Ступени на эшафот

Тускло горящая лампа. Листы исписанной бумаги. Пустота многословия. Выхода нет. Но не всегда была только боль. Были, я помню, были и первая любовь, и радость, и желание жить. Я помню, как был прекрасен и чист этот мир. Я видел когда-то солнце и голубое-голубое небо. Была и Она. Я помню, помню её. Я не мог её выдумать, не могу и забыть. Наши глаза, они были так похожи. И зеркало мне вторит: «Да!»

Прочь, прочь от меня, наваждение. Спать, забившись под одеяло, сбежать из этого кошмара. Сделать хоть что-нибудь, только бы уснуть и не думать. Сойти с ума. Я так хочу сойти с ума. Я так привык быть сумасшедшим. А кровь стучит в висках, и ты рвёшься вперёд, вперёд, не жалея себя, туда, где остались солнце и голубое-голубое небо. Только бы успеть, пока не сковала смерть. Она уже близко. Я чувствую её запах. Наркотики пахнут смертью. Смертью пахнет кровь разорванных вен, смертью пахнет боль, когда вынести её невозможно. Когда на стену лезешь, обезумев от этой боли.

А как, проснувшись, хотелось почувствовать, что ты ещё жив, что ты ещё кому-нибудь нужен, что вчерашний день – это только сон. Как много хотелось успеть, как много. Но всё уже сделано кем-то, всё уже сказано где-то. Новому места нет и нового нет ничего. Моё новое – это прошлое чьё-то, это чей-то вчерашний день. Всего лишь день, который кем-то и когда-то прожит, но прожит не мной. Нет, мое новое – это новое, пусть только для меня, но всё-таки новое. Мне каждый день приносит что-то своё, что-то такое, чего вчера ещё не было. Мои новые дни. Пустяк, что всё уже сказано кем-то, что всё уже сделано кем-то. Моё ещё всё впереди. И пока я живу, всё, что я делаю, для меня будет новым. Новым, как и этот придуманный сон, где, проснувшись, я так хотел почувствовать, что я ещё жив, и что я кому-нибудь нужен. Но сна нет.

Беснуется ветер ободранной листвой,

Швыряя мне в окно гимн будущих побед,

И плачь вдовы, что не была женой,

Осколками дождя втоптала осень в грязь.

1993 г.

Серое небо, чёрные сучья голых деревьев – всё, как и тогда, только год ’94. Я всё ещё продолжаю насиловать разум, но он бесплоден. Бред, бред, понятный лишь нам, мне и ему. Бред, оставшийся с нами, и с нами в манящее завтра ползущий. Бред, но я ведь не сошёл с ума, или не могу в этом себе признаться, боясь и жалея себя. Как она страшна, правда о себе! Неприглядна обнажённая жизнь. Хоть и казалось мне некогда, что я открыт настолько, что никто не сможет открыть во мне ничего более того, что я сам до того бы не сделал. Нет, не человек говорит о себе – жизнь. И только сумасшедший может, единожды солгавши, продолжать опутывать себя ложью. Ложь на ложь. Страх на страх. Страх – это плата за ложь. Страх – это он ползёт из года в год за мной. Всё той же ложью мне предлагая заплатить за жизнь. Твердит он мне: «Не смерть страшна, но день грядущий страшен. Воздаст Господь тебе за мерзости твои». Не суд ли Господа есть жизнь?

Ступень.

