Семь грехов радуги

– Тогда вы не писатель, – Маришка мило улыбается. – Вы – рукописец!

– Писатель – тот, кто пишет, а не тот, кто издается. – Мой сосед снова закусывает ус. По виду его неясно, задет он или просто голоден.

– Вы открываете мне глаза! – Зеленые глаза и вправду широко распахиваются. Ресницы наивно трепещут. – Выходит, до сих пор я читала кого-то не того. Вероятно, издателей.

Я криво усмехнулся – обращенная к соседу половина лица осталась бесстрастной.

Писатель, промучавшись с минуту, убрал непризнанный шедевр в сумочку и стал снимать куртку. Причем так неспешно и вертляво – и конечно же нарочно! – что я успел разглядеть показавшуюся из-под нее темно-синюю толстовку во всех подробностях: и надпись «Русская фантастика» на левой груди, и напыленную белой краской картинку во всю спину. На ней землянин и инопланетянин, оба в скафандрах, дружелюбно улыбаясь, пожимали друг другу руки. Правда, инопланетянина я сначала ошибочно принял за негра. Или, как их называет Маришка, когда ей доверяют читать новости, «представителя темнокожего населения планеты». Слишком уж рожки на голове пришельца напоминали завитые солнечными лучами кудряшки.

Фантастику я, в принципе, уважаю. Поэтому, когда писатель закончил демонстрацию весенней одежды и сел, я примирительно спросил:

– А вы уверены, что то, куда нас пригласили – тоталитарная секта?

– Абсолютно. В Москве других нет, – авторитетно подтвердил он. – Полный контроль над членами организации, иерархическая система подчинения, замкнутость в рамках своей идейки – вот основные признаки тоталитарной секты. Они не бросаются в глаза, старательно маскируются, но всегда присутствуют. Плюс чисто русский, привнесенный колорит. – Он скривился. – Заставь дурака Кришне молиться – так он и харю об раму расшибет. Так что будьте предельно осторожны, выход из этой системы стоит гораздо дороже, чем вход.

– Ну, вход-то был бесплатным, – пытаюсь шутить.

Однако, уверенность, прозвучавшая в голосе писателя, слегка настораживает.

– Това'ищи, будьте бдительны! – грассирует на ухо Маришка. – Политические п'оститутки п'еследуют нас! Пользуйтесь п'езервативами «К'асный п'олета'ий»!

Говорят, когда она в эфире начинает изображать вождя мировой революции, продюсер ее программы в истерике бьется головой о пульт.

Душевный покой восстанавливается мгновенно. Как кислотно-щелочной баланс после приема «Орбита». С первого укуса! В самом деле, чем мы рискуем? Не понравится – встанем, оденемся и уйдем.

– Нап'асно и'онизи'уете, – передразнивает писатель. Тоже, кстати, весьма похоже. – Вы просто никогда не видели, как они людей зомбируют.

– Как телепузики? – восхищается Маришка.

– Что телепузики? – Все-таки наш собеседник сбит с толку.

– Ну, они же зомбируют детей. – Маришка щелкает меня по носу. Писклявит: – Привет, Тинки-Винки!

– Пока, Ляля! – отвечаю в тон.

– Тинки, а чего это ты такой фиолетовый?

– Чернил перебрал, – отвечаю и самоустраняюсь.

В буквальном смысле. Оставляю предостерегающего о чем-то писателя и невинно дурачащуюся Маришку одних, а сам уплываю куда-то вслед за ускользающей мыслью. Погружаюсь в себя.

Интересно, почему не начинается представление?

Зал между тем вяло заполняют новые зрители – по одному, максимум по двое. Они сначала одинаково неуверенно топчутся у входа, затем, решившись, занимают места поближе к выходу и друг к другу – как воробьи, сбивающиеся в тесную стайку на мокрой после дождя ветке. Едва усевшись, тут же начинают крутить головами, надеясь обнаружить знакомых. И естественно не обнаруживают. Потому что если человек в ответ на какой-нибудь идиотский вопрос, например, «Верите ли вы в Бога?», заданный на улице или в переходе метро, не посылает спросившего, положим, к черту, а приходит на назначенную встречу, то он страдает либо от одиночества, либо головой…

Либо просто не в ногу со всей страной перевел часы вместо летнего на зимнее время. В итоге на трехчасовой концерт любимого исполнителя безнадежно опоздал, а до того, который случится в семь, ждать еще почти два часа, и теперь он не знает, чем себя занять. Вернее, не он, а они.

