Интеллектуальная мысль Рязани

Только находясь в постоянном духовном общении с Церковью и нравственно совершенствуясь при помощи Божественной благодати, христианин может постепенно ослабить в себе силу всякой нравственной нечистоты.

Св. храм является лучшей школой благочестия, а храмовые Богослужения – лучшим учителем веры и нравственности.

Наоборот, при редком посещении храмовых Богослужений христианин лишает себя необходимого поучения и духовного руководства в деле спасения.

Однако нужно иметь в виду, что посещения Богослужений станут спасительным делом для христианина только в том случае, если он приходит в храм по чистому влечению сердца. И это естественно, потому что всякая добродетель, сделанная по какому-либо принуждению, не имеет нравственной цены.

Человеку, стоящему на пути развития нравственных сил, существенно необходим руководитель, содействующий возрождению ближних. Кто вздумает довольствоваться лишь собственными соображениями и думами при разрешении моральных вопросов и затруднений, тот рискует погубить даже истинный дар своей природы.

Причина эгоизма, готового омрачить чуть ли не все отношения людей друг к другу, коренится в отсутствии нравственной поддержки на самых первых шагах сознательной жизни человека.

Правдивость и сострадание – вот минимум условий, обеспечивающих успех возрождения.

Доказано, что совершителями великих дел являются лишь те люди, которые способны сильно чувствовать. Лишь согревающая энергия сердца способна соединять нас тонкими и в то же время неразрывными узами с нашими ближними, с природой и идеалом, притягивающим к себе всех.

Как самое острое зрение глаза человеческого бессильно, когда нет света – этого незаменимого условия для зрительных ощущений, – так и развитый ум соединенный с крупной энергией воли не могут сделать человека носителем силы влияния, если любовь не сопутствует и не проникает их собою.

Чувство любви – это первоначальная природа духа вообще, извращенная актом падения человека. Следовательно, любовь не из ничего вырастает, не искусственно прививается практикой, а является восстановлением природной силы, возвращением к жизни скрытого семени.

Чем отличается неоспоримо истинное направление любви от чувства, лишь по недоразумению носящих одно и то же название? Смирением и кротостью, без которых даже любовь не имеет настоящей притягательной силы. Насколько гордость неуместна и нежелательна в любви, настолько же необходимо и ценно в ней смирение.

Смирение вполне совместимо с твердой волей, с живой мыслью и кипучим сердцем, и при всем этом – постоянное признание своего несовершенства.

Смирение человека – неоценимое его достоинство, ибо оно избавляет его от самомнения, заносчивости и прочих недугов души, отталкивающих от себя и унижающих разумное существо.

Вырабатывается смирение в человеке путем непрестанного внимания к себе самому и своим душевным слабостям.

Если гордость, почти всегда связанная с неудовлетворенной озлобленностью, только портит и разрывает отношения, то смирение, наоборот, дышет добротой и самую злобу побеждает. Оно сближает и роднит людей, завоевывает невольное уважение к себе и укрепляет симпатию. Смиренная душа всегда светла, и через это и привлекательна для других.

Гармонию мыслей и чувств, приобретение навыков в различении добра и зла дает человеку Религия, его религиозная вера.

Христианская любовь и неразрывно соединенное с ней знание истины жизни является одновременно и самым сильным и самым разумным мотивом для человека выступать в качестве рассадника добра в среде своих собратий.

Если нравственное влияние христианина проявится хотя бы в том, например, что низкая, дурная мысль бежит из головы в его обществе и гнилое слово не сходит с языка, – то и за это слава Богу. Одно присутствие таких людей становится нашим возвышением и очищением.

Не слово только служит выражением действенности любви и не крупные поступки, а часто едва уловимые соприкосновения душ и не переводящиеся на язык точных понятий движения чуткой сердечности.

Самым удобным моментом для исправления человека признается година бед и страданий души, когда страдающий сам ищет участия и бывает более, чем когда-либо, склонен впустить в тайники своего сердца сторонний глаз, лишь бы только ослабить степень интенсивности своих внутренних мук.

