Нет в раю нераспятых. Повести

– Попам проще. Они всегда постились. Привыкли уже.

– Кто постился? Попы? Да вы на их рожи лоснящиеся посмотрите. Людей заставляют поститься, а сами, небось, весь пост мясо жрали да вино пили.

– И не говорите. Недавно под гимназию свою поповскую, чи семинарию, шут их разберет, отобрали у школы целый корпус. Люди, мол, без Бога, прожить не могут. А без школы могут?

– А рожи-то, рожи. Так и лоснятся.

– Женщины, что же вы продукты-то святить к попам едите, если так вас от них мутит?

– Так принято. Наши деды и прадеды завсегда на пасху яйца святили и пасхи.

– Наши деды и прадеды всегда постом говели, а пасху в храме встречали, и священство за глаза не обсуждали.

– Ишь, правильная нашлась. Ты часом не из этих, которые иеговы?

– Как вам не стыдно? Я православная христианка.

– Это тебе стыдно должно быть, что в чужие разговоры лезешь.

– Да что с ней говорить. Поповская защитница. С иеговами этими и то интересней.

Анастасия Ивановна слушает такие разговоры молча. Она уже знает, что встревать и убеждать в чем-то упертых российских женщин бесполезно. Несколько лет пыталась она доказать родителям своих учеников, что в Светлое Воскресенье ходить на кладбище не нужно, что есть для этого особый пасхальный день – Радоница. Куда там! Ответ один: «Наши деды и прадеды завсегда так делали, а ты нам, мол, не указ». Обидно только. Русские ведь люди. Вон в городе уже второй зал царства Иеговы отгрохали. Огромный, почти с квартал, всяких строений и зданий. А соборный храм ютится в простой приходской церквушке, потому что денег на строительство кафедрального собора у епархии нет. Семь лет как побывал в Светлогорске Святейший Патриарх, освятив закладной камень на месте строительства, и с тех пор удалось лишь вырыть котлован, да залить фундамент. Залить-то залили, да цемент оказался некачественным, потрескался. Нужно ломать да заливать по-новому. А где денег взять? Пожертвований прихожан едва хватает, чтобы отремонтировать действующий собор. Отец настоятель колоколенку строить задумал и то, слава Богу!

Вот и остановка. Автобус пустеет. Со всех сторон стекаются к церкви ручейки русского люда. Куличи святить. Анастасия Ивановна расспрашивает в свечном ящике, в бухгалтерии, в трапезной, когда будет старец Игнатий. Никто толком не знает. Придется ждать. Посвятив свои продукты, она садится на скамеечку возле храма. День сегодня чудный. Постом почитай все дни дожди шли. А вот сегодня солнце с утра. Пекло. Можно на скамеечке посидеть, не боясь застыть. Вон из храма вышел молодой батюшка. Он два-три месяца как в епархии. Говорят, у него хорошее семинарское образование. Анастасия Ивановна приветливо кланяется проходящему священнику.

– Благословите, отец Василий. Вы сегодня утром служили. И весь день на ногах, а всенощную как же?

– И всенощную, сестра, буду служить. Обязательно.

– Хоть бы домой сходили, передохнули.

– Некуда мне идти. Нет у меня дома.

– Как так нет? А семья. У вас ведь трое детей… кажется.

– Трое. И семья. Но они живут в Синереченске. Я ведь на Украине учился. Там же меня рукополагали. Женился. Женщину взял добрую, работящую, набожную. Вдовицу. С тремя детьми. И все бы хорошо, да родители ее родом с этих мест, уговорили нас переехать. Мол, рядом жить будете, а мы вам поможем, да и священники, мол, здесь нужны. Приехали. В Синереченске у родителей жены трехкомнатная квартира. Одну нам выделили. Временно. Церквей в городе три. Священников по полному штату. Служить негде.

– А в районе? В сельских церквях?

– Пробовал. Пошел пешком в областной центр. Это семьдесят пять километров. Ничего. Добрые люди помогли. Попутками добрался до епархиального управления. Владыка Ефрем выслушал и только руками развел. Приходов по области мало. Иерейских вакансий нет. Люди к вере отеческой возвращаются туго, нехотя. Вот сектанты преуспевают. Почитай в каждой деревушке у них собрание. Залы царств огромные, молитвенные дома в три этажа. А церквушки стоят покосившиеся, полуразрушенные. Да.