Серые дни, серые ночи… Они так похожи, что и не разобрать, что сейчас – ночь или день. А впрочем, мне это безразлично. Мне также это безразлично, как было и вчера. Тупик, всё тот же тупик. Куда бы я ни шёл, что бы я ни делал. Я никуда не уйду. Я вернусь сюда, в ту же клетку холодных стен. Я вынужден смириться, если мне суждено зачахнуть здесь, то оно так и будет. На всё воля Божья. Что я могу изменить? Ничего. Но смирился ли я с тем, что выхода нет? Нет, но выхода нет. Всё тот же квадрат окна, а в нём тот же обрывок серого неба. Серая неизвестность, серая неизбежность. И только наркотики скрашивают мои дни, дни и ночи, наверное, уже и сочтённые мне. Наркотики, мною проклятые, но так нужные мне. Наркотики – это свобода, свобода даже когда заточён. Свобода, которую я так долго искал. Свобода от опостылевшего общества, свобода от одиночества, свобода от себя самого. Страшная свобода отчуждения, сладкая до тошноты, липкая и зовущая. Наркотики – это возможность быть свободным, всегда и везде. Возможность найти себя и, найдя, потеряться в их волшебном, чарующем мире. В мире дыма и крови, рождения новых миров. Серое большинство, что оно знает об этом, что оно знает о той свободе, которую не выбирают. О свободе вне времени и вне закона. Свобода, что они знают о ней?! Нервы сжаты в кулак. Всему концом всё равно будет только смерть. Осталось сделать лишь шаг. Наркотики – средство самоубийства. Они могут убить. Они – желание смерти и смерть. Но я не хочу, не хочу умирать. Я не хочу быть похожим на тех сумасшедших, кто этот шаг уже сделал. Только сумасшедший может додуматься и уверовать в то, что самоубийство – это последняя возможность привлечь к себе внимание и что смертью можно достичь признания своей исключительности, той, о которой так никто и не узнал, и никто не увидел. Нет, самоубийство – это последняя попытка ещё раз солгать. Может быть, солгать самому себе, что ты был сильным? Самоубийство – это удел слабых, трусливых и безжалостных людей. Только они способны причинить боль людям, их любящим и верящим им. Самоубийство – это боль преданных тобою родителей, это пожелание смерти той, кто тебя родила.

Да кто же я? Маньяк, который в жертву выбрал самого себя, сам себя пожирающий и готовый убить. Сумасшедший зверь, разговаривающий сам с собой, или душевно больной человек, мозг которого истощили наркотики. Я хочу кричать и выть от боли. Но услышат только, как воет ветер. Я хочу зажечь свет, но он уже горит. Огонёк сигареты, зажжённый моими руками. Тлеющая жизнь. Наркотики – это другое восприятие жизни, но не другая жизнь. Это смерть. Это она сплела свою паутину и медленно-медленно приближается ко мне. Наркотики – это та смерть, которая притворяется такой доброй, красивой и очень доступной. Это она приглашает разделить её ложе, где сладкий запах тления окутает нас покрывалом вечности, сотканным из миллионов растерзанных душ, уже познавших её. Где ты станешь подарком могильным червям, которые уже ждут свою хозяйку, костлявыми руками кормящую их сырым месивом из остывающих тел. Лживая тварь. Как медленно жизнь ломает человека. Ударит раз, потом ещё, потом ещё и ещё, а потом не чувствуешь боли. Эта боль уже не отпускает ни на час, ни днём, ни ночью. Она неизменно приползает снова и снова. Ты ищешь избавления, а она над тобою смеётся. Ты хочешь умилостивить её слезами. А их нет. Жизнь, ставшая горше смерти. Кто властен над нею? Ответь же мне, ночь. Прошу тебя, не молчи. Молю я тебя, не молчи. Последняя ночь.

Тучи небо обложили,

Над землей повисла мгла.

И немного света было

Но светила нам луна.

Звезд мерцанье… Всё исчезло,

Только гонит ветер мглу,

Да холодный дождь полощет

Пожелтевшую листву.

Осень, 1995 г.

Ступень.