При влекущем желании совершенства, при сознательной работе над собой, при стремлении достигнуть «почести высшего звания» раскрытие личности идет поступательно. Раскрытие личности или, говоря языком христианской аскетики, процесс ее обожения связан с нравственной деятельностью человека.

Понятие нравственности моралисты выводят из философского анализа этого слова. Оно происходит от глагола «нравиться», что указывает на приятный, привлекательный для человеческого сердца характер нравственного добра.

Гармоническое сочетание добродетели и счастья, сознание своего долга – это лишь идеал, к которому человек должен стремиться.

Много пишут и говорят об улучшении материального быта. Это необходимо и хорошо. Но вопрос об очеловечении, о нравственной деятельности, о духовной поддержке ищущих участия, тоже необходим, а он мало затрагивается.

Необходимость раскрытия человечности в человеке нельзя не признать за самую святую истину. Но без поддержки люди часто теряют всякую нравственную чуткость, тогда как по идее разумности она должна развиваться и крепнуть.

Обычная скрытность большинства людей, утративших духовную чистоту, представляет собой естественную преграду и трудность подхода к сердцу. Вот почему власть над внутренней жизнью общества и отдельных лиц, в большинстве случаев, принадлежала и принадлежит не выдающимся каким-нибудь общественным деятелям, не лицам, на которых массы посматривают с удивлением и завистью, а самым иногда незаметным для целого мира, по-видимому, слабым и немощным, но сильным на деле смирением поборникам добра. Потому-то и учит Христос, что они наследуют землю.

Смирение вполне совместимо с твердой волей, с живой мыслью и с кипучем сердцем, и при всем этом – постоянное признание своего несовершенства.

Смирение и кротость души – вот что украшает человека, делает его приятным и милым для всех окружающих, а если к этому добавляется горячее, любящее сердце, – то все это делает человека «солью земли», свечой, которую ставят на подсвечнике, чтобы светить всем в доме.

В условиях общей механизации для отдельной личности возникает угроза быть раздавленной окружающей средой, если не приложить усилий для ее, личности, охраны. Это тем более опасно, что массы людей не только не испытывают отвращения к подобному единообразию, но, напротив, всячески ему содействуют и приобретают к нему вкус. Какой же вред это может нанести отдельной личности? Это лишает личность способности мыслить, рассуждать, действовать по своему усмотрению. Решать, где добро, а где зло, устанавливать, что истинно, а что ложно.

Цивилизация – это применение знания, науки к жизни, она утилитарна. С развитием цивилизации жизнь становится более занимательной, более легкой, более поверхностной. Если раньше, до широкого развития цивилизации, люди искали смысл жизни, то теперь они ищут успехов и удобств, полагая в них если не смысл, то цель своего существования. Эти цели строят внешнюю, материальную жизнь, цивилизацию, а смысл создает духовные ценности – культуру. Цель направлена на временное, смысл – на вечное. Без целей жизнь стояла бы на месте, без смысла она была бы пуста.

Как принято считать, культура состоит из трех областей: религии, философии и искусства. Поэтому именно в этих «останках» мы изучаем прошлое человечества и оцениваем и познаем то «дело», которое совершил в своем земном пути тот или иной народ.

Культура в высоком, духовном смысле слова не разрушается аскетизмом, а, наоборот, требует его и всегда основывается на нем. Истинное величие гения всегда равно силе внутренней аскезы, проникающей все движения его духа.

Строя великолепные храмы, древнерусское государство было заинтересовано в том, чтобы Киев, например, стал не хуже Константинополя, чтобы собственные Софии, а впоследствии Успенские соборы, появились во всех крупных городах Руси, в том числе и в Рязани, чтобы великолепие и грандиозность храмов могли вызывать в русском человеке сознание величия своего народа и своего Отечества.

Русским мастерам и умельцам оказались близки нравственные проблемы христианства, тема материнства, рождения, оплакивания смерти близкого, любви к человечеству. Византийское искусство пленило их своим умением сочетать разные виды искусства – слово и живопись, архитектуру и живопись, живопись и музыку, философию и живопись. Мы можем видеть отзвуки его в русской иконе.

