Теневая защита

Глава 20

– 20 -

– Здорово, Андрюха! Чесслово, каяться буду! И проставляться! Прикинь?!…

Голос Валерона, нарочито громкий и бесшабашно развеселый, глумливо орущий из динамиков телефона, прорвал пелену густой и давящей тишины. Отведя руку с телефоном от себя в сторону, Андрей обвел взглядом вокруг себя, одновременно восстанавливая ход недавних событий. Прошел то ли час, то ли минули сутки. А может, сидел он тут, скукожившись на стуле, от силы несколько минут. Да вот и чайник, продолжавший истошно свистеть, сигнализировал о необходимости обратить внимание на вопросы самого что ни на есть оперативно-тактического звена.

Погасив газ, дотянувшись до маячившей на рабочем столе кружки, Андрей просто плеснул в неё кипятка. Сил на то, чтобы встать и дотянуться до жестяной банки с заваркой, у него не было. Хотя нет. Были. Но сил, чтобы ими воспользоваться, не хватало.

Постукивая по стенкам кружки перевернутой вилкой, размешивая зачем-то пустой кипяток, Андрей невнимательно вслушивался в такой неприятный и всецело лживый голос товарища.

«А тамбовский волк ему…» – лениво подумалось Андрею.

– … И, короче, тёща такая мне – а нефиг, мол, было, соглашаться. Ты ж знал, мол, что за тобой должок. Вот теперь сам и думай, как выкручиваться будешь. Но отвезти надо, сегодня. Прикинь? Ну так а хрена ж..?!

В динамике послышалось бульканье, взвизгивание, потом кого-то явно прирезали. Потом рядом спустили шины. Потом воцарилось молчание. Валерон пытался понять, насколько ему удалась речь и каков ее статус по шкале доверия.

Столько раз подобные оправдания слышались ранее. Неисчислимое количество моментов его бездействия или действий вопреки привели к появлению внутреннего устойчивого иммунитета. Такого, что никакими доводами, обоснованиями и фактологическими доказательствами не переломить. Не переубедить и не изменить. Валерон суть тихотаящееся зло. Которое, по своему усмотрению, действует спонтанно и неизбирательно. Наверное, и сам Валерон не смог бы при желании объяснить сам себе суть происходящих с ним объективно фиксируемых противоречий, приводящих к усилению непонимания с окружением, непринятия такого положения вещей и сугубо отрицательных реакций. На которые Валерону, надо сказать, было абсолютно и ровным счетом начхать. Проблемы взаимопонимания это проблемы других. Валерон не пытался и не старался кому-то понравиться. Избыточно угодить. Его сиюминутные запросы и потребности перекрывали любые стратегически важные мосты и основы коммуникации. Завтра, или послезавтра, когда накал страстей спадет, Валерон появится снова и устранит возникшие неровности, поля напряженности и вернет все в прежнее русло. Потому что он мастер.

Андрей, чувствуя не уходящую и свинцово-кирпичную усталость, не позволявшую ему проявлять сейчас изыски дипломатии или участия, придвинул трубку к себе.

– Мля, Валера, что ж ты как паскуда…?

В трубке даже перестали дышать.

– Я ж тебе обрисовал, со всей серьезностью, как это для меня важно. Для меня, понимаешь?! Для меня и для другого человека. Ты ж не только меня кинул, ты и того человека кинул, гребаный ты долбоящер.

Андрей запнулся, понимая, что никакими словами он сейчас не сможет ни пояснить свое презрение к хитрожопому Валерону, ни объективную крайнюю необходимость и потребность в его содействии. Такие оправдания и последующие словесные уничтожения происходили такое же множество раз. Ничего не менялось. Валерон был не способен изменить себя, понять и вникнуть в суть вещей мира других людей. Он жил своим собственным моральным кодексом, позволявшим ему одновременно достигать требуемых результатов и балансировать на лезвии бритвы, не превращаясь окончательно в презренного изгоя. Так ему это представлялось.

– Да ладно ты, Андрюха, ну поедем сегодня! Хочешь?! Надо?! Поехали, хрена там! Сейчас заведусь и погнали. Делов-то!

Теперь Андрей медленно издал звук спускаемых шин. Выдыхая, бросил короткий взгляд за окно. Снег только усилился, дороги сегодня явно будут под воздействием реагента превращаться в раскисшую проблему.

Кипяток из горячей кружки обжег горло.

Валерон продолжал что-то самозабвенно вещать из трубки, где-то на невидимой сейчас подъездной дороге панически и вразнобой взревели автомобильные гудки. Андрей размышлял.

С одной стороны, хотелось послать Валерона пасти овец на хутор, скинуть себя на диванозавра и забыться сном. Вот прям назло всему и всем. Неразбериха и череда рвущих нервы событий истощили. Спасать мир? Избавлять кого-то от смерти?! Восстанавливать покой и возвращать баланс в пространство вещей? Когда все против тебя, когда каждый встречный норовит втоптать тебя в грязь, изничтожить, размазать гнусно воняющей жижей по поверхности. Да ради такого можно же почку продать, разве нет?! Это же не жизнь, это мечта! Просто предел мечтаний для субъекта в красном плаще и синих трусах поверх лосин. Положить всего себя во спасение вселенной, дать возможность на твоем неудачном примере продемонстрировать следующим последователям, как делать не надо. Как не стоит нарываться на обернувшееся против тебя одного вселенское несчастье и зло. Как сдохнуть красиво и нелепо, повергая наблюдателей сего действа в экстаз. Кануть в бездну и назавтра исчезнуть даже из памяти соглядатаев.

– … мне только на часок. Может, чуть дольше. Не от меня ж зависит, пойми. И как только освобожусь, сразу мчу к тебе. Ты у себя? Але, Андрюха, ты дома?

Очень хотелось пить. Но кипяток был чрезмерно обжигающим. Его пить уже не хотелось. Нёбо потеряло чувствительность, но отзывалось на второй глоток усилившейся болью.

– Валера, ты… – фраза, готовая сорваться с языка, вовремя застряла. Сказанное, хотя бы и в сотый раз, не способно было ничего изменить, но могло еще сильнее усложнить существование и разрешение проблем. А проблем и без того хватало. Они росли, плодились, множились почкованием и напоминали сейчас раковую опухоль. Метастазы начинались где-то в слизистых железах жабы-деда, продергивались сквозь ствол Глока и ухмылку Мирона, гноились язвами в голосе Марты и вскрывались смердящими бубонами в неясных и оттого не менее чудовищных угрозах Ментора. И не было от этого лекарства, не было противоядия, не существовало антибиотика. А хотелось. Ох как хотелось. Чтобы все исчезло, превозмоглось как-то само, забылось, иссыпалось пеплом, покрылось травой. Но снадобья никто не предоставил.

Кроме одного средства. Того, что само себе было назначено Андреем. В конце концов, никто ничего не терял.

Валерон покорно ждал, сопя и что-то подвывая себе под нос. Андрей медлил. Кипяток в кружке медленно парил и остывал.

– Ну так чо?! – не выдержал паузы Валерон.

– Слушай, мудила, если ты еще хотя бы раз вильнешь своей жопой и заставишь меня глотать пыль, я брошу все. Я похерю что угодно, кину все свои дела, но приду к тебе и испоганю твою жизнь навеки. Ты станешь бичом, Валера. Слышишь меня? Ты не сможешь оправдываться своим беззубым ртом. Ты жрать не сможешь с одной почкой и язвой. Ты, сука, подыхать будешь долго и нудно, у меня под окнами, ты понял?!

Валерон что-то такое уяснил, по крайней мере его голос утратил свою бравурность и напористость.

– Да понял я, – глухо и вместе с тем облегченно произнес он, принимая новую для него реальность. Реальность, в которой они теперь уже не друзья. Не такие, какими он их считал ранее. Отныне, так получалось, он теперь повязан некой клятвой с угрюмым и зловещим теневиком, способным в мгновение ока лишить его всего. Эта новая реальность заменила прежнюю, что нежно пестовалась Валероном, казавшуюся такой незыблемой, простой и удобной.

