Тринадцать подвигов Шишкина

– Для первого раза, чувствую, достаточно… – прогнусавил Шишкин через приложенные к лицу ладони.

– Ну, смотри… Посиди там в предбаннике… Под столом банка с квасом – попей, полезно… А я ещё чуток…

Шишкин выскочил из парной, услышав напоследок, как Егор бухает ковш воды на камни. Он с испугом представил, что сейчас сюда, в духмяный предбанник, взрывной волной взбесившегося пара вышибет дверь парной.

С ужасом оглядел себя – казалось, увидит волдыри ожогов. «В чём тут кайф? Такая нагрузка на сердце, на весь организм…»

Прошло ещё минут пятнадцать. Наконец, распахнулась дверь в преисподнюю, и оттуда вывалился красный, как варёный рак, Егор. Лосем пролетел через предбанник наружу. «Довыпедривался, гуран ядрёный!» – не успел съехидничать про себя Шишкин, как услышал снаружи тугой удар и вплеск. «Убился! В ванну бухнулся!! Захлебнётся!!!»

Прикрывая чресла полотенцем, сорванным с вешалки у входа, Шишкин выскочил наружу с уже нарисованной перед глазами картиной: потерявший от перегрева в парилке сознание сын председателя колхоза пускает пузыри в ледяной воде ванны-бассейна. Вот так эпилог у первого деревенского денька!

– Красота! – громыхал довольный Егор, раскидав конечности по ванне-бассейну. – Вот чо ты пока теряешь, сосед! Красота-а! Иди ещё погрейся, а потом – сюда! Омолаживает! Попробуй! Веришь-нет, красота-а! Давай! – Он с шумом поднялся из ванны и, стеной надвигаясь на Шишкина, загнал его в предбанник. Отобрал полотенце, подтолкнул, распахнув дверь, в парную.

– Давай! Мужик ты или как! Давай, учитель, давай! Ур-ра!

И они снова оказались в парной. На этот раз, и впрямь, было полегче. И высидел Шишкин подольше. Когда подался в предбанник, Егор ткнул пальцем в спину:

– Сбегай, нырни-мырни! Омолаживает!

«А почему бы и нет?!» – осмелел Шишкин, пробежал через предбанник и ухнул в ванну. Вода не ожгла холодом, как он предполагал, обволокла приятно и расслабляюще.

– Вылазь! – проревел, высунувшись из дверей, Егор. – Попервости контраст короткий. А то можно заместо здоровья воспаленье легких схватить. Давай в тепло!

Шишкин нехотя вылез из воды и… сразу ощутил, что на улице не лето. Передернувшись всем телом, юркнул в предбанник.

– Худющий! – повернулась к матери от окна Татьяна. – Армавирский поупитаннее будет… Хотя тоже… не сказала бы…

– Откормишь, коли сладится! – коротко ответствовала Валентина Ивановна. – Егорша, вон, в десятом классе в сорок шестой размер влазил, а теперь? Медведь!

– Вообще-то, мамо, ни ты, ни я… никто ничего про него не знает. Первый день, а вы такое затеяли. И сама номер отколола, и Егора втянула. Вот папка-то не знает!

– Я тебе, Татьяна, вот что скажу… – грозно прищурилась Валентина Ивановна. – Училась ты в школе неплохо. В медицинский тоже сама, без нашего родительского участия, поступила. И там пока без «хвостов» три курса отучилась… Чего же у тебя одно только полушарие варит-то?! «Номер отколола!» Ты с матерью выражения выбирай! Что же ты думаешь, – ещё больше сощурила глаза Валентина Ивановна, – я, педагог с тридцатилетним стажем, заслуженный учитель РэСэФэСээР, увидела сегодня мальчика на пороге своего кабинета и сразу – ах?! Да я немедля после институтской комиссии справки навела – кого ко мне в школу распределили? Сразу! Что за фрукт, с чем его едят…

– Ну и как? Фрукт или овощ? Сырым или вареным трескать?

– Не ехидничай! Неумно! – Мать постучала пальцем о кромку стола. – Характеристику дали неплохую: из интеллигентной семьи, наш батяня с его отцом в бюро обкома вместе заседают, мать – главный санэпидемврач области. Учился хорошо, не шкодничал, активно занимался общественной работой. Стенгазеты выпускал, в активе комсомольском состо…

– А мне с ним не на съезд ВээЛКаэСэМ ехать! – огрызнулась дочь. – И вообще, мамо, ты уже со своими женихами… Мне учиться надо, а не…

– Ду-у-ра… – протяжным слогом подытожила мать, с сожалением качая головой. – Дура набитая… Ты вокруг-то глянь! Мужики и парни запились-закурились. Где он, прынц, а?

Губы Валентины Ивановны сложились в намёк на усмешку.

– На белом коне – согласна! – в день по двадцать раз мимо окон могут проехать! Лошадей на колхозной конюшне хватает, в том числе и белой масти. А вот прынцы где? Где прынцы, а?

