XXI век. Повести и рассказы

– Ну, мама, ты даёшь… Откуда?

– Какое там «даёшь»! – машет она рукой. – От тебя же за версту разит этой больницей.

– А где у тебя Миша?

– А Миша у нас записался в кружок программирования и теперь торчит там всё свободное время. Иногда доходит до того, что я чуть ли не силком заставляю его побегать во дворе или поиграть с ребятами в ихний футбол-хоккей.

Интересно, перестанет ли он когда-нибудь меня удивлять?

Бабах-х-х!!!

Ну, что ж. В конце концов, закрыванию дверей там обучать не обязаны.

– Нет, они хотят меня убить. На будущий год вчетверо урезали госзаказ!

Я никогда ещё не видела шефа в таком состоянии.

– Привыкай, Василий Самвелович. Скоро его совсем не будет.

Начфин Турянский вытер вспотевшую шею.

– Это что же, закрывать лабораторию?! – гремит Василий. – Я сейчас же иду к Ульянову.

– Вряд ли это тебе поможет, – устало проговорил Турянский. – Твоей лаборатории и так выделили больше, чем всем другим. Учли большой объём полевых испытаний.

– Это, по-твоему, называется «учли»? Это «учли»?!

Он бросил бумаги с такой силой, что они проехали по столешнице и свалились Турянскому на колени.

– Не горячись, Василий, – сказал тучный Турянский, собирая бумаги. – Так ты сгоришь на работе.

– Я уже сгорел, – не снижая накала, пробасил Кащероносцев и встал из кресла. – Идём. Всё-таки к Ульянову.

– К Ульянову, так к Ульянову, – пожал плечами Турянский.

Мы сидим в предбаннике с Сильвией, пьём её ядовитый кофе и молча думаем о том, что же будет со всеми нами.

– Вчера полдня мотались по Москве, искали ползунки для племянниц, – неожиданно проговорила она. – Так не нашли. Представляешь?

У меня нет племянниц, но эта новость меня поражает.

– Куда всё подевалось? – продолжает она. – Что, все заводы уже стоят? Ни один ещё не остановился.

Я вспомнила, что последнюю колбасную посылку домой мне пришлось набирать по «Универсамам» кусками. Вспомнила и вздохнула. Сильвия тоже вздохнула и замолчала, оставшись наедине со своими невесёлыми мыслями.

Вернулся Кащероносцев и жестом пригласил меня к себе.

– Дело дрянь, – объявил он с видом человека, открывающего страшную тайну. – Ульянов задумался, как бы похерить наш полигон. Говорит, что без этого институт не спасти. Вечером у замминистра соберутся директора всех институтов нашей отрасли, будут думать, что делать с экспериментальным заводом. Хотят набрать коммерческих заказов, чтобы продлить его существование. А я думаю, что ничего из этого не выйдет. По Москве ходят ужасные слухи: на грани закрытия такие заводы, что не нашему чета.

– Что же нам, бедным, делать? – жалобно протянула я.

– Искать спонсора, – ответил он. – Слышала такое слово?

Видимо, при этой новости лицо моё слишком уж вытянулось, потому что он счёл необходимым меня ободрить.

– Не унывай, Люба. У тебя не настолько дорогая программа испытаний. А я считаю, что её можно ещё обрезать до такого минимума, при котором диссертация только-только прошла бы в ВАКе.

– Боюсь, что это будет невозможно. Мы ведь и так оставили самое необходимое.

– Много ты знаешь, «необходимое»! Например, можно спокойно выбросить низкотемпературные исследования.

– Но ведь это совсем уж до нуля снизит практическую ценность работы!

– Нет, она ещё говорит про какую-то практическую ценность. Вся ценность твоей работы заключается в том и только в том, чтобы доказать Совету, что ты сможешь, в случае чего, заниматься научной работой. Хотя, если б моя воля, то я бы и этого не требовал, ибо из всех, кто защищает диссертации, можно по пальцам пересчитать тех, кто после этого ещё занимается наукой.

Интересное наблюдение. Надо будет подумать над этим как-нибудь на досуге.

– Хорошо. А объём?

Он развёл руками.

– Ну-у, дорогая. Если ты до сих пор не научилась набирать объём, то тебя не только до диссертации – до защиты диплома допускать было нельзя.

– Ладно. Допустим, мы сумеем вымарать из программы почти всё, что в ней было. Но то, что останется, тоже ведь потребует каких-то денег. Где мы их возьмём?

– Молодец. Вот это – единственное, о чём сегодня надо думать. Будем искать. Во-первых, что-нибудь обязательно решит наш директор. Давай примем на веру, что он заботится о судьбе института не меньше, чем мы с тобой. Во-вторых, с сегодняшнего дня этими вопросами вплотную займусь я. Пришло время попытаться использовать личные связи. Не просто же так они всё это время нарабатывались! Ну, и в-третьих, я не стану возражать, если кое-кто попытается использовать и свои связи в тех регионах, где они у него есть. Ведь все или почти все, кто учится у нас, выполняли ранее хоздоговорные работы. А?

– Кое-кто подумает над вашими словами, – ответила я. – Но не исключено, что для реализации этих планов придётся выехать из столицы на довольно длительный срок. Не снизится ли от этого качество личной жизни у некоторых весьма уважаемых людей?

При этих словах я взяла его за большую волосатую руку и проникновенно заглянула в тёмные глаза.

– Обязательно снизится, – сказал он, поглаживая мою от запястья до локтя и далее к плечу. – Но некоторые уважаемые люди отвечают за работу некоторых очень симпатичных аспирантов, а для настоящего мужчины долг и ответственность превыше всего.

Прохладным утром, наступившим сразу после жаркой прощальной ночи, он отвёз меня в Домодедово, откуда я полетела навстречу трудовым свершениям.

– Я чертовски рад тебя видеть.

Он всегда рад видеть меня. Но ещё никогда не было «чертовски».

– Как движется работа над диссертацией? – с ходу интересуюсь я.

– Да… Потихоньку…

Видно, что данная тема его не слишком увлекает. Зато чрезвычайно увлекает совсем другое – то, что быстренько захватывает и меня.

– В тебе появилось что-то новое.

– Знаешь, в тебе тоже.