихонечко прошептал:

– Прапор сказал его не беспокоить, так что можете идти отдыхать.

– Так, ведь, он грозился лично всё проверить, – так же тихо прошептал Игорь, заговорчески подмигивая Трошкину.

– Он всегда так говорит, чтобы поднять трудовой дух, – уточнил Трошкин, не поднимаясь из топчана.

– Тогда мы пошли, ага? – ещё раз прошептал Игорь, пытаясь поставить жирную точку в этом неблагоприятном деле.

– Идите, я скажу, что вас отпустил, не беспокойтесь, – успокоил рядовой сознательных призывников и, не задерживаясь более ни секунды, они быстрым шагом устремились в сторону ночлежки.

Серело. Сквозь мглу апрельской ночи стремительно наступало серебристо-туманное утро. Лёгкую пелену предутренней дымки, рассеивали ленивыми проблесками угасающие блики далёких созвездий. Серпастый месяц, так отчётливо видневшийся на вечернем небе, давно спрятался за линией западного горизонта, высунув свои серебристые рожки где-то над украинскими степями или белорусским Полесьем. Мельниченко взглянул на часы и ужаснулся, стрелки его «Командирских» показывали ровно половину пятого. До побудки оставалось ровно полтора часа, а спать хотелось до невозможности. Войдя в помещение «ночлежки», парни бросились искать свои вещи, приблизительно ориентируясь по запомнившимся предметам. Отыскав свой чемоданчик, Игорь выдернул его из-под головы спящего незнакомца, и они с Витьком стали усердно выискивать местечко для достойного временного катапультирования в царство сна. Свободные места оказались только на втором ярусе и, втиснувшись среди утомлённых сном юношей, они тут же провалились в судорожную дрёму.

Ровно в семь часов утра призывников потревожил звонкий протяжный звук электрического звонка, и писклявый голосок новоиспечённого дневального прокукарекал, словно молоденький неприглядный петушок:

– Призывники, па-а-а-адъём!

Засверкав серыми лысинами, в хаосе и сутолоке, призывники стали лениво спрыгивать со своих тёплых мест. Вяло протирая глазницы, они пытались разобраться в происходящей возне, сонно созерцая, появившийся в дверном проёме силуэт прапорщика, который, ещё не успев ступить в помещение «ночлежки», взорвался осатанелым гневом, словно водородная бомба:

– Команда была «подъём»! Кому ещё не понятно!? Всем раздеться по пояс и выходить строиться на физзарядку! И, живо, живо, что не ясно!? Гражданка кончилась – началась служба! Почему тянемся!? Я сказал: быстро в строй!

Услышав командные крики грозного прапорщика, Игорь с Витьком, как ошпаренные повыпрыгивали с нар и, раздевшись по пояс, быстро выбежали во двор. «Побудку произвели ровно в семь утра, – сверяясь с часами, подумал Мельниченко, – как в мореходке». А на дворе уже светало. Воздух, наполненный сыростью и прохладой, быстро приводил в чувство всю братию сознательных и несознательных призывников. Над остывшей за ночь землёй, стелился лёгкий молочный туман, рассеиваясь после первых лучей солнца. Оказавшись на воздухе, тело призывников враз покрылось мелкими мурашками, а будущие воины вяло потягивались после сна и глубоко зевали, встречая рождение нового дня. Кто-то из самых прибуревших попытался закурить, но тут же был прихвачен прапорщиком Панкратовым и занесён в список штрафников.

– Отставить курение! В колонну по два становись! – громко прокричал прапорщик, поднимая вверх правую руку. Призывники сразу начали кучковаться вслед за прапорщиком и неспешно занимали места в строю, пытаясь соблюдать ранжир. Когда колонна стала похожей на нормальный строй, прапорщик передал командование, подоспевшему сержанту с повязкой «Пом. Деж. по части» и быстро ретировался в лёгкую дымку тумана, а сержант сразу принял бразды правления в свои руки, командуя во всю свою сержантскую глотку:

