Кровь танкистов

Вспомнив кое о чем, танкист кивнул в сторону брошенного автомобиля:

– Там, в багажнике, какой-то чемодан и сумка, Карась их с собой тащил, когда из дома драпал. Ну, я и прихватил, вдруг что ценное.

– Ого, а ты, смотрю, парень хваткий. Еще и трофеи приволок. – Геманов отдал одному из своих людей короткое распоряжение. – Молодец. Ступай в тачку.

Коротко кивнув, Краснов поплелся в сторону полковничьей автомашины, успев заметить, как фургон «Скорой помощи», врубив мигалку и сирену, рванул в сторону города. Плюхнулся рядом с водителем, место которого занял сам полковник. На заднем сиденье устроились двое молчаливых парней в полной боевой: камуфляж, каски, бронежилеты, забитые боекомплектами разгрузки и автоматы в руках.

Взревев мотором, явно не штатным, машина выехала на шоссе и поперла к городу со скоростью никак не меньше ста двадцати кэмэ – судорожно сглотнув, Василий торопливо уставился в лобовое стекло. Не хватало только, чтобы полковник заметил, что он боится быстрой езды!

– Товарищ полковник, я…

– Не сейчас, – отрезал Геманов, мазнув по лицу танкиста цепким взглядом. – Когда прибудем на место, тогда и доложишь. Пока одно могу сказать: ты все правильно сделал, молодец. Я и не думал, что сам справишься, да еще и столь быстро, а ты вон как, аж завидно. В спецназ тебе нужно, танкист, не иначе как, – полковник усмехнулся. – Пойдешь под мое начало? Нам такие, как ты, очень нужны.

– Если обратно не вернусь, то пойду, – абсолютно серьезно кивнул Краснов. – Я ж ничего, кроме войны, и не видел. Да и гражданской профессии у меня нет, танкист я. Вот на Соньке женюсь и пойду. Поди, чему и научат…

– Даже так? – смущенно пробормотал тот. – Уже и свадьбу спланировал? Серьезный подход, да… Ладно, ловлю на слове. В бардачке сигареты, хочешь – кури. Скоро приедем, там и поговорим. Все, объявляю режим радиомолчания.

Глава 4

Дмитрий Захаров, 1943 год

Как ни странно, но награду он все-таки получил, причем еще до конца недели. На третий день немногословный комбат вручил ему картонную коробочку с орденом Красной Звезды. К ордену полагалась еще медаль «За отвагу» (уже вторая, между прочим!) и представление на очередное воинское звание, пока, впрочем, не утвержденное в штабе фронта. Уже после, расписываясь в ведомости, Дмитрий узнал, что «отважные» медали получили и все танкисты, как его погибший экипаж, так и Иван с Серегой. Первые, разумеется, посмертно…

А вот про разведывательную группу Гвоздева ни слова сказано не было – что, впрочем, и понятно, мужики подчинялись совсем иному ведомству. И свои награды, пусть и посмертно, надо полагать, тоже получили.

Луганского он больше не видел, хотя и подозревал, что «звездочку» получил не без его участия: наверняка ведь орден прилетел ему на грудь именно за трофейный портфель. Когда подумал об этом, неожиданно поймал себя на мысли, что за два сорванных немецких наступления, помноженную на ноль разведгруппу и спасенный госпиталь могли бы всех наградить и посерьезней, но тут же ее, эту самую мысль, и прогнал. Не за побрякушки воюет, в конце концов! Он и двадцатилетним пацаном в вылинявшей «афганке» за идею воевал, а уж сейчас?

Да и парни, как наспех похороненные им в том памятном лесу, так и дравшиеся плечом к плечу в крайнем бою, тоже. Так что нечего и стесняться: как бы там ни было, командовал он, значит, и орден получил вполне заслуженно. А вот о том, что эта самая «звездочка» – уже вторая в его жизни, знать, определенно, никому не стоит. Смешно, кстати, вышло: номер второго полученного им ордена отличается от первого куда меньшим количеством цифр…

Награды обмыли тихо, собравшись после отбоя возле танка. Вскрыли банку американской тушенки, нарезали крупными ломтями вчерашнюю буханку хлеба и, бросив в кружку со спиртом орден и медали, пустили по кругу. Всё – молча, поскольку говорить просто не хотелось. Да и не о чем было особенно говорить. Ну, награда – и награда, война ж идет, как тут без наград обойтись? Обычное дело.

Больше всего медали радовался заряжающий, но, глядя на более опытных Захарова и мехвода, старался особо вида не показывать, хоть порой и выходило плохо. По крайней мере, скрыть периодически бросаемые на новехонькую «Отвагу» восторженные взгляды ему так и не удалось. Дмитрий с Иваном, понимающе переглянувшись, разумеется, сделали вид, что ничего не замечают. Потому что первая в жизни боевая награда – это… ну, это, в общем, очень и очень важно! И поймет эту самую важность только тот, кто побывал в реальном бою.

