Другой

– Мамочка… Не прогоняй больше папу. Тебе же плохо, я вижу.

– Что, что ты видишь? – закричала мама… и осеклась и заплакала, прижав голову Егора к груди:

– Всё-то ты видишь… Совсем большой стал.

Потом отодвинулась, посмотрела в глаза:

– Что-то с тобой происходит, это жжётся в тебе… Что, Горка, что? Это из-за нас с папой, да? Отвечай, не пугай маму!

Тут открылась входная дверь, и явился папа, в тапочках и похудевший за ночь. Странно взглянул на сына, потом неуверенно сказал жене:

– Поговорим? С глазу на глаз…

Он как будто чего-то опасался.

Родители закрылись в своей комнате. Минут через десять Егор не выдержал, подошёл к двери и прижался к ней ухом. Родители помирились. Разговор шёл о том, что с их чадом творится нечто странное. «Иду я по улице – ну, после того, как повздорили мы, – а он там стоит, и взгляд у него, я тебе скажу… Я и не понял сначала, потом только дошло. Дрянь он какую-то глотает или нюхает, не иначе», – бубнил папа, как всегда, переиначив задним умом всё на свой лад. Мама задумчиво кивала, холодея внутри от страха.

Егор вдруг почувствовал себя очень усталым. Лёг на свой старенький скрипучий диван и тут же уснул. Снилась ему радуга, которая вдруг взорвалась фейерверком немыслимых цветов.

Юноша открыл глаза, подошёл к окну и отпрянул: тёмное пространство за окном испугало его. Тогда он тихо вышел из квартиры во двор, в ночь. К нему подбежала собака, принюхалась и гавкнула. Собака была просто собакой, без всяких там переливов вокруг тела.

Егор погладил её. Она гавкнула ещё раз, дружелюбно так раскрыв пасть. Ночь была тёплая, почти летняя, но Егора вдруг начал бить озноб.

Он вернулся домой, чтобы наткнуться на стоящих в коридоре родителей. И прямо там потерял сознание.

Рассказ второй. Сны

Из больничного окна на шестом этаже казенного здания из красного кирпича небо видно не было: всё заслоняла собой громада нового корпуса. За неделю Егор в подробностях изучил вензеля на рекламном щите, призывавшего не медлить с диагностикой.

Скучно.

Ничего интересного у него не обнаружили: так, небольшие отклонения. В пределах нормы. Теперь кололи витаминами и собирались выписывать. Родителям сказали, что возраст такой, иммунная система шалит – ну, и дальше в том же духе. Сам Егор помалкивал, на вопросы отвечал односложно, про то, что видел цвета, не распространялся. Зачем? Кому от этого станет легче? Точно – не ему.

Ночью он лежал в палате, не спалось. Соседи тихонько посапывали. Лениво ворочались мысли: «Хорошо, что все прошло. Стрёмно уж больно… Жить среди людей и быть не таким, как они. Жуть».

Егор моргнул, и пространство перед глазами вдруг словно раздвоилось. Он понимал, где находится, но видел себя как бы со стороны, из другой системы координат. И та сторона была неподвластна ему… как во сне. Вскоре сон поглотил собой все: Егора, палату, всё здание, весь мир…

Время остановилось, времени не стало. Не стало и пространства. Пришла в равновесие энергия. Остались лишь некие потусторонние флюиды, образы другой реальности. Они несли информацию, и ее можно было осмыслить, нужно было только вглядеться, вглядеться в них уснувшим сознанием… подсознанием.

Егор открыл глаза от некоего толчка изнутри. Несколько секунд безучастно изучал матовый потолок, а потом его рука лихорадочно нащупала кнопку вызова и нажала на неё: раз другой, третий… Прибежала заспанная сестра, миловидная, несмотря на застоявшуюся муть в сонных глазах.

– Чего трезвонишь? – громким шепотом осведомилась она, увидев, что с Егором вроде бы все в порядке… потный вот только он какой-то.

– На втором этаже… в реанимации… человек умирает. Его можно спасти, – выдохнул в ответ Егор.

Сестра потерла глаза.

– Какой человек? Ты откуда знаешь?

– Ему операцию сегодня сделали… На сердце. Быстрее, пожалуйста! Он должен жить. – Слова давались с трудом, вдруг у самого сдавило грудь.

– Да откуда ты знаешь? – почти в голос выкрикнула сестра.

– Знаю! Знаю!! – выкрикнул в ответ и Егор. – Просто передайте, кому следует, остальное потом, потом… Ну, что же вы? Быстрее!

Последнее было сказано так, что женщина ойкнула и бросилась вон из палаты. С соседней кровати раздался недовольный басок:

– Чего орешь, блажной?

Егор ничего не ответил, прислушиваясь к звукам из коридора. Пробежала одна пара ног, другая… Ночь разжимала свои объятия.

… Утром к нему не по времени зашёл лечащий врач, Артём Сергеевич, и с ним кто-то ещё. Мужчины долго смотрели на Егора, хмуро косившего глаза в стену, потом тот, второй, произнёс:

– Я хирург. Меня зовут Вениамин Петрович. Ночью у моего больного неожиданно поднялось давление, и…

– Его ведь спасли, да? – перебил Егор.

– Да. Успели. Клапан не закрылся.

Егор кивнул: строго так, без улыбки.

– Это хорошо.

– Да уж… Ну а теперь, уникум ты наш, скажи пожалуйста, как ты узнал, что его надо спасать?

Юноша вздохнул.

– Сон приснился.

– Э-э… Сон? – включился в беседу лечащий врач.

– Сон.

– И… часто тебя такие сны посещают?

– В первый раз, – буркнул Егор.

Врачи вышли в коридор, нервно так посовещались и вернулись.

– Похоже, плохо мы тебя обследовали, – заговорил Артём Сергеевич. – Не возражаешь, если продолжим?

Егор лишь пожал плечами.

… Ночь. Опутанный проводами, с головой в конусе аппарата МРТ, юноша лежал на спине. Ждал. Чего-то ждал и специалист за пультом, установленном в палате, на самом выходе. Специалисту хотелось спать. Егору нет. Он размышлял:

«Сон – это безвременье… Точно. А во сне я – это я или нет? А если не я, то – кто? Эй, так и с катушек слететь не долго. Остановись, Егорка-тараторка».

Голова как-то разом отяжелела, и пространство перед глазами дрогнуло… раздвоилось. С той стороны навалилось забытьё, и Егор перестал мучить себя вопросами.