– А как же Вы, батюшка, у нас оказались? У нас ведь другая епархия.

– Служить надо где-то. Семью кормить. Родители жены ничего, терпят. Не гонят нас пока. Но нельзя же все время на их шее сидеть. Пробовал я подрабатывать. В артель лесозаготовительную устроился. Хорошие деньги получал, приоделся сам, семью приодел. Да вот беда – артельщики как зарплату получат, так недели на две в запой уходят. Приходится сидеть без работы. А тут еще сектанты одолевать стали. Узнали про мое положение, пришли ко мне большой делегацией, мол, иди к нам служить. Дом двухэтажный сулили. Зарплату – пять иерейских. Стол для семьи. Насилу выпроводил. Так почти каждый день теперь ходят. Подарки носят. Уговаривают. Ох, искушение. Я к сектантам не хочу. Православный я…

Возле Анастасии Ивановны и отца Василия останавливается проходивший мимо мужичок в сильном подпитии. Он старается вслушаться в разговор и, наконец, перебивая батюшку, вставляет реплику:

– Это, святой отец, правильно.

– Что правильно?

– Вот то, что Вы говорите, правильно. Мы все православные. Это так. Да. Писатель один сказал, Вы, отец святой, знаете такого писателя Льва Толстого?

– Знаю, брат.

– Вот-вот. Ты знаешь. Так он сказал, что русские без веры – дрянной народишко. Это точно.

– Это Достоевский.

– Что?

– Достоевский сказал.

– Какая разница! Дело разве в том.

– А в чем?

– В том, что мы – русские, стало быть, православные. А нас гноили. Попов этих тоже. Того. Сволочи-и-и.

Мужик завыл пьяным голосом, Анастасия Ивановна перекрестившись, отчитала его маленько, и вдвоем с батюшкой они выпроводили незваного собеседника за ограду храма. Уже через минуту с улицы донесся рев песни: «А у тебя спи-и-ид, и мы все умрем…»

– Беда, беда. Спивается Россия. Почище сектантов беда, – отец Василий глубоко вздыхает, а затем губы его начинают шептать молитву. Анастасия Ивановна смиренно ждет, а после вновь спрашивает батюшку:

– Так как же Вы у нас-то оказались?

– Владыка Ефрем посоветовал. Иди, говорит, в Светлогорск. Там епархия только образовывается. Штат иерейский, наверное, не укомплектован. Пошел я домой.

– Опять пешком?

– За все: Слава Богу! Опять добрые люди помогли. Видят, человек в рясе, остановились. С полдороги подвезли. Придя домой, переночевал, а утром сюда пошел. Благо, это недалеко. Сорок километров всего. Ваш епископ меня как родного встретил. Обнял. Расспросил. С вакансиями и у него туговато. Но взял меня сюда служить. Пока, правда, за штатом, но будет воля Господня, может, что и подвернется.

– А где же вы ночуете, батюшка?

– Здесь. В подвальчике. Там у меня матрац и одеялко. Правда, в холода я подзастыл малось, но молился Богу и не слег.

Отец Василий кладет на себя крестное знамение и шепчет благодарственную молитву.

– А как, батюшка, к Вам относятся местные священнослужители?

Отец Василий хмурится, затем горько усмехается и итожит:

– Слава Богу за все! Слава Богу!! Извините, сестра, надо идти работать. А вообще, я счастливый человек. Вот, до Пасхи дожил. Не заболел, не слег, а главное – веру в людей, в ближних своих, не потерял. Каждого, каждого любить стараюсь. И мужика этого, что когда-то Толстого с Достоевским читал, и братьев своих в рясах, и верных прихожан. А как же! Каждый, кто тайн Христовых причащается, несет в себе Христа. Это ж надо же! В каждом Христос. Да как их не любить-то. Вон, Серафим Саратовский всем приходящим руки целовал, Христа встречал. Вот так бы и нам.

– Простите, батюшка, и благословите.

– Бог тебя благословит.

Отец Василий спешит в храм. Старца Игнатия все нет. А народ прибывает и прибывает, чтобы успеть посвятить свои пасхи, куличи и крашенки.