А утром страдающего легким похмельем Захарова снова вызвали в штаб, где комбат сообщил, что танк за номером «сто двадцать четыре» переходит под его командование. В соответствии с чем ему необходимо срочно подобрать недостающего члена экипажа, суть – стрелка-радиста, после чего принять взвод. Угу, именно так – и никак иначе. Впрочем, а чего он хотел? До его «попадания» Краснов был именно взводным, и неплохо себя показал в последних боях (десантник внутренне усмехнулся: ну, да, мы пахали, я и трактор!). Спасибо, хоть роту сразу не дали, иначе куда б он без опыта-то? Школа славных советских воздушно-десантных войск и опыт горной войны – это, безусловно, сила, вот только пользы от нее тут, в сорок третьем да на командирском сиденье «тридцатьчетверки», почти никакой. Одна надежда на память Краснова. Учился ж он чему-то в своем танковом училище, да и повоевать за два года успел неслабо. Так что будем надеяться, Захаров на его месте сделает не меньше, чем мог бы сделать младший лейтенант. А то, глядишь, и больше, мало ли как судьба повернется?

Заодно десантник получил и новое задание – пока еще не в качестве взводного. Ночью предстояло перегнать в расположение бригады отремонтированные танки, попутно сопроводив колонну из нескольких грузовиков. Штаб уже тоже сворачивался, собираясь убыть к новому ППД – никаких разъяснений не последовало, но Захаров понял, что бригаду перебрасывают подальше от линии фронта.

Откозыряв, Дмитрий, пригнувшись, выбрался из накуренной штабной землянки. Вот же курят предки, пипец просто! Нет, он тоже с самого Афгана дымил, лет после тридцати, впрочем, ежегодно безуспешно пытаясь бросить, но чтобы так?! Да еще и такое откровенное дерьмо, гордо именуемое в этом времени «отменным табачком»? И ведь не самосад шмалят товарищи командиры, а вполне себе фабричные папиросы. Некоторые, правда, предпочитают трофейные сигареты, немецкие или французские, но, с точки зрения человека двадцать первого столетия, избалованного щедро разбавленным селитрой, формальдегидом, свинцом и прочими канцерогенами[5 - В состав современных сигарет входит мышьяк, формальдегид, свинец, цианид водорода, оксид азота, монооксид углерода, аммиак и еще 43 различных соединения, даже фосген! Так что травитесь на здоровье!] куревом, все равно излишне крепкие.

Стоя на пороге землянки, Захаров достал портсигар – последний подарок мехвода Балакина – и, отщелкнув крышку, выудил папиросину. Постучав картонной гильзой по крышке, сунул в рот, привычно уже смяв пальцами мундштук. Ухмыльнулся про себя: других критиковать легко, а вот когда самому подымить захочется, так ведь любое дерьмо в рот запихнешь!

Встрепенувшийся часовой закинул на плечо ремень карабина и поднес сложенные «лодочкой» ладони, внутри которых теплился огонек бензиновой зажигалки, сделанной из винтовочной гильзы:

– Пожалте, тарщ лейтенант.

Прикурив, Дмитрий благодарно кивнул, одарив бойца парой папирос. И неторопливо потопал обратно. Весь его невеликий экипаж ожидал возвращения командира возле входа во временно выделенную им для ночлега землянку:

– Здоров, командир, – мехвод протянул Дмитрию дымящуюся алюминиевую кружку. – На-кась, чайку дерни, поди, горло после разговора с комбатом пересохло? – и ухмыльнулся в усы. – Пей, я сахарку с запасом кинул, пока имеется. Правда, Серег?

– Угу, – согласился немногословный заряжающий. – Сладкий. Вкусно.

И, сделав из кружки шумный глоток, снова уставился в одному ему ведомую даль.

Поколебавшись пару минут, Дмитрий негромко сказал:

– Мужики, короче, дело такое. Теперь мы один экипаж, комбат распорядился. Осталось только радиста найти.

– Ну, а чо. Найдем, – механик затянулся самокруткой, окутавшись сизым махорочным облачком. – Есть у меня один знакомец из рембата, думаю, капитан отпустит, коль комбат добро дал. В рациях шарит – мама не горюй. Пулемета, правда, и в глаза не видел, но пользы-то от курсового, сам знаешь, командир. Диски менять научим, да на спуск жать тоже. А не попадет, так я гусеницами подправлю, – и, вновь усмехнувшись в усы, сделал солидный глоток чая.

– Яша зовут. И фамилия такая, необычная. Шнеерзон, короче. Ты как, командир, ничего против евреев не имеешь?

– Что? – на миг опешил Захаров. – А почему я должен что-то против них иметь?