А жизнь проносится мимо. Её шум не смолкает ни днём, ни ночью. Люди спешат. Спешат, давя и давясь в толчее суеты. Спешат, оскалившись злобно и уже харкая кровью, спешат. Люди спешат, пока есть силы спешить. Люди спешат жить. Спешат день ото дня, себя умней считая. Спешат узнать, что всё ж не так умны. Над мудростью своей спешат нахохотаться, от жалости к себе наплакаться спешат. А жизнь проносится мимо. Я не хочу её видеть, но она нет-нет, да и напомнит, что продолжается и что люди так же живут, просто живут. Живут, как в первый и в последний раз. Все любят жизнь, какой бы она ни была, и сколько бы кто ни прожил. Моя жизнь – что знаю я о ней?

Шли годы, а с ними незаметно и я становился старше. Как быстро я жил. Я и не заметил, когда стал взрослым, но однажды какой-то мальчишка меня называл дядей. Неожиданно старше становимся мы, наконец-то ворвавшись в долгожданную взрослую жизнь. Детство, оно было, и вот его уже нет. Детство ушло, и я не смогу его вернуть. А жаль, жаль расставаться с любимыми игрушками, любимыми сказками. И с нелюбимой манной кашей, которую по утрам варила мама, тоже жаль. Жаль расставаться с детскими «почему?» и «отчего?». Жаль расставаться со своим детством, теряя его навсегда. И как не хочется взрослеть, когда понимаешь, что этим взрослым ты уже стал. Время – его не удержать! Время, заставляющее идти вперёд, идти туда, где ты ещё не был. Идти к тому, кем ты когда-нибудь станешь. Время, которого всегда не хватает. Время с его хлопотами и заботами, с его стремительным, безудержным бегом. Я устал, я очень устал его догонять. А жизнь проносится мимо. Тик-так, тик-так, тик-так… Жизнь. Кто-то только что родился. Кто-то в эти минуты сказал впервые «мама», кто-то признался кому-то в любви, а кто-то умер. Рождение, жизнь, смерть. Судьба человека – непостижимое определение прожитого им времени, где его жизнь утверждается жизнью, такой короткой для того, чтобы понять её. С первыми своими шагами и с первой болью падений мы открываем её для себя. Мы открываем мир, мир, в котором родились. Мир, где есть солнце и голубое небо. Мир, где есть ночь, и есть страх. Всю свою жизнь человек учится жить в этом огромном открывшемся ему мире. В мире полном неожиданностей. В мире триумфа побед и горечи поражений. В мире противоречивом и в мире закономерном. В мире вечном и постоянном в своей неизменности. В мире, где властвует время. Тик-так, тик-так…

Время. Как многих оно видело, как многих еще увидит! Что человек? Он только маленькая песчинка во Вселенной, в бесконечной и недоступной, где он также одинок и беззащитен, как и звёзды, которые зажигаются ночью, как и эта звёздочка, что горит сейчас высоко-высоко надо мной. Годы – вечности связующая нить. Годы, созидающие, и годы, разрушающие. Годы, несущие прах некогда живших, где наши плоть и кровь – прах для идущих за нами. Пусть всё это и так. Пусть я – прах ничтожный и тленный, прах тщеславный и гордый, но я не хочу, не хочу умирать. Я не знаю, зачем я жил, и кому она нужна была, моя жизнь. Но не смерть же есть смысл моей жизни!

Ступень.

Жизнь. Чем больше я о ней думаю, тем меньше понимаю.