– Слушай мою команду! За мной! Бе-гом! Арш! Повинуясь новому начальнику, колонна лёгкой трусцой тронулась вслед за бежавшем впереди сержантом. Пробежавшись, минут десять по асфальтированным дорожкам, растянувшаяся колонна свернула на спортивную площадку, находившуюся за длинным одноэтажным зданием бледно оранжевого цвета. Остановившись по центру спортивной площадки, сержант перестроил призывников в две шеренги. Растянувшись на расстояние вытянутой руки, призывники стали неумело повторять за сержантом сложные физические упражнения. По всему плацу громко слышались отражённые эхом команды: «Раз-два, три-четыре; раз-два, три-четыре», а сержант показывал всё новые и новые упражнения, изредка покрикивая на нерадивых призывников:

– Алё, военные, ну-ка не сачковать! Делаем, как я! Раз-два, и раз-два, три-четыре! Выше ножку, глубже вдох и плавный выдох! После ряда сложных упражнений, сержант предоставил призывникам возможность заняться вольными упражнениями на спортивных снарядах. Толпа сразу кинулась врассыпную: кто куда? Волей судьбы Мельниченко, Паршин и Сухарчук вместе собрались у перекладины, радостно приветствуя друг друга. Ребята беседовали и не расхолаживались, продолжая по очереди делать упражнения на перекладине. Недремлющее око сержанта тут же вычисляло сачковавших призывников, которые сразу наказывались дополнительными упражнениями в виде отжиманий на руках. Закончив физзарядку, сержант снова построил призывников в колонну по два и, проделав в обратном порядке тот же путь, доставил своих подопечных в расположение «ночлежки», распустивши всех для принятия водных процедур. Призывники мигом разбежались в разные концы помещения и, прихвативши свои туалетные принадлежности, сразу направлялись в умывальню. Умывальня находилась в смежном помещении, но чтобы пройти туда, надо было выйти во двор и пройти в торец здания. В умывальной было чисто и просторно, но места для всех явно не хватало. Сам умывальник представлял собой одну сплошную двух дюймовую трубу, выкрашенную в яркий зелёный цвет. В трубе находилась только холодная вода, подававшаяся отдельными вентильными кранами с персональными эмалированными раковинами под каждым краном. Находясь в длинной очереди к умывальнику, Игорь наконец-то встретился с глазу на глаз со своими однокурсниками в непринуждённой обстановке. Он сразу поделился с товарищами новостями о своих злоключениях. Паршин и Сухарчук вкратце изложили опоздавшему другу, царившую на сборном пункте обстановку, используя личный опыт прожитого дня. Закончив с умыванием, призывники привели себя в порядок и поспешили на объявленное сержантом построение. На построении «Пом. Деж. по части» произвёл утреннюю перекличку и приказал всем взять с собой предписанные повесткой столовые приборы. Проверив их наличие у каждого призывника и, убедившись в полном порядке, он тут же выстроил призывников в колонну по четыре, и строй направился в столовую. Длинное бледно оранжевое здание, находившееся рядом со спортивной площадкой, как раз и было столовой. Чистый и просторный зал столовой был объёмным и хорошо освещён естественным дневным светом, поступающим туда сквозь огромные светлые окна. Они, чем-то напоминали витражи ГУМов и ЦУМов, а находились прямо со стороны спортивной площадки. В самом зале размещалось несколько десятков длинных деревянных столов с такими же длинными деревянными скамейками вдоль них. На столах ждали своей участи глубокие металлические тарелки, выставленные стопками на краях столов. Зная своё дело, сержант рассадил призывников за столами, приказав запомнить всем свои места. Назначив от каждого стола по два заготовщика, он тут же произвёл для них короткий инструктаж и заготовщики сразу же приступили к этим нехитрым временным общественным обязанностям. Призывники за столами размещались по десять человек и два заготовщика, выделенные от каждого стола, полностью обеспечивали накрытие стола всем необходимым, заранее предусмотренным начпродом части. Когда на столах появились хлеб и каша, сержант дал команду заготовщикам всё разделить по порциям на десятерых, после чего разрешил приступить к трапезе. Для безусых юнцов, только оторвавшихся от маминой юбки, такой завтрак, состоявший из пустой ячневой каши, прозванной призывниками «кирзухой», пары кусочков хлеба, кружки чая с парой кусочков сахара-рафинада, конечно же, был скудноват. Но Игорь со своими однокурсниками уже познали цену казённой пищи и такой завтрак их не очень удивил. Но надо отдать должное сержанту, который не стал отводить на завтрак какое-то определённое время, что отводится для военных принявших присягу, и призывники спокойно доедали завтракать. Дождавшись, когда призывники закончили завтрак, он громко скомандовал:

