Оценить:
 Рейтинг: 0

Красотки кабаре

Год написания книги
2007
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 59 >>
На страницу:
8 из 59
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

К молодому человеку присоединился приятель, и теперь, в ожидании какой-то Фелиции, они живо обсуждали волнующую обоих тему.

– Понимаешь, Франц, – говорил этот приятель, непрерывно поправляя свое золотое пенсне, – я давно заметил одну закономерность: чем скучнее жизнь – тем злее развлечения. А самое злое из них – это травля себе подобных путем склок и подсиживаний. Именно поэтому я вынужден был оставить работу в городской ратуше, о чем, впрочем, нисколько не жалею, ибо это были самые скучные годы моей жизни.

– Что же тут удивительного? – отложив перо, отвечал Франц. – Скука – это царица дураков и бюрократов! При этом насколько скучны сами бюрократы, настолько же скучна и борьба с ними.

– А уж как скучны бюрократические инструкции!

– О, инструкции – это дамбы, что противостоят бесконечно хаотическому потоку жизни, превращая его в зловонное болото. Самая прекрасная инструкция – это та, которую можно высечь золотыми буквами на неколебимом граните «на веки веков». Ненависть ко всему новому, неожиданному, а потому и интересному, – это оборотная сторона любви к четкой и ясной инструкции. Вообще говоря, способность к развитию во времени присуща бюрократической системе не больше, чем египетским пирамидам…

Молодой человек говорил с таким воодушевлением, что Вульф невольно заслушался. Кто же он все-таки – поэт или чиновник?

– … Смешно сказать – но оперетта, самый веселый и жизнерадостный жанр, превратилась в напыщенный, медлительный, вялый фарс, где записные остряки с плохо скрываемой скукой произносят со сцены унылые остроты, а почтенная примадонна лениво шевелит телесами, изображая «огненный чардаш», который из уважения к ее возрасту оркестр играет на два такта медленней, чем в авторской партитуре!

– Ну, здесь ты не прав! Ты говоришь о скверных провинциальных театрах, а в Вене примадонны совсем не такие. Видел бы ты Жужу Форкаи или Эмилию Лукач…

Услышав знакомое имя, Вульф насторожился – и совершенно напрасно, поскольку в следующее мгновение разговор друзей прервался. В кафе вошла девушка в белой кофте, темно-зеленой юбке и с увесистым медальоном на шее. Узкое лошадиное лицо, большие губы, гладко зачесанные волосы, скованные в пучок на затылке. «Да, соблазнительной ее явно не назовешь», – отметил про себя Вульф.

Зато молодой человек, которого звали Францем, просиял и радостно поднялся ей навстречу. Представив девушку своему приятелю, он расплатился с кельнером, и все трое направились к выходу. На полдороге он, что-то вспомнив, вернулся к своему столику, взял с него исписанный лист бумаги, скомкал его и торопливо зашвырнул в урну. Устремившись вслед за своей дамой, он не заметил, что комок бумаги, ударившись о край урны, отлетел под соседний столик, к самым ногам Вульфа.

Сергей дождался, пока девушка и оба юноши покинут кафе, а затем поднял бумагу и с любопытством развернул. Несколько рисунков, а под ними какие-то заметки. Почерк был мелкий и небрежный, поэтому ему с немалым трудом удалось разобрать написанное.

«Я нарочно хожу по улицам, где есть проститутки. Когда я прохожу мимо них, меня возбуждает эта далекая, но тем не менее существующая возможность пойти с одной из них. Это вульгарно? Но я не знаю ничего лучшего, и такой поступок кажется мне, в сущности, невинным и почти не заставляет меня каяться. Только я хочу толстых, пожилых, в поношенных, но благодаря разным накидкам кажущихся пышными платьях. Одна из них, по-видимому, уже знает меня. Я встретил ее сегодня после обеда, она была без шляпы, в простой рабочей блузе, как кухарка, и несла большой сверток, вероятно, белье к прачке. Ни один человек, кроме меня, не нашел бы в ней ничего соблазнительного. Мы мельком посмотрели друг на друга. Теперь, вечером, когда стало прохладно, я увидел ее на противоположной стороне узкого, ответвляющегося от Цельнергассе переулка, где она обычно поджидает клиентов; она была в облегающем желтовато-коричневом пальто. Я дважды оглянулся на нее, она ответила на мой взгляд, но я прямо-таки сбежал от нее… Страшная ненадежность моего внутреннего бытия».

Ниже следовали несколько вариантов подписи, один из которых оказался достаточно четким – Ф.Кафка.

* * *

– … Коперник и Дарвин совершили два переворота: один – установив, что Земля не является центром Вселенной, другой – что человек не представляет собой особый вид в мире живого. Утверждение о том, что поведение человека определяется не его сознательным «Я», а сексуальностью и бессознательным, дополняет первые два переворота. Таким образом, психоанализ вносит свой вклад в многовековые усилия науки по развенчанию «нарциссической иллюзии» человека. Теперь предстоит окончательно отказаться от антропоцентризма – человек должен понять, что не является центром мироздания, венцом творения и что даже его «Я» – это отнюдь не самостоятельная и самодовлеющая сущность, а всего лишь надводный пик огромного айсберга бессознательного. Настоятельная цель психоанализа – бороться с иллюзиями, которые пронизывают всю область психики, ибо мировоззрение, основанное на науке, требует отказа от иллюзий. Кто недоволен таким положением вещей и требует успокоения, пусть приобретает его там, где обретет, – мы ему в этом помочь не сможем. Благодарю за внимание.

Профессор Фрейд учтиво склонил седую голову и под грохот аплодисментов сошел с трибуны. Правильные черты лица, холеные борода и усы, сосредоточенный взгляд темных глаз, ясная речь – все это производило на слушателей глубокое впечатление: ведь они приобщаются к самым волнующим тайнам современной науки, ведомые ее преданным жрецом.

Сергея Вульфа давно интересовала одна мысль – почему все физические константы именно таковы, что стало возможным возникновение сначала жизни, а затем и человека, приступившего к познанию Вселенной? Ведь если бы ускорение свободного падения или температура замерзания воды были немного иными, то Вселенная приняла бы другой вид и жизнь в ней оказалась бы невозможна. Получается, что Вселенная такова, какова она есть, именно потому, что в противном случае был бы невозможен ее сознательный наблюдатель в лице человечества. Но ведь сознание – это процесс, закрытый от наружного наблюдения и воспринимаемый лишь изнутри. Каким же образом Вселенная может узнать, что она создала разумные существа, наделенные сознанием? Только благодаря божественному всеведению! Получается странная дилемма – либо Вселенная разумна и человек является «венцом творения», против чего выступает профессор Фрейд, либо возникновение человеческого «Я» является результатом совпадения невероятного количества случайностей. Последняя мысль была особенно трудна для восприятия – какой же набор случайностей мог породить такую цепочку событий, чтобы из первоначальной газо-пылевой туманности возникла солнечная система, на одной из планет которой однажды появилось индивидуальное «Я» Сергея Николаевича Вульфа? Кроме того, если все в мире подчиняется естественным законам, то откуда же берется тот нематериальный деятель в виде человеческой души, который яростно не желает подчиняться природной необходимости?

Намереваясь поинтересоваться мнением на этот счет профессора Фрейда, Вульф быстро спустился с галерки и устремился за творцом психоанализа, который медленно шествовал в толпе почитателей, похожий на патриарха.

Пытаясь обогнать двух хорошеньких задорных курсисток в одинаковых коричневых платьях, Сергей случайно задел плечом молодого военного, который разъяренно обернулся.

– Черт подери!

– Простите…

– Как, снова вы?

Лейтенант Фихтер и Сергей Вульф мгновенно узнали друг друга. Но если у Фихтера при воспоминании о недавней неудаче в театре раздраженно заблестели глаза, то Вульф был так поглощен своими мыслями, что равнодушно пожал плечами.

– Не ожидал увидеть вас здесь, – язвительно заметил лейтенант. – Мне казалось, что ваше излюбленное место – это будуары актрис.

– А вот я не слишком удивлен вашим интересом к науке, – невозмутимо парировал Вульф. – Хотя вполне бы мог предположить, что вы пришли сюда охотиться за курсистками.

Лейтенант хотел было вспылить, но решив, что повод для этого слишком ничтожен, пренебрежительно усмехнулся. Они разошлись в разные стороны, причем каждый почувствовал, что эта встреча далеко не последняя.

Глава 6

Похождения бравого лейтенанта Фихтера

В результате стычки с Вульфом лейтенант Фихтер упустил задорных курсисток. А жаль! – ибо, как он успел заметить, из-под платья одной из них мелькнул краешек белого чулка, а именно к такого цвета чулкам бравый лейтенант испытывал особую слабость. Вздохнув и, разумеется, выругавшись, Стефан решил, что теперь не остается ничего другого, как отправиться к дяде, тем более что сегодня истекали три дня, которые тот взял на размышление о судьбе своего племянника. Выйдя из здания университета, лейтенант нанял фиакр и назвал адрес – улица Флорианц.

Весело поглядывая на гулявших по улицам дам и красиво выдыхая дым дорогой папиросы, Стефан наслаждался чудной майской погодой, собственной элегантностью и тем, что на сегодняшней лекции профессор Фрейд назвал «полнотой жизненных сил». Черт возьми, но бурная игра этих самых «жизненных сил» и называется молодостью, а их полноценное удовлетворение – гедонизмом[4 - Гедонизм – философский принцип нравственности, согласно которому главная цель жизни состоит в получении наслаждения.]. Глупо терять время, пока в нас бурлит либидо и имеется стремление к удовольствиям, глупо отказываться от них во имя кого-то или чего-то другого. Альтруизм – это удел стариков, уже неспособных наслаждаться жизнью, но имеющих благородство наслаждаться зрелищем того, как это делают другие. Природа мудра, а потому надо вести себя так, чтобы не противоречить ее законам. Если в молодости жить для себя, а в старости – для других, то это и будет то самое идеальное сочетание гедонизма и альтруизма, о котором издавна спорят моралисты.

Придя к столь «мудрому» выводу, лейтенант немедленно вывел из него необходимое следствие – значит, его почтенный дядя из одного только альтруизма обязан помочь своему молодому племяннику.

Лихо подкатив к подъезду старинного особняка восемнадцатого века, Фихтер спрыгнул на тротуар и полез в карман за деньгами. Расплачиваясь с извозчиком, он случайно глянул вдоль улицы и замер. Высокий седовласый джентльмен в сером костюме, серой шляпе и с тростью в руке быстро удалялся в сторону ратуши, время от времени оглядываясь по сторонам, словно высматривая свободный фиакр. Лейтенант видел джентльмена только со спины, однако и этого вполне хватило, чтобы заподозрить неладное: спина незнакомца была совершенно прямой, а походка – твердой, если не сказать чеканной. Несомненно, это был переодетый военный, и притом не кто иной, как полковник Фихтер!

– Что за черт! – недоуменно пробормотал лейтенант. – Или я ошибаюсь, или… Стой, дубина, и подожди меня пять минут! – грубо приказал он начавшему выказывать нетерпение извозчику.

Сунув деньги обратно в карман, он быстро взбежал по мраморным ступенькам парадного и нетерпеливо постучал в дверь тяжелым медным кольцом. В то время в моду входили электрические звонки, но полковник Фихтер считал их «дамской игрушкой».

Фердль открыл почти сразу.

– Где дядя? – тут же спросил лейтенант, стоя на пороге и вперив пристальный взгляд в старого швейцара.

– Господина полковника нет дома…

– Давно он ушел?

И тут Фердль вдруг отвел глаза и забормотал, что это было еще рано утром, когда «господина полковника вызвали по телефону в Генеральный штаб».

– Врешь! – уверенно заявил лейтенант и тут же добавил: – Ну и черт с тобой!

Он быстро вернулся к своему фиакру и поспешно забрался внутрь.

– Следуй вон за тем господином, – приказал он извозчику, но тут, поискав глазами, вдруг заметил, что дядя исчез.

Улица Флорианц была прямой и широкой, а в полдень и весьма оживленной, так что полковник мог легко затеряться или среди прохожих, или зайдя в какое-нибудь кафе, не говоря уже о магазинах. Но вряд ли начальник контрразведки выйдет из дома в штатской одежде лишь для того, чтобы неузнанным посидеть в кафе или посетить магазин! Наверняка он уже нанял фиакр… но какой именно? Впереди были видны два экипажа, не считая автомобиля и открытой коляски с откидным верхом, в которой находились две дамы.

– Трогай! – приказал Фихтер.

– Куда?

– Вперед, за ближайшим фиакром!

Карета рванулась с места и покатила в сторону площади Радецкого, на которой стоял конный памятник знаменитому маршалу. Фихтер, высунувшись из окна, увлеченно следил за обоими преследуемыми фиакрами, в пылу погони забыв задать себе очень простой вопрос: а зачем он, собственно, это делает? Мало ли какие дела могут быть у его дяди, и он вряд ли обрадуется, если узнает, что племянник следует за ним по пятам.

На площади Радецкого фиакры разделились: один направился по улице Грабен в сторону Восточного вокзала, второй – в направлении острова Пратер.

Возница придержал лошадей, а лейтенант лихорадочно соображал. Если дядя действительно находится в одном из этих фиакров, то куда, черт подери, он мог направляться? Решив, что вокзал является более «военным» объектом, чем любимое место увеселения всей Вены, лейтенант приказал свернуть на улицу Грабен. Теперь фиакры ехали друг за другом, и Фихтеру оставалось лишь надеяться на то, что он не ошибся.

Ему повезло – когда фиакр остановился на площади перед вокзалом, лейтенант с радостью увидел, как из него выходит тот самый господин. Расплачиваясь с извозчиком, он впервые повернулся лицом к Стефану – и это оказалось настолько удивительным зрелищем, что лейтенант, непроизвольно откинувшись в глубь собственной кареты, изумленно присвистнул. Котелок незнакомца оказался низко надвинут на лоб, глаза скрывали темные очки, однако в этом еще не было ничего странного. Лейтенанта поразило другое – господин не носил ни усов, ни бакенбардов! Значит, это не дядя, ибо полковник Фихтер никогда и ни при каких обстоятельствах не расстался бы с собственной, и весьма пышной, растительностью.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 59 >>
На страницу:
8 из 59