Тринадцать подвигов Шишкина

– Юмор твой, Михаил, в данном случае неуместен, – сурово сказал Командарм Кобылин. – Зверь сыт и опасен. Им уничтожен драгоценный труд наших близких.

Вера Петровна сквозь слёзы благодарно поглядела на зоотехника, поднялась, отряхивая юбку, и зловеще бросила мужу сорванным голосом:

– Дома поговорим…

Растрёпанная и потерянная, разом постарев на десяток лет, ссутулившись, зашаркала ногами в сторону дома.

– Да ладно! – буркнул, не поднимая кудлатой головы, Миха. Переломив ружье, выковырнул из стволов разноцветные гильзы. – Вот ведь такие два жакана извела! А чо, мужики, кабы кабанчик-то не сбёг, – завалила бы моя Верка изверга. – Он широко улыбнулся и победно оглядел мужиков в кузове. – Как пить дать, завалила бы! Жаканы-то добрые были! Сам лил-точил!

– И пришлось бы тебе, Миха, все карманы вывернуть в колхозную кассу! – приговорно бухнул сверху школьный завхоз Лапердин. – Ты хоть знашь, почём хряк колхозу обошёлся? Скажи ему, Михалыч! – стукнул он по крыше кабины «газона».

Но Кобылину было не до того. С подножки-ступицы переднего колеса грузовика он зорко обозревал окрестности.

– Не-а!.. – заржал Миха, обвязываясь патронташем. – Но, так думаю, попервоначалу Михалычу как раз карманы у кассы-то и выворачивать! И за кабанчика, ежели с ним чего, а уж за «шиньон» – верняк!

Мужики в кузове заржали.

– Хорош балаганить! – гаркнул побагровевший Командарм. – И тебе, балабол, хорош тут своими охотничьими причиндалами трясти! Залазь в кузов! Эй, чо там, не видно, куда хряк подался?

Михалыч задрал голову на Серёгу Богодухова, который тоже озирал окрестности, но с крыши кабины грузовика.

– Не, не видать.

– Ладно, не тарбагань. Давай за руль. А ты, Васька, пойди, глянь у грядок, куда кабан подался. Предполагаю, что к ручью попёр. Столь времени жрать и не пить…

Анчуткин шустро затопал сапогами от машины к размётанным кустам топинамбура.

Мужики в кузове притихли и сверлили спину зоотехника злыми взглядами, совершенно однозначно рассматривая Михалыча как главного виновника всего случившегося – от разбитого «москвичонка» и сбежавшего хряка до своего нынешнего, на посмешище всему селу, автомытарства в поисках беглеца, устраивающего огородные диверсии.

Кобылин обеими лопатками под видавшей виды телогрейкой ощущал каждый взгляд, понимая, что злые свёрла абсолютно справедливы. И как так вышло, что он, из-за какой-то «набугорной», эдак опростоволосился?! И чего такого он ли рассказывал Ваське или Васька ему в тот момент, когда нет бы привычно крутануть руль вправо, а он, как ехал по прямой, да так в столб и въехал? «Но вот, что любопытно, – подумалось Кобылину, – эдак смачно припечатались к столбу, а не пострадали… Как бы под наркозом… Эт точно! – окончательно уверился он. – В боевых условиях давали же спирт заместо наркозу… С этой стороны алкоголь, конечно, имеет свои плюсы, но, опять же, с другой стороны… Притупил алкоголь работу мозга? Факт – притупил! Ничего не помню… Ехали-ехали и вдруг – бац!.. А как бы не столб, а человек?!»

И сокрушённое сердце Командарма ухнуло в такую ямищу, что у него аж дух перехватило.

Мужики, дырявящие телогрейку Кобылина, вдруг увидели, как он медленно-медленно сполз с колеса «газона», потом, будто споткнувшись, опустился на колени и тут же вовсе ткнулся ничком в землю, широко раскинув руки.

– Эй, Михалыч! – тревожно окликнул зоотехника Бянкин и кинулся к нему, отбросив ружьё. – Ты чо, старый, разлегся? Ты чо?..

Он перевернул Кобылина на спину, увидел посинелые губы.

– Серёга! – страшно заорал Бянкин. – Заводи! Грузим, мужики! Ак-ку-ратно, мать вашу! Яшка, Ванька! Со мной! Серёга, гони в медпункт! По Нагорной улице давай – там меньше трясёт! Держись, Михалыч! Держись…

Участники «сафари» подавленно проводили глазами «газон».