– Ну, мало ли? – меланхолично пожал плечами мехвод. – Был у меня сержант, еще до того, как в рембат попал, так страсть, как их не любил. Погиб, правда, быстро да того… непонятно. А тебя я и не знаю толком. И Серега, вон, тоже не знает…

– Так, бойцы, – наконец-то врубился в тему Захаров, поднимаясь на ноги. – Верно говоришь, пора и познакомиться. Повоевали мы вроде бы неплохо, а вот времени друг дружку получше узнать не было, согласен. Короче, начну с себя. Младший лейтенант Василий Краснов. На фронте с конца лета сорок первого. Жив, как видите. Последние полчаса – комвзвода средних танков типа «три-четыре», которые нам, очень надеюсь, дадут. До того, впрочем, тоже был командиром взвода. Мой крайний экипаж в полном составе погиб несколько дней назад при отражении прорыва немцами линии фронта. Наша рота сумела их остановить, но выжил только я, так уж вышло. Всё.

Мехвод собрался было подняться следом, однако Дмитрий махнул рукой: «не нужно, мол».

– Ефрейтор Иван Фрунза. Бессарабский я. Аккерманского уезда, ежели по-старому. Молдаванин наполовину, по батьке. Когда в сороковом наши вернулись, меня как только не проверяли. И так, и эдак. «Энкавэдэ», все дела – кто ж виноват, что после империалистической все так обернулось? Мне тогда и лет-то было, одной рукой можно счесть. Ну, короче, сочли угнетенным классом, в Харьков отправили, на тракторный завод, благо профессия уже имелась. Там уж подучился тому-сему, освоился, наладчиком работал. А тут и фриц на нас двинул. Вот, примерно, так. Знаешь, лейтенант, как подумаю, что счас румыны на моей земле творят, так и ужраться хочется, в чистую жопу. А потом сесть за рычаги – и вперед. И чтоб не стрелять, чтоб гусеницами давить. Ну, ты давеча видал, как оно бывает, – и бросил смешливый взгляд в сторону смущенно потупившегося заряжающего.

– Ладно, понял я, – кивнул Захаров, про себя подумав: нет, ну что за издевка истории, а?! Сначала одессит Балакин, теперь – уроженец Аккерманского уезда, в его времени ставшего Белгород-Днестровским районом Одесской же области. И оба – механики-водители, кстати. Это что, прикол такой? Ему не понятный? Или… или так должно было быть?

– Серега, ну, а ты чего про себя интересного расскажешь? Нам теперь аж до самой Победы вместе воевать, так что давай, колись. А то напишешь чего похабного на стене Рейхсканцелярии, а мне потом за тебя краснеть.

– На чего стене? – искренне не понял заряжающий.

– Рейхстага. Ну, это в Берлине, там, где Гитлер от нас прячется. Неужто не захочешь на стене свой автограф оставить?

– Ну, я это… захочу, конечно… ежели фриц раньше не спалит…

– Неправильно мыслишь, Серега! Фриц нас спалит только тогда, когда мы сами к нему в прицел полезем. А вот ежели мы не полезем – то до самого Берлина и дойдем. Логику понимаешь? – встреча с земляком, пусть и проживавшим в доброй сотне километров от родной Одессы, настроила десантника на шутливый лад. Похоже, и механик со смешной фамилией Фрунза его понял:

– А чего ему понимать, ему главное – унитар не перепутать, верно, Сереж? Да об полик не уронить, взрывателем вниз!

– Все б вам шутить, Иван Федорыч! Нормально пихал да не ронял, вона скоко фрицев набили, нет разве? Кстати, мой первый бой! И медалю навесили, если б плохо пихал, глядишь, и не дали бы!

– Ладно, ладно, виноват, – ухмыльнулся в прокуренные желтоватые усы мехвод. – Вон, и лейтенант тоже себя виноватым чуйствует. Ты, Серега, лучше о себе чего расскажи.

– А чо рассказывать-то? – насупился тот. – С Воронежа я. Не с самого, правда, недалечко так, с полста кило?метров всего. Учиться поехал, в ФЗУ, а тут и война. Немец попер, ну, то да сё, а я ж не по месту жительства. Приписного и нету. Пока туда-сюда, спасибо, в рембат попал, руки-то у меня не с жопы растут, батя много чему обучил. А тута и бой этот. Ну и все. Товарищ младший лейтенант, разрешите обратиться? – совершенно неожиданно закончил свою спутанную речь заряжающий.

– Обращайся, – удивленно пожал плечами Захаров.

– Я не виноват, что меня тогда вытошнило. Товарищ ефрейтор ж не сказал, что фрица нужно ломом с катков выковыривать. А я, как кишки да прочее непотребство увидал, так и сблювал. Он с меня смеётся, а в чем я виноватый? Я мертвяков только в гробах и видал. Так что считаю, что ни в чем не виноватый. Вы ж теперь наш командир, вот и рассудите!

– Да что тут рассуждать? – искренне удивился десантник. – Привыкнешь еще. В первый раз всякое бывает. Насмотришься еще и на трупы, и на все остальное. На всех войны хватит. А ты, Иван Федорович, прекращай парня доставать. Думаешь, мне шибко приятно было?

– А я чего? – простодушно хмыкнул в роскошные «молдавские» усы механик-водитель. – Ладно, командир, проехали. Понял я все. Виноват, больше не буду. Так я это, за Яшкой сгоняю? Точно говорю, парень толковый, пригодится.