Она с таким удовольствием вновь и вновь коверкала титул королевской крови, что Татьяна на мгновение испугалась, а не нашло ли на мать эдакое краткое умопомрачение… В институте читали лекцию про подобное. Опять же осень… Обострение… Хотя… Вещи мать говорит правильные, вот только времена несколько поменялись…

– Ты, Татьяна, конечно, барышня взрослая. – Валентина Ивановна покрутила в руках чайную ложечку, внимательно её осмотрела и аккуратно положила на блюдце. – Взрослая и, видимо, вполне самостоятельная, коли тут так с матерью разговариваешь. Дело, конешно, твоё. Совет мой, а решение тебе принимать. Опять же из семьи парень, повторю, уважаемой. Мамаша – гроза санитарная. Понятно, что связи по медицинской линии огромные. Отец – большая шишка на железной дороге. Смекаешь? Это тебе не зубы дёргать в поселковой или пусть районной поликлинике. Медицина в железнодорожном царстве-государстве – ого-го! А пока-то этот Александр у меня три года на глазах будет. Три года!.. Вот и ты присмотрись. А через три года – и у тебя институт позади, и у него отработке по распределению конец. Вот и определитесь. Думаешь, я не понимаю, что на селе вам перспективы никакой? Но есть областная столица. И мы с отцом там тоже не последние, вес имеем. Жизнь пора строить, доча, а не в прынцев играться!

– Как ты всё распланировала! – возмущённо посмотрела Татьяна на мать. Вскочила со стула и дурашливо раскланялась. – Благодарствуем, маменька! А кады, благодетельница вы наша, сундуки приданым набивать начнём? А приданое-то богатое даёте? Ежели нет – повешуся!

– Ладно, закончим! – отрезала Валентина Ивановна и грузно повернулась к настенным часам. – Ну, запарит, Егорша кавалера до смерти.

– Опять в ванну бултыхаются! – захихикала Татьяна, снова прилипнув к окну. – Ой, мамо, но какой же он таки ху-дю-щий. Скелет! А вот задница у него породистая, ничо-о!

– Татьяна!!

– А чего я такого сказала?! Я, что ли, все эти ваши бани затеяла! Сначала этого армавирского Егор накупывал, теперь этого… Зубы ещё надо, как у лошадей, посмотреть… Но армавирский, на мой взгляд, поаппетитнее будет, – опять хохотнула Татьяна. – Особенно когда голышом из бани выскочил – есть на что…

– Татьяна!!! – гневно гаркнула Валентина Ивановна. – Распустилась ты в своём институте! И до чего же вы, медики, циничный народ! Натаскивают, что ли, вас там специально! Вот так вы и к больным – без сострадания. Не зря я против была! Хотя ты… – Мать махнула в сторону дочери полной рукой. – С детства пацан пацаном. На велике гонять, драться, вечные казаки-разбойники, ранетки соседские обдирать… Вот чего ранетки-то было драть? Своих, вон, сколько! И какие!

Она бросила взгляд за окно, в палисадник, хотя там уже мало что можно было разглядеть.

– Отец специально, самый отборный сорт от селекционеров привёз! Яблоки, а не ранетки!

– Чужие, мамо, всегда слаще. Аль своё детство позабыла? Бабушка, царствие ей небесное, про тебя такое рассказывала…

– О-о-о! – недовольно протянула Валентина Ивановна. – Наслушалась, старую… Да я…

– Ага! – рассмеялась дочь. – Ты – великий педагог, а всё остальное было давно и неправда!.. Ой! – Татьяна глянула в окно. – Идут!..

3

Разомлевшему учителю Егор как ультиматум поставил, отрубая все робкие возражения:

– К нам пошли, по рюмочке чаю выпьем. Возражения не принимаются. Не по-нашенски это.

Благотворительная акция «Забота и внимание», как полагал молодой учитель, продолжалась.

На крыльце столкнулись с вернувшимся домой главой семейства. А и вообще главой всего, что теперь окружало Шишкина-младшего. Всемогущий властитель Чмарово Потап Потапович Непомнящих!

От могучей фигуры председателя колхоза веяло силушкой богатырской и прямо-таки физически ощущаемой уверенностью. И роста-то чуть выше среднего, а исполином кажется. На мощной шее – грубовато вытесанная голова, но седой вьющийся русый чуб и плотно прижатые уши резкие черты лица скрадывают, а может, такое впечатление создаёт то и дело появляющаяся на лице улыбка, обнажающая полоску крепких и белых, непрокуренных зубов.

– А ну-ка, поворотись, сынку, побачу, якое нам пополнение область подослала? – шутливо продемонстрировал свои литературные познания Потап Потапович. Протянул для рукопожатия клешню. Такую же, как у Егора. Но пожал учителю ладонь деликатно, силой не кичась.

– Заморила, однакось, тебя жизнь студиозная. Но не беда – у нас жирок нагуляешь!

«Да они что, сговорились, что ли!» – Шишкин тихо зверел. До появления на селе он как-то не задумывался о своей комплекции. Личные телеса его вполне устраивали. А тут… И сам уж устыдился собственной худосочности, и это: «откормим», «жирок нагуляешь». Словно телка? или кабанчика на откорм решили поставить. Интересно, к Новому году или по случаю шестидесятилетия Великого Октября «на свежанинку» пустят? Неужто успеют за два месяца откормить?

Тут же представил всю картину в красках. Как он ежедневно чавкает над корытом, довольно похрюкивая, как набирает килограммы и округляется, обрастая сальцем и щетинкой. А потом к нему, тихим погожим октябрьским утром, когда уже «вьются флаги у ворот, пламенем сверкая», ласково улыбаясь и пряча тесаки за спиной, медленно, но неотвратимо подкрадываются глыба-Егор и Потап Потапыч…

– Подышим пяток минут? – взломал басом леденящую картину Егор, вытягивая из нагрудного кармана рубашки мятую пачку «Примы». – Пока батя умоется-переоденется к столу, яду глотнём.

– Не, спасибо, – отказался Шишкин

– Че, с фильтром предпочиташь?

– Да я вообще не курю.