– Закончить приём пищи! Всем встать! Начиная справа от первого стола, строго по одному, на выход, бе-е-гом, марш! Сразу после завтрака был десятиминутный перекур, после чего строем убыли к зданию медчасти, где предстояло снова пройти медкомиссию. Там сразу выяснилось, что все анализы и флюорографию уже оформили, согласно результатам последнего медосмотра, что находились в деле каждого призывника. Заранее зная организацию осмотра, сержант разбил всех призывников на группки по пять человек, строго придерживаясь алфавита, и произвёл небольшой инструктаж в произвольной форме. Первые пять человек направлялись в кабинет стоматолога, вторые пять человек – в кабинет ухо-горло-носа или ЛОРа, третья пятёрка оказалась в очереди к окулисту, а четвёртая – к невропатологу. Пока первая двадцатка ушла на медкомиссию, остальных повели в клуб части на лекцию об империалистических целях блока НАТО.

Комиссию проходили быстро и организованно. Когда пришла очередь пятёрке, в которой числился Мельниченко – медицинский конвейер заработал в свою полную силу, находясь в апогее своей деятельности. Первым кабинетом для пятёрки стал кабинет ЛОРа. Там было два врача. Один врач осматривал призывников с помощью прибора, а второй проверял слух. Он отправлял по одному юноше в дальний угол кабинета, заставлял поочерёдно закрывать одно ухо, затем средним голосом называл слова и цифры, а призывник их повторял, доказывая, таким образом, качество своего слуха. Осмотр у стоматолога и невропатолога оказался чисто символическим, эти специалисты просто переписывали результаты последней комиссии, задавая один и тот же вопрос: «Жалобы есть? – и сами же отвечали на молчание призывника, – жалоб нет. Свободен. Следующий, пожалуйста!» Хотя помимо всего прочего, невропатолог интересовался вопросом специального учёта в стационаре, невзирая на записи в личном деле, где чёрным по белому давно всё было написано. Окулист тоже не стал себя утруждать, он чисто символически показывал призывникам по две буквы на каждый глаз по офтальмологической таблице Сивцева, делал свои записи и отправлял дальше. А дальше его коллега проверял осязание цветовой гаммы. Он листал брошюрку с полчищами скоплений цветных точек, создаваемых, какую-то определённую фигуру или цифру, на фоне точек другого цвета и просил назвать увиденное изображение, делая пометки и соответствующие оргвыводы, с фиксацией записи в медицинской карточке личного дела призывника. Осмотр проходил быстро и без проблем. Игорь снова обратил внимание на то, что все врачи продолжали делать в карточке одну и ту же надпись «годен ПЛ». «Неужели подводные лодки?» – подумал он, явно не горя желанием провести три года на субмарине, как на дизельной, так и на атомной. Он ещё на гражданке наслушался всяких баек о службе подводников: об их быте, о специфике, о последствии в плане физического здоровья – всё это и сказалось на его желании относительно службы. «Так вот, как Белик решил со мной расквитаться» – мелькнула подозрительная мысль в сознании обиженного призывника. Долго над этим вопросом ему не пришлось размышлять, так как приблизилось время обеда. Как говорится в известной пословице: «Война, войной, а обед по расписанию», вот и в реальной жизни всё сходится. Обед был как для призывников, так и для врачей. Как обедали врачи и где? Об этом история умалчивает. А призывники, наполнили свои желудки каким-то склизким супом на перловой крупе да гороховым пюре с непонятной подливой. Отполировав всё съеденное клейким густым киселём с запахом, отпугивающим и без того не возбудившийся аппетит, они были предоставлены в расположение курилки, на целый тридцати минутный перекур. Призывники, кто был из местных, и уходил из дому, придержав в своих вещмешках и чемоданах весомые «тормозки» с питательной домашней снедью, подобранные заботливой материнской рукой, стали формироваться по землячествам, уединяясь отдельными групками в укромные места, где утрамбовывали свои растянутые желудки, последними мамиными пирожками и другими домашними деликатесами. Вдруг, в одной из уединившихся компаний произошло что-то ужасное: совсем внезапно для окружающих, как говорится «ни с того, ни с сего» – упал призывник. Длинный и худой призывник, словно шпала, шлёпнулся ничком о землю и стал дёргаться, корчась в невиданных судорогах. Он поджал под себя руки и, не издавая никаких звуков, стал ритмично дёргать обеими ногами, судорожно вздрагивая всем телом, при этом испуская изо рта медленно появляющуюся пену. Вокруг странного субъекта сразу начали собираться зеваки, выдвигая различные гипотезы. Но так, как опыта в таких делах никто из присутствовавших парней не имел, то первым делом решено было, послать за врачом и дежурным по части. Кто-то из самых смелых ребят стал делать бедолаге искусственное дыхание. Однако любая помощь оказалась для него безрезультатной. Какой-то кадровый военный в форме старшины сверхсрочника, предложил накрыть пострадавшего от неизвестной хвори, чем-нибудь тёмным, отождествляя этот припадок с непонятной чёрной болезнью, но и этот трюк ничем не помог. Никакие усилия призывников не давали нужного положительного результата, а врачей всё не было. Тем временем, как выяснилось позже, подоспел земляк пострадавшего. Он мигом кинулся на помощь товарищу, выудивши из потайного места плоскую самодельную флягу. Открыв её, он присел к своему земляку, приподнял одной рукой его голову и влил в рот немного жидкости, находившейся внутри фляги. Лёгкий ветерок сразу разнёс вокруг толпившихся зевак резкий аромат натурального спирта.