– Два часа, мне только два часа, ну и по пробкам, если что, я наберу тебе, сразу, как только выдвинусь, хорошо?! – не дожидаясь ответа или реакции, Валерон скинул вызов.

Андрей отложил телефон и уставился в окно.

Других вариантов все равно не было. Только этот. И других планов тоже не появилось. И не предвиделось. А это означало, что как Валерон заложник своего гниловатого характера, так и Андрей сейчас полностью зависим от внешних обстоятельств. Тех, что диктуют только два пути, два варианта завтрашнего дня.

Первый, тот, что определен Ментором, но так и не стал понятен. Из пространных и туманных увещеваний старика проистекало, что важнейшей необходимостью являлось скорейшее обретение некой мощной силы, способной помочь ему в противостоянии с чем-то, или кем-то, прибывающим для уничтожения. Кого-чего – не вполне вразумительно, но высказанное им предостережение до усрачки тревожно и даже фатально. Как один человек способен противостоять некоему созданию, или алгоритму, обладающему неограниченным функционалом, старик никак не пояснял. Складывалось ощущение, что Андрей в формуле уничтожения назначен неизвестной переменной, способной в квиндецилионной степени вероятности как-то предотвратить неизбежное предназначение в виде обнуления мира. Ну, то есть он должен поставить подножку проносящемуся мимо железнодорожному составу. Глядишь, и опрокинется тот, увлекая за собой все неминуемые последствия. А там дым рассеется, пыль уляжется, и засияют лютики в лучах теплого мартовского солнца. И погребят под молодой листвой заржавленные скрученные конструкции и разлитые пятна из раскуроченных резервуаров. Чем черт не шутит.

Вариант второй – тот, что надумал себе сам. Сам себя назначил на спасителя судеб, вершителя возможностей, архитектора новых реальностей для избранного числа несчастных, коим некого более просить о помощи. Да и проси – не проси, помощь не придет, Ждать помощи неоткуда. А она бац – и заявилась. Прошеная или непрошеная, доброкачественная или с загонами, заскоками, да кому какое дело. Принимайте «как есть». Потом разберемся…

Андрей набрал в легкие воздуха и медленно, рывками, выдохнул. Потом еще раз.

Он не знал как правильно. Как надо. Да и никто не мог ему это подсказать. Ибо никто, ни одна живая душа по эту сторону действующей реальности цельными знаниями о полноте картины мира не обладал, и опытом разрешения проблем подобных масштабов тоже. И потом – он никому не доверял. Даже себе. Даже сейчас. Стремительно меняющиеся условия, нарастающие, пугающие и глобальные угрозы, отсутствие понимания их природы, а, главное, отсутствие понимания того, есть ли у него в-действительности союзники, друзья, чья-то подставленная спина, определяли лишь один единственный выбор. Но ключевой.

Либо ты продолжаешь трепыхаться, что-то предпринимать, как-то решать возникающие задачи. Либо просто сдаешься. Остаешься тут, с диванозавром, отключаешься от реальности, и встречаешь свою пулю, стекаешь растворенным кислотой в нужник, прорастаешь молодыми корнями в далекой лесопосадке. И забываешь о проблемах, всех и разом. А все забывают о тебе, мгновенно и навсегда.

Второй путь был более близок и приятен. Привычен. Уже как-то и логичен. И даже более функционален, чем все остальное. Ну какое он способен оказать влияние на масштабные изменения космоса, на целеустремленность сил, которые даже представить себе проблематично. Разве можно всецело доверять словам Ментора, о котором он еще неделю назад знать не знал. Словам, замаскированным под катрены Нострадамуса. Завеса из слов скрывала за собой непонятный, невоспринимаемый кусок мира, линзируемый лишь беглыми взглядами тех, кто способен, просунувшись в приоткрытую щелку, увидев край нового, ужаснуться и метнуться назад, в свою тень. Только изредка, ненароком, удавалось заглянуть туда, где не было ничего пугающего, отталкивающего, несовместимого. Вот, скажем, Река…