Ночь. День. Год. Жизнь. Смерть. Бог. Мир познания, он ограничен. Несовершенство разума не позволяет понять и увидеть то, что мне не дано. Я могу лишь мечтать. Моя мечта – это синяя птица, что прилетит, разорвав пустоту суетливо безликих кружащихся дней. Это крик тишины, вопиющий в ночи мирозданья, предсмертным хрипом застывший на губах и воскресивший тайною своею, улыбкой милой, пробудившей ото сна. Но это только мечта. Серые будни куда прозаичнее. Ночь. Бесконечная ночь. И в этой ночи – человек. Я не вижу тебя, но я знаю – ты здесь, ты в той же ночи, где и я заблудился когда-то. Ты, конечно, на меня не похож, и жизнь у тебя сложилась, наверное, иначе, но в том хаосе судеб, что раздал нам Бог, наши две, отчего же так схожи. Не спрошу я тебя – ты кто? Я знаю, ты мне не ответишь. Ведь ты – это я, и пусть ты другой, тебя я узнаю, коль встречу. Вот только когда? Ты, конечно, добрее меня. Жил ты честно и чистым остался. Что же, прости, что не смог так и я. Я, как видно, слабее тебя оказался. Что знаешь ты? – тебя я не спрошу. Ты знаешь всё. А я – лишь то, что было. Было, но чего уж нет. Пыль пройденных лет превратилась в бетон, память о прошлом рождает лишь стон. Поздно. На что надеешься? – тебя я не спрошу. Предрешена тебе твоя надежда. Мне же кто-то подарил мою. Мечту? Мираж надежды с той поры со мною. Когда же мне придётся уйти, мираж в вине исчезнет, что выпьешь ты за меня, тебе надежду подарившему когда-то.

Ты веришь ли? Тебя я не спрошу, чтоб ни ответил ты, тебе я не поверю. А верю ль я? Тебе я не скажу, ты знаешь сам, что лишь тебе я верю. Ты любишь? – тебя хочу спросить, но не спрошу. Боюсь, что не ответишь. Люблю ли я, меня не спросишь ты. Да и к чему, ведь я – это ты. И пусть я – другой, меня ты узнаешь, коль встретишь. Вот только когда? Скажи мне, моя половинка вторая, моя половинка святая.

А может, то, что со мной происходит, – это любовь, и я все-таки полюбил. Никто не скажет, что такое любовь. Но однажды ты поймаешь себя на мысли, что в твоей жизни что-то произошло. Твоё истосковавшееся от одиночества сердце обольётся горячей кровью, и не сможешь ты сдержать себя. Всем своим существом ты устремишься к ней, к той, кого полюбишь. Неутолима жажда любви. На многие вопросы любовь даст ответ, и многое в жизни станет понятным… Только не было бы поздно – когда ничего уже не останется, и когда сможешь только внушать себе, что всё хорошее ещё будет, что всё ещё впереди. Отчетливо понимая, что прошлого нет, и будущего может не быть. Жизнь человека скоротечна, и за всё когда-нибудь приходится платить.

Наркоманы рано стареют, ещё раньше они теряют разум. Наркотики сжигают мозг, являющийся основой полноценной жизни. Действие наркотиков столь иезуитски изощренно, что человек, веря в то, что он обрёл нечто такое, что недоступно другим, теряет и то, что у него было. В состоянии наркотического опьянения ощущения того, что возможности твоего мозга безграничны, настолько реальны, что этому веришь, не зная и не думая о том, что это ложь. Правда же в том, что человек, принимая наркотики, лишается возможности адекватно воспринимать реальность и это противоречие между тем, как он воспринимает эту реальность, и тем, какова она есть на самом деле, увеличивается день ото дня, год от года.

Будучи молод, я не осознал опасности быть ввергнутым в ад наркотической зависимости. Необычайное ощущение перевернутого сознания, которым можно было легко управлять, поразило меня, и я хотел испытать его вновь, вновь и вновь. Это влечение стало столь велико, что уже и потом, когда я начал понимать, что пристрастие к наркотикам пагубно, я искал себе любое оправдание, только бы всё повторилось сначала. Пятнадцать лет розовая пелена застилала глаза. Пятнадцать лет, которые были жизнью, ничего не оставившей за собой. Пятнадцать лет. Тогда я ещё не знал, что это сатана, забравшись в подсознание, манипулировал моими мыслями и поступками, что это он в своей безумной игре как мелкую карту разыграл мою жизнь. Наверное, он может быть доволен, ведь он знает, что со мною сделал. Он знает, что только смерть упокоит мою изодранную в кровь душу.