А все Маришка! Говорил ей еще утром: кажется, летнее – это когда на час вперед. А она: да ну его, крути назад, дай человеку раз в жизни выспаться!

Все у нее «раз в жизни»! Кроме месячных. Впрочем, после ночного эфира ее легко понять.

Страннее другое: почему мы с Маришкой в конце концов оказались здесь, а не в соседней бильярдной?

Должно быть, дело тут в личности человека, пригласившего нас на встречу, слишком уж она была нетипичной.

Он отловил нас у входа в билетные кассы, куда мы спешили уже чисто по инерции, прекрасно понимая, что простым вращением часовой стрелки не повернуть время вспять. Преградил путь, привлек к себе внимание, сказав:

– Нэээ…

Он не был похож на агента-распространителя торговой фирмы с гипертрофированной улыбкой поперек лица, спещащего осчастливить вас известием, что по случаю весеннего помутнения мозгов у их менеджера вы можете сегодня приобрести то, что еще вчера вам было даром не нужно, с 70-ти процентной скидкой. Тем более не походил он на солидного дядечку с дипломатом и значком из серии «Хочешь… – спроси…» на отвороте плаща, приглашающего на собрание MLM-тусовки. И на бледного, но с горящим взором, адепта новой русской церкви с американским спонсором и гимнами на двух языках.

Непричесанный, небритый, неопрятно одетый. Кажется, еще и нерусский. Больше всего, если честно, он был похож на бомжа. В ранней стадии запущенности. Не безнадежного.

Именно таких охотнее всего забирают в милицию. Раньше вроде бы не за что. Позже – неохота руки марать.

– Хотите открытку? – спросил он и помотал головой. – Нэээ… Календарик. Полезно всегда знать день.

– Извините, мы опаздываем, – сказала Маришка, а я попытался, не вступая в контакт, обойти странного типа стороной.

– Знать день, – раздраженно повторил он, и не думая уступать нам дорогу. – Или месяц. Февраль или… Нэээ… Ноябрь. Чтобы не путать.

– Денег нет, – отрезал я. А поскольку не люблю говорить неправду кому бы то ни было без крайней необходимости, уточнил: – Лишних.

– Денег нет? – эхом отозвался он и неожиданно обрадовался. – Нет денег – хорошо! Не надо… Вот!

Тип сбросил на землю большой серый мешок, который до того болтался у него на плече. Нагнулся и опустил лицо в раскрытую горловину, высматривая нечто.

– Пора! – шепнула Маришка и дернула меня за локоть, увлекая в сторону, подальше от странного субъекта с его подозрительным мешком. Но тип уже вынырнул из мешка и крепко ухватил меня за другой локоть, вынуждая остановиться.

– Возьмите! – сказал он. – Я нашел. Можно брать.

И протягивает мне руку. Грязные, с давно не стриженными ногтями пальцы заметно дрожат. В пальцах – прямоугольная бумажная полоска, слава Богу, чистая и очень яркая. Никакого рисунка нет, просто вся полоска равномерно закрашена разными цветами, границы между ними размыты, один цвет плавно перетекает в другой. Мы называем такую закраску градиентной. Внутрь каждого одноцветного сегмента вписано какое-то слово, но мелкие буквы на подрагивающем листочке не разглядеть.

– Календарик? – удивляется Маришка. – Больше похоже на закладку.

– Закладка, так, – серьезно кивает тип. Неуклюже, одной рукой, чтобы не выпустить мой локоть, переворачивает полоску на ладони. Та трепещет и полощется на ветру, того и гляди улетит. – А так – календарик. Двое вместе. Нэээ… Двойная польза.

– За те же деньги? – с подозрением интересуюсь.

– Деньги… – говорит тип и морщится, как от лимона, чуть ли не плюется, так что мы с Маришкой понимаем, что деньги – вздор, деньги – мусор, не в них счастье.

– Возьми, – советует Маришка. – Быстрее будет.

Я покорно беру бумажную полоску веселенькой расцветки из рук субъекта. Вернее, пытаюсь взять, но тот неожиданно не отдает, держит.

– А вы придете? – спрашивает с надеждой.

– Куда еще?