Вода продолжала мерно обтекать, окатывая прохладой, ноги и поясницу. Косые солнечные лучи, похожие на плотные упругие струи, изменили свое направление. Теперь они соскальзывали с небес навстречу, прямо в глаза. Хотя солнце, и это было необычно, по-прежнему находилось где-то за спиной, еще только начав свой путь к зениту. По этой причине вся поверхность реки забликовала, слепя и вынуждая жмуриться. Большая черная птица медленно спикировала к самой воде и, неслышно ударяя крыльями по воздуху, растворилась в утреннем мареве. Остался только закрученный турбулентный след в густых испарениях у дальней излучины.

Скособоченный мосток тоже оказался у другого берега, уже ровный, но по-прежнему ветхий и неопрятный. И консервная банка с тем же угрожающим неровным срезом оскалом поджидала кого-то в тени, готовя смертоносный токсин.

По-прежнему и пространство и время сползались в одну густую массу, налитые одновременно бесконечной статичностью. И тишиной. Теперь давящей, неестесственной, какой-то вымученной. Хотелось крикнуть, шлепнуть рукой по воде. Но не получалось. Даже прежнего нарастающего топота, сколько он не прислушивался, не возникало. Со стороны петляющей в высокой траве и камышах тропинки не доносилось ни единого звука.

И все же что-то препятствовало, мешало сохранить покой этого места.

Что-то все же было. Какой-то новый, несовпадающий отголосок, короткое гулкое эхо. Звук, не соответствующий ни памяти, ни заполняющей все кругом водной глади. Инородный, чужой. Явно из другого, не менее знакомого, пространства. Слышимый прежде. Но несший иную смысловую нагрузку, информацию. Не так, как сегодня. Толща воды остановила его, и с удивлением он обнаружил, что и не вода вовсе уже окружала его. Что-то похожее на быстро густеющий кисель, подобный слабому алебастровому раствору. Даже погрузиться, убегая, скрываясь, как в прошлый раз, теперь не было никакой возможности. Его ноги сцементировала полупрозрачная, безликая и неощутимая тактильно субстанция.

Какой-то тыльной, обратной стороной сознания, Андрей уловил что-то, нарушившее тишину квартиры. Изменения, кольнувшие его теневой детектор опасности. Окаменев, превратившись в слух, Андрей медленно детектировал внутренний объем сначала комнаты, потом коридора, потянулся на кухню, одним лишь тоненьким энергетическим тентаклем сквозь дверь аккуратно заглянул в ванную комнату.

В ванной из подвешенной в держателе душевой лейки мерно капала вода. Ни с того ни с сего, при перекрытых кранах, капли весомо и ритмично ударяли в железо пустой ванной, гулко и отчетливо измеряя секунды. Время, отскакивая вместе с водой от покрытого немытым налетом дна ванной, принялось замедляться. Сначала неуловимо, неуверенно, но с каждым последующим хлестким ударом все сильнее и ощутимее. Паузы становились длиннее, а эхо от удара капель все протяжнее и утробнее. Одновременно мрак в ванной комнате принялся сгущаться, уплотняться, заставляя кафельные стены темнеть и вжиматься в подкрадывающуюся темноту. Тягучая пелена из мглы и гулкого эха, играя плотностью воздуха и его понижающейся температурой, оформилась в подрагивающую сферу, медленно приблизившую свои границы к наблюдающему за нею сквозь дверь сенсору. Тентакль, соприкоснувшись с волнообразной сферой, тут же получил удар невыносимого холода, мгновенно устремившегося по стволу тентакля к его источнику. Но растянувшееся в полупрозрачное марево время позволило Андрею вовремя распознать угрозу. Отторгая от себя обреченный сенсор, Андрей, пытаясь как можно тише приподняться на диване, стараясь ни единым звуком не выдать переносимую боль от вонзившейся в ногу пружины, ваял преграду прямо по коридору. Отгораживая себя, диванозавра и остатки столика от того, что упорно пыталось проникнуть сюда из-за двери ванной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.