Но кто сказал, что чудес не бывает?! Кто сказал, что я рожден, дабы восторжествовала смерть? Кто сказал, что любовь не будет мне спасением? Кто сказал, что надежда – это сумасшествие? Кто?!

Конец первой части.

Послесловие

Холодная, дождливая, поздняя осень 1979 года. Во дворе средней школы № 49 города Калининграда прощаются с умершим учеником. Михайлов Олег – он, наверное, был первым в нашем городе, кто нашёл свою смерть, принимая наркотики. В семнадцать лет умереть от цирроза печени!.. Не могу забыть его неестественно жёлтой кожи и ощущения, что он – это уже не человек.

Мы были ровесниками. На его похороны к школе пришли много людей. Родители, родственники, учителя, ученики, друзья. Нас, тех, кто считал себя его друзьями, было человек 12-15, не помню. Нас – наркоманов. Семьдесят девятый год, двадцать лет тому назад. За эти годы много воды утекло, многое изменилось. Я почти никого не вижу из тех, прежних своих друзей. Редко-редко кого случайно встречу. Ни у одного из нас не сложилась жизнь благополучно. Ни у одного. Многих уже нет в живых: кто повесился, кого убили, кто спился. Недавно ещё один умер – его нашли мёртвым в цыганском посёлке, смерть наступила от передозировки наркотиков. Почти все отсидели в тюрьме. Из тех, кого встречаю, нет ни одного здорового человека – полубомжи, полу-инвалиды. А ведь нам всего по сорок лет!

2001 год, время нового поколения, но и они уже знают, что такое наркотики. Сколько их сейчас, молодых, пристрастившихся к этой заразе? Наркоманы – слепые безумцы, тешущие себя надеждой, что они умнее всех, думающие о себе, что они иные, чем те, кто был до них. Нет, и нормальной жизнью они будут жить очень и очень недолго. Расплата никого не минует. Наркотики обязательно принесут с собой болезни и физическую немощь, духовное опустошение и бесславный конец. Употребление наркотиков – это грех. К сожалению, пока этого ни поймёт человек сам, пока он ни захочет понять, помочь ему нельзя. Никому. Но предостеречь должно.

У человека два пути. Первый, не имея мудрости до судного дня познать, насколько он глуп, потворствовать своим прихотям. Второй же путь – твой крест. Его нести, себя смиривши, сможешь, что, впрочем, человеку не дано. Лишь Господу подвластны все дороги.

И, зная это, искушает человека сатана. Противостоять его искушению, его манящему дурманящему зову к вседозволяющей свободе, не имея Духа Божия, человеку невозможно.

Но человек рождён для борьбы – это суть жизни. Истину же познает лишь победивший. Крещение и покаяние есть первый шаг к её познанию.

Январь, 1999 г., Калининград

Часть вторая.

Эпилог. Последний день

Раздался голос: «Включи телевизор». Я привстал с кровати, нажал кнопку. Диктор с экрана металлическим голосом приказал: «Иди. Ты знаешь, что делать».

Я понял, что время моё пришло. Надев рубашку и джинсы, из-под кровати завёрнутую в пакет вытащил рукопись.

– Сынок, ты куда, – спросила мама.

– Мне надо. Скоро приду.

Я вышел на улицу. Воздух был как будто пропитан тишиной… Тишиной и страхом – меня хотят убить. Я знал, что за мной следят. Не знаю, из какого окна, с неба, откуда? Судорожно соображая, как же мне быть, я решил уничтожить рукопись. Я решил её сжечь. Она не должна достаться ни дьяволу, ни людям.

Прошёл человек. Он как-то странно так на меня посмотрел. Он что-то знает. Он знает о моей рукописи. Это страшное оружие и оно может убить, а смерть неповинных людей возложат на меня. Всё очень чётко просчитано. Я не должен жить. Я подошёл к пониманию вопроса о природе управления сознанием. Я подошёл к тайне, о которой не должны знать люди.