Христианство провозгласило идею абсолютной ценности отдельной личности. Личность – это все, душа человека дороже всего мира, – но здесь встречаемся с антиномией (противоречие между двумя взаимоисключающими положениями, каждое из которых доказуемо логическим путем – прим. О. Е.). Личность абсолютно ценной может быть в абсолютно ценном обществе. Духовная жизнь личности неотделима от ее общения с другими (также и самое общение непонятно без наличия жизни духовной, а не какой-нибудь другой).

Пока человек остается человеком, он ищет дружбы. Рано или поздно появляется внутренняя близость личностей, теснейшее сплетение двух миров. Любовь – свободное избрание одной из многих личностей.

Актом внутреннего самоопределения человек избирает себе Друга. К одному из многих устанавливает он отношение как к единственному, душевно прилепляется к нему. Его – обыкновенного – рассматривает уже как необыкновенного. Его – серого – как праздничного, будничного, – как торжество. Человек увидел в Друге то, что для других незаметно, – образ образа Божия.

Когда у друзей настанет откровение каждого в каждом, тогда вся личность с ее полнотой делается прозрачной, – до предведения того, что сокровенно. Но это взаимное проникновение личностей есть задача, а не изначальная данность в дружбе. Прозрачность личности «Я» достигается в жизненном взаимодействии любящих.

Идеал дружбы не врожден человеку, а познан опытом. Дружба не только этична и психологична, но, прежде всего, онтологична и мистична. Мистическое единство, открывающееся в сознании друзей, пронизывает собой все стороны их жизни, озолачивает их будничное, каждодневное.

Друг делается величиной большей по своей ценности даже в области просто товарищества. Друзья связаны теснейшим единством: «иной друг более привязан, чем брат».

Друг – опора и покров в жизни. Помощь Друга приобретает таинственный и любезный сердцу оттенок. Выгода от Друга делается Святыней.

Дружба ничем не может быть разрушена, кроме как тем, что направлена против самого единства друзей, что ударяет в сердце Друга как Друга – а именно: вероломством, издевательством над самой Дружбой, над Святыней ее.

Верность при дружбе есть и всегда считалось церковным сознанием за нечто необходимое не только ради сохранения дружбы, но и ради самой жизни друзей.

Другу должно принадлежать высшее доверие и высшее прощение.

Именно в дружбе начинается выявление личности, и поэтому тут начинается настоящая, глубинная святость, но в ней же может начаться и глубинный грех. Дружба дает высшую радость, но она же требует и строжайшего подвига.

Чтобы всегда побеждать свое самолюбие, чтобы тысячи раз сращивать соединительные нервы дружбы, неизбежно рвущиеся и от своей греховности, и от воздействия извне, – нужен таинственный ток энергии, непрестанно обновляющий первое, ослепительное время дружбы. Этот ток энергии для верующего человека в Боге. Отсюда и дружба – это созерцание себя через Друга в Боге. Дружба – это ведение себя глазами Друга, но перед Лицом Бога.

Жизнь – сплошной ряд диссонансов. Но через дружбу эти диссонансы разрешаются, и в дружбе общественная жизнь получает осмысленность и примиренность. Отсюда дружба – существенное условие жизни. Она дает человеку самопознание, открывает ему, где и как надо работать над собой.

И если брак есть «два в плоть едину», то дружба – два в душу едину, если брак – единоплотие, то дружба – единодушие.

Одиночество же, если оно не имеет своим привязчивым спутником постоянной мысли о друге, – не вредно и даже полезно в некоторых отношениях. Но представление в одиночестве дружбы действует вредно, особенно опустошение личности происходит тогда, когда человек вынужден толочься на людях. Не получая духовного удовлетворения, но вечно бегая за ним и около него, он дразнит себя мечтой воображения и на нее утекают все его духовные силы.

Половое воздержание, если оно не сопровождается возбужденным состоянием, не вредно физиологически, а в отношении мистическом – даже служит выработке новых способностей. Однако воздержание, связанное с возбужденностью, т.е. представлением выхождения из себя через пол, – вредно, и тем вреднее, чем ярче образы воображения. Душа тогда грязнится и гниет, равно как и тело гибнет.