трава как твердая, и рубит
с размаху, и зарываясь в землю
теплую с помётом времени,
мой голос, как коса поет,
вживание напоминая воды
в тишине
громоздкой,
но пронеслись и эти будни,
вживание гвоздя в простор древесный —
так торможение времен, себя, я
знал тогда,
в простор переметнувшись
другой грозы и молниеносного
дождя и ожидал последождливую
погоду, а был привинчен трехгранным
взглядом на резьбу терзаний, и охраняем,
и прибит, и так же прочно,
как пыль дождем, и был
уберегаем, и мучим страшными,
которые стучали, устрашая
подвинуться к началу космоса.
На глубину неслыханных пустот
Смирила нас, родных и близких,
та настороженная тьма,
и на скамьях сидим мы низких.
В бараке длинном, как тюрьма,
везде прибита неподвижность
воздушной массы, – только вниз,
в глубины духа пала живность
пугливых мыслей, будто рысьи
блестят глаза у нас, родных,
да метит авторучки никель.
Под нами, близко… дыхи,
шумы, хождения, и вскрики.
Там плотность, плотность,
до потоотделения, до подлости,
одно и то же внутри, вовне,
там нет участия, хотя бы
временных делений, – и были бы
ровней в земле утоптанной
их наждаки ожесточенные хождений.
Шумы, шумы веревки стянутой
на шее. И вглубь и врозь —
цистерны их мычаний
и муравьиный крик, —
в земле, в которой нет опор, —
простор без оперенья глин,
на глубину неслыханных пустот,
в невиданную ширь.
Ночное видение в Соборе Петропавловской крепости