Спорные тайны

– У нас он называется Вазимодо, но его любили все женщины, – сообщила Мариэтт.

– И ты собираешься меня любить? – не удержался я от вопроса.

– В стране, где выращивают пони, советуют не торопиться, – ответила девушка.

– В моей стране тоже так говорят. А вдруг ты мне не понравишься? – спросил я.

Через какое-то время пришел вопрос:

– Это почему я тебе не понравлюсь? – я так и чувствовал раздражение в голосе девушки.

– Мне не нравятся любовницы вашего Вазимодо, – продолжал я интриговать.

– Я тебя ненавижу, – пропела мне морзянка и пропала. Весь эфир был забит разнотонной «морзянкой», но эта была особенная.

После этого разговора на меня стали выходить сотни радистов и предлагали начать радиообмен именно с ними. Пришлось никому не отвечать, чтобы не вызывать ненужного ажиотажа. Я отправлял официальное обращение от имени Земли, но на него никто не откликнулся, кроме Мариэтт, поэтому я и буду поддерживать связь только с ней, игнорируя всех других.

Если она действительно пишет в газету обо мне и для этого поддерживает связь, приглашая профессоров, то сейчас должно начинаться соблазнение меня всеми благами и условиями пребывания.

Оссия это, похоже, Россия. Вроде бы и родина тоже, да только не понятно, какой год сейчас идет у них. Если где-то период между двумя мировыми войнами, то туда лучше не появляться, потому что у товарищей того время вопросы идеологии превалировали над нормами международного права, обыкновенного разума и прав человека.

Приземление

Я приближался к орбите Емли. С профессором, который общался со мной через военного специалиста, я понял это по четкому отбиванию точек и тире, было обговорено вероятное место приземления в местечке Ле Урже в двенадцати километрах северо-восточнее города Арижа.

Через семь дней запела знакомая «морзянка»:

– Сне-жи-нин.

Я ответил, что нахожусь на связи.

– Ты меня обидел, – передала Мариэтт, – но редакция требует от меня материал. Напиши мне что-нибудь, и я передам это как беседу с тобой.

– Так ли это тебе нужно, чтобы разговаривать со мной? – отстукал я. – Ты напиши о том, что я тебя обидел и как я тебя обидел. Напиши, что на землю летит монстр, питающийся красивыми девочками. Что у него два ряда острых акульих зубов и холодные руки. Он сын дракона и феи и умеет изрыгать огонь.

– Ты издеваешься надо мной? – спросила Мариэтт.

– А вот это зависит от тебя, как решать, издеваюсь я над тобой или не издеваюсь? – дал я ей повод для размышлений. – Можешь представлять меня ангелом или монстром. Доверься своему сердцу, хотя какое может быть сердце при получении гонорара за опубликованный материал?

– Почему ты считаешь, что журналисты работают только за деньги? – спросила девушка. Чувствовалось, что ее точки и тире были разнокалиберными пулями из разных пулеметов.

– А за что они работают? За славу? Они люди и им нужно кушать. Им нужно одеваться. Им нужно содержать семью, и они работают за деньги. Они и пишут то, что нравится тем, кто платит деньги. Те, кто платит деньги, делают политику, и журналисты им помогают в этом, в зависимости от размера оплаты, – мне нравилось поддразнивать ее и, честно говоря, мне всегда было смешно, когда журналисты говорили о том, что они свободны в освещении тех или иных событий.

Они свободны освещать все, что угодно, но только для себя, а свет, то есть печатную полосу, увидят только те события, которые будут одобрены главным редактором. Поэтому, все разговоры о свободе прессы в свободном обществе – это обыкновенная болтовня. Степень свободы в обществе зависит не от того, кто и как позволяет эти свободы, а от действенности и приоритета законов и законности в этом обществе. И получается, чем четче прописаны законы и чем строже они исполняются при равенстве всех людей перед законом, тем больше свободы в этом обществе.