– Не дури, Бык! Успокойся! Ща всё будет о’кей, – пытался успокоить кореша прибывший спасатель. Он взглянул на толпу и добавил: – Это Лёха Быков, зёма мой. Крабозаводские мы, из Шикотана. Не боись, пацаны, это его кондрашка хватила. Неделю подряд квасили, вот и хватила чертовка б……я. Не робей, пацаны, ща всё пройдёт.

Когда прибыли дежурный по части и два военврача, всё уже было кончено. Призывник Лёха Быков сидел на скамейке и, глотнув из заветной фляги самостоятельно ещё несколько глотков – выглядел так, словно ничего не случилось. Дежурный сразу начал задавать различные вопросы, выуживая ценных свидетелей, но это для многих уже было не интересно, да и время подходило к окончанию перекура. Как раз прибыл помощник дежурного по части, и тут же из его лужённой сержантской глотки вырвалась незамедлительная команда:

– Отставить перекур! В две шеренги становись! Равняйсь! Смирно! Начинаем перекличку! Сержант, как и следовало ожидать, произвёл очередную перекличку и призывники продолжили проходить медицинскую комиссию в заключительной её фазе. Теперь юноши заходили в один большой кабинет, где за одним длинным столом сидело несколько врачей в белых халатах. В кабинет входили всё теми же пятёрками и поочерёдно продвигались к каждому врачу. Из одежды на призывниках оставались только трусы и носки. Последние не снимались только потому, чтобы не ходить голыми ступнями по прохладному полу. Основной костяк составляли врачи мужчины, кроме терапевта, которой была совсем юная девушка, возможно только после интерновской стажировки. Первой осматривала будущих защитников терапевт. Девушка смущённо осматривала каждого призывника, измеряла давление, спрашивала о жалобах и делала необходимые записи. Рядом находился врач нарколог. Он проверял руки призывников с внутренней части локтей, проглядывал личные дела, ставил свою подпись в нужных местах и передвигал папки с делами в сторону дермато венеролога. Этот врач, видимо перевидавший на своём веку не одну призывную кампанию, был преклонного возраста и привыкший к различным казусам, бодро командовал:

– Опустить трусы! Открыть головку! Кру-у-гом! Наклонись! Открыть ягодицы! Надеть трусы! Кру-у-гом! Жалобы есть? Он также машинально делал записи, а призывники в это время, покраснев до ушей, то и дело, поглядывали в сторону терапевта, что явно не обращала на их мужские достоинства ни малейшего внимания. Закончив осмотр, дерматолог показывал рукой в сторону хирурга и, глядя на нового клиента, интеллигентно произносил:

– Будьте любезны, сюда, пожалуйста. Когда Мельниченко предстал перед хирургом, тот внимательно осмотрел его и, мило улыбнувшись, пошутил, прочитав у Игоря на груди, ровно вытатуированные на английском языке слова «I love you, Lora»: