Дикий Порт

Вспомнилось.

…Сан Саныч сидел в приемной «взрослого» психотерапевта, работавшего с преподавателями и студентами; Синий Птиц его, Тан Ай Сена, знал только издалека, и в этой приемной никогда не был. Сначала подумал, что его сейчас выставят, но позади вышагивала сама Ратна, и вроде не должны были.

– Извинись, – сквозь зубы сказала директриса, неласково толкнув Птица в плечо. Птиц обиделся, но что-то вроде стыда все же испытывал в тот момент, и потому про обиду забыл.

На диване под традесканцией сидел незнакомый старый человек. Больной и разбитый, с розовыми воспаленными глазами, с мокнущими веками. Сидел, подобравшись, точно боялся всего кругом, от Ратны до традесканции. Потребовалось немало времени, чтобы понять – это и есть страшный военрук. Из него как скелет вынули.

– Извините, – полупрезрительно сказал Птиц.

– Простите его, Сан Саныч, – сказала Ратна. Димочка никогда не думал, что у стальной Данг может дрогнуть голос.

– Да понимаю я всё, – сказал незнакомый человек покорно и горько. – Пролетала мимо райская птичка… поточила птичка железный клювик…

Он достал сигарету, зажигалку: тоже удивительно, запрещалось курить в присутствии детей. Начал щелкать кнопкой, пытаясь высечь огонек, но дрожащие пальцы соскальзывали.

И Димочка потянулся к нему волей. Неосознанно, желая не столько помочь, сколько прекратить раздражавшее мельтешение. Пусть закурит поскорей…

Пальцы директрисы впились в плечо, как ястребиные когти. С одной стороны, как поезд, врезался гнев Ратны, а с другой – дикий животный ужас человека, который уже не был свирепым военруком Сан Санычем, а был кем-то другим. Мурашки побежали по спине. Димочка встряхнулся, оскорбленно покосился на Данг-Сети, и прошипел: «Я же зажигалку!»

Когти разжались.

Военрук курил. Мелко-мелко, как девчонка украдкой, не затягиваясь; набирал в рот дыма и выталкивал. Глаза его странно блуждали.

Он не ушел потом из Райского Сада, как предполагал Димочка. Тан Ай Сен ли, или уговоры бабы Тиши и местры Ратны, дополненные безмолвной песней, сделали свое дело, но Сан Саныч остался преподавать. Только мальчиков третьего корпуса, корректоров, больше не пытались учить строевому шагу.

Афоризм о железных клювах Димочке пришелся по сердцу.

Лилен тосковала.

Уральцы вспоминали славные свершения школьных лет, и, казалось, совсем забыли о деле. Рассказывались байки, но для Лилен они были чужие, в каждую требовалось долго вникать, и она скоро устала. А тут еще и сленг, коверкавший язык настолько, что мало в ушах не шумело от усилий понять. Чем больше личного было в теме беседы, тем больше оказывалось сленга. «Шифроваться не надо, – уныло думала девушка. – Птичий язык…»

И Север тоже как будто забыл о ней. Как будто все кончилось, не начавшись.

От нахлынувшего одиночества ей снова вспомнились родители. И Малыш. Наверно, реши она рассказать, что о ней думает Дельта, или почему мама волновалась, видя её спящей в гнезде Нитокрис, для семитерран эти истории оказались бы так же странны и непонятны, как ей – их уральские анекдоты.

…Летит Бабушка в Эрэс из Степного. Что делают в первом корпусе? С воплями и грохотом, затоптав лектора – не со злости, а просто от буйства – вылетают на улицу, несутся по парку и влезают на забор, что по периметру. Что делают во втором корпусе? Стройно, организованно, полностью игнорируя лектора, встают и выходят, организованно угоняют грузовой кар, снимают блок скорости и летят навстречу.

– Сразу видно, не наш человек придумывал, – комментировал Кайман. – Кар должен быть угнан заранее и находиться в нычке!

Что делают в третьем корпусе? Спокойно занимаются своими делами.

– …к нам – придут, – завершал Димочка с таким неподражаемым чувством собственного превосходства, что ему хотелось дать пинка. И еще сильнее хотелось, когда он без перехода (соотечественники, очевидно, привыкли, а Лилен еще нет) сообщал: – Но не поэтому, друзья мои, не поэтому ни одна женщина не в силах мне отказать…

Север косовато ухмылялся; Птиц заканчивал:

– А потому, что девушки любят сладкое… – и встряхивал волосами.

«И какой он натурал? – неприязненно подумала Лилен. – Он еще больше девочка, чем я».

«Он – лесбиян», – ответил ей непонятно кто, и сначала Лилен растерялась и перепугалась, а потом вспомнила, что рядом Дельта и вроде-как-почти-мастер Крокодилыч.

Кайман перехватил ее взгляд и подмигнул нормальным глазом.

– Кстати, – сказал он, – мы вообще зачем собрались? А то, я чувствую, таким манером скоро на пляж пойдем.

Меру благодарности, охватившей Лилен, невозможно было передать словами – и она транслировала ее через Дельту, чистым ощущением, на драконий манер. Дельта, не поднимая головы с пола, негромко зачирикал и шевельнул хвостом. Юрка улыбнулся.

– А что неясно-то? – удивился Солнце. – Двое корректоров, у которых в сумме – тридцатка… Батя сказал «набело», значит, будет набело.

– Кстати, о двух корректорах, – начала Таисия, и голос ее был точно мензурка, в которую медленно льют серную кислоту. – А где Света?

– Да в кино она, – махнул рукой Костя. – Достал я ее…

– Пятый час в кино?

Полетаев хрустнул челюстью.

– Крокодилыч, – сказал он. – Ну-ка позвони. На меня-то она сердится…

Пауза.

Димочка медленно облизал губы. Стал застегивать сверкающую под солнцем рубашку. Встал. Лилен почувствовала, как сжимаются мышцы ее пресса – сами собой, точно в судороге, без ее воли. Что-то под диафрагмой дрожало и ныло, по телу пошел озноб.

– Света?.. – окликнул Юра. – Светик?

Включилась голограмма.

– Здравствуйте. Я нашла этот браслетник, извините, – сказала полная немолодая женщина с перекинутой через плечо косой. – Кому его можно отдать? И как?

– А где нашли? – сориентировалась Таис, пока Полетаев грыз прядь волос, а Этцер пытался проморгаться.

– В кинотеатре «Авалон». В зеленом зале, под креслом. Как его отдать? Мне чужого не нужно.

Таис договаривалась – быстро, по-деловому.

– Спокойней, – сказал Север, хоть по интонации было ясно, что не очень-то искренне его утешение, – ну, потеряла.

– Дурак, – уронил Синий Птиц. – Мы ничего не теряем, если не хотим… Тася, спроси – когда?

Женщина не помнила точно. Но она пришла на «Хильдегарду, пророчицу». Солнце полез в ресторанный дисплей: смотреть расписание сеансов.

– После «Оленьего следа». Два часа назад. Он был выключен…

У Лилен началось колотье в пальцах рук. Потекло выше, до самых локтей. Руки и ноги казались ватными. Судорога в животе становилась все сильнее, неведомая сила сгибала Лилен в дугу, девушку било как в лихорадке. Было уже почти больно, и очень страшно: она не знала, что это, отчего, и как пойдет дальше.

– Север, – она хотела прошептать, чтобы не привлекать лишнего внимания, но вместо этого всхлипнула. – Север, что это такое?!

…А к Ваське Волшебная Бабушка не пришла.