– Вот какова у человека совесть! – припечатал застывшую мужичью ватагу школьный завхоз Иван Терентьевич. – Это как жеж Михалыч сам себя извел из-за случившегося…

Тягостное молчание загустело. Но ненадолго.

– А чево стоим? – прокурорским тоном осведомился завхоз. – Уже, жеж, несём потери, а уничтожитель социалистической собственности продолжает нагло бесчинствовать. Чево стоим, каво ждём?!

– Да погоди ты, перекурить такое дело надо… – сказал кто-то из мужиков со вздохом. – От оно как быват…

– Но… ничё, – откликнулся другой, – Михалыч мужик крепкий, ничё… Встанет вскорости, оклематца…

– Да это всё Бычара его вчерась довёл! – угрюмо заявил здоровенный, под два метра ростом, Николай Остапчук. – Слышал я вечор, как он его чехвостил… Пришибить грозил… доской каменной… мемориальной…

– Ты язычок-то укороти! – оборвал его Терентьич. – Можеж, по головке погладить надо?! За ущерб хозяйству! Чево стоим?!!

– Чо ты, Терентьич, разорался? – сказал друг и приятель школьного завхоза, пилорамщик Семён Куйдин. – Щас машина обратно прикатит и…

– Ты глянь, а!.. – Терентьич хлестанул всю компанию испепеляющим взором. – Моторизованные части вермахта! Бронекопытные войска конно-водолазного назначения! Да мы так неделю будем изверга догонять! Надо одной группой идти по следам, а другой – в обход!

– Куда в обход-то?

– Куда?!

– Раскудахтались! – оборвал завхоз мужиков. – Целеуказание будет такое… – Он строго глянул на подбежавшего от школьных грядок Ваську Анчуткина. – Ну?

– Вот туда кабан подался, вон туда, за Остапчуковый двор, к оврагу! Михалыч! Точно ты сказал, что к воде ринется! Михалыч! А где Михалыч? – недоумённо закрутил головой Васька.

– Где-где… – завхоз соответствующим образом закончил фразу и оглушительно закашлялся, увидев подошедшего на шум-гам Шишкина. Мужики внимательно оглядели молодого учителя и снова перевели взгляды на Ваську, которому в это время излагал подробности случившегося с его наставником Семён Куйдин. Васька заметно побледнел и поник.

– По оврагу вверх, к шоссе, он не пойдёт, – стратегическим тоном сказал завхоз, переключая внимание на себя. – Книзу пойдёт, на зады и огороды Партизанской улицы. У мостков через овраг его перестреть – самое верное! Миколай! – Завхоз, узурпировавший бразды правления поисковой операцией, повернулся к Остапчуку. – Вот вас пятеро, – он решительно отсёк ладонью часть «сафаристов», – чешите по следу. Остальные – за мной!

И уже занёс было ногу для решительного шага, но снова крутнулся на месте и посмотрел на учителя Шишкина.

– Ты, Сергеич, с нами?

– Без вопросов! – с готовностью откликнулся Александр, ощущая всеми чреслами и внутренностями неведомый доселе азарт и зуд.

– Добре! Давай!

– Доброе утро! А чего тут у вас случилось?

Мужики снисходительно глянули на только что появившегося второго учителя-новичка. Ашурков приветливо улыбался.

– Ты… это… Саныч… – скривился завхоз. Помедлил и сказал, как отрубил: – Ты в школе нужон! Сергеич, – уже по-свойски кивнул он на Шишкина, – ввечору важное оборудование привёз. Надо распаковать и установить. А мы уж без тебя как-нибудь. Давай, к директору иди…

– Так всё-таки, что случилось? – смущённо переступил с ноги на ногу молодой учитель. – Если помощь моя нужна, то я…

– А, ну-да… – с сарказмом закивал завхоз, – куды с добром… – И тут же, посуровев взором, добавил: – Давай, иди-иди. Школа – это святое!

И снова оглушительно заорал на мужиков:

– Чево стоим?! Обкурились уже напрочь! Миколай – вперёд! Остальны – за мно-ой!!

Пятеро мужиков ринулись мимо топинамбурных грядок к оврагу, остальные, с Терентьичем во главе, торопливо пошагали к Партизанской.

Шишкин кивнул Ашуркову и пояснил на ходу, поспешая за второй командой: