Личный поверенный товарища Дзержинского. Книги 1 – 5

– Это вы зря говорите, – Борисов проявил свою осведомлённость, – два класса у них есть, пролетарии и трудовое крестьянство, а мы в буржуях, в прослойке, которая должна быть перемолота этими двумя классами, вот это и есть главное, что меня отталкивает от них. А посмотрите на евреев в большевистском руководстве, иностранцев и инородцев? С евреями и инородцами я соглашусь, это наши люди и хорошо, что все предубеждения к ним будут уничтожены, а вот иностранные революционеры у нас что делают? Да и какие они революционеры? А преступный элемент во власти? Вы думаете, классово-близкий уголовник лучше классово-чуждого специалиста? Лично по мне, так я подожду, когда начнётся вменяемая политика Советской власти, а пока буду помогать вам в том, что не противоречит моим принципам, если вы вдруг примете предложение ВЧК.

– Вы предлагаете мне принять предложение? – не понял я.

– Я вам ничего не предлагаю, – чётко повторил Александр Васильевич, – свой выбор вы должны сделать сами. Как я могу работать с людьми, которые сразу объявили меня врагом? И учтите, скоро Париж будет наводнён офицерами, вырвавшимися из красного террора, вы ещё такого наслушаетесь, что поспешно принятое решение встанет вам поперёк горла.

– Понял, Александр Васильевич, – сказал я, – у меня тоже такое мнение, что решение я буду принимать тогда, когда пойму, что у власти не дантоны с робеспьерами.

– Я знал, что не ошибаюсь в вас, Дон Николаевич, – Борисов крепко пожал мою руку, – а сейчас – за Россию! А всё-таки, дерьмо у них коньячишко, наш шустовский из ереванских погребов сто очков им фору даст, да и рюмки такие, пальцем ткни и сухо будет. Эх, придёт такое время, когда будем мы в России, нальём себе по стопке водки и закусим солёными грибочками…

Глава 39

Мария ждала моего приезда и не шла отдыхать. Мы приехали из Парижа не так уж и поздно, посидели в кафешантане, посмотрели на женские ножки. Издалека да в капроновых чулках они всегда соблазнительны, а когда эта девчонка из кордебалета окажется в твоих руках, то кроме жалости к ней, желания накормить её и дать просто отдохнуть не возникает никаких чувств. Это у меня. Не знаю, как у других.

– Дон, – тихо сказала Мария, – у тебя полностью поменялось отношение ко мне?

– Совершенно не поменялось, – сказал я, – я давно ждал от тебя каких-то действий. Александр Васильевич точно определил твоё происхождение, у него глаз намётанный, да и кто будет посылать бессловесного исполнителя неизвестно с кем за границу? Я не думаю, что господин Дзержинский такой уж наивный филантроп и либерал. Следовательно, у тебя есть какие-то более высокие полномочия, чем моё сопровождение. Сейчас я понял, что главный человек ты, а не я и что пришло время, когда я должен действовать в интересах ВЧК. А ты определилась, кто ты сама есть? Если я не буду делать то, что ты будешь приказывать мне, то тебя отзовут и дадут работу по исполнению смертных приговоров в отношении контрреволюционеров, которых начнут плодить по любому поводу. И начнёшь с моей ликвидации. Так вот, учти, я в ваших эксах участвовать не буду. Кстати, если захочешь стрелять, то не предупреждай заранее и не читай морали, а не то я отберу у тебя пистолет и ликвидирую опасность для своей жизни. У нас есть в доме что-то выпить и закусить?

– Ты мне так и не сказал, как ты относишься к тому, о чем я тебе говорила? – Мария решила всё уточнить и иметь мой чёткий ответ на вербовочное предложение.

– Передай слово в слово, – сказал я, – никаких заявлений я писать не буду. Это первое. Помогать вам буду только тогда, когда дело будет соответствовать моим моральным принципам. Это второе. И третье. Я могу передать конфиденциальные личные послания советских руководителей главам государств Европы. И это всё. Ты довольна?

– Конечно, довольна, – обрадовалась Мария, – это даже больше того, что я ожидала услышать от тебя.

– Больше, – переспросил я, – а если бы было меньше, ты бы без раздумий застрелила меня?

– Я никогда не смогу выстрелить в тебя и никому не дам это сделать, – сказала Мария и её глаза стали наливаться слезами.

– Что с тобой, – я подошёл и обнял её за голову, – что с тобой случилось, комиссарша?

Мария рыдала, я никак не мог её успокоить. Наконец, рыдания начали стихать, и я снова спросил её:

– Что за беда с тобой приключилась?

– Это ты моя беда, – сквозь слезы сказала Мария и улыбнулась.

То, чего я боялся, совершилось. Конечно, я любил её в душе, но гнал от себя эти чувства. Мы не дома, и кто его знает, что ждёт нас впереди и я уже не могу спокойно работать, не чувствуя совершенно другой ответственности за близкого мне человека. Один я справился бы с собой и никогда не показал бы своих чувств. Но противостоять Марии и своему внутреннему чувству я не мог. В принципе, любовь – это тоже средство для вовлечения человека в секретную работу, но мы с Марией вроде бы поставили точки над всеми «i», которые были в её предложении.

Она была рада тому, что я не отверг категорически все, что она мне говорила. И ВЧК этого тоже не требовалось. Хорошо, что нет никаких следов причастности их секретного сотрудника к ВЧК. Уменьшается возможность провала при предательстве. Любое сотрудничество начинается с малого. Сначала один коготок увяз. Потом второй. Третий. Затем и лапка увязла. За ней и вторая лапка. А там и весь оказался заляпанным грязью, и обратного хода уже нет.

Кто бы знал, что творилось в душе каждого русского человека в то время? Если бы не нетерпимость большевиков, то лояльная часть интеллигенции, самая большая по численности, безоговорочно бы приняла новую власть. И был бы симбиоз социализма и рыночной экономики, именно регулируемой экономики и её социальной составляющей, но крайности всегда вредны.

Большевики пошли по пути воспитания могильщиков коммунизма из своих рядов. Это как химиотерапия при смертельном заболевании. А можно было переродить больные клетки и привить их к новому организму, обеспечив себе бессмертие. Но сработал социалистический принцип – если дорвался до власти, то уже на всю оставшуюся жизнь, не имея права на престолонаследование, и любая смена власти будет происходить в виде государственного переворота. Что сделаешь, родину не выбирают.

– Дон, помоги мне, – раздался из кухни голос Марии.

Я прибежал на кухню и увидел, что Мария пытается открыть бутылку с вином.

– Тебе кто позволил заниматься неженским трудом, – шутливо напустился я на неё, – давай-ка сюда бутылку.

Бутылку кларета кто-то закрывал на совесть. Я еле достал пробку, едва не сломав кованый штопор. Пробка с шумом вырвалась из горлышка, увлекая за собой струи красного вина, обрызгав мою белую рубашку и белую блузку Марии.

– Ух, ты, – только и вырвалось у меня. Мария схватила полотенце и стала промокать вино на мне и на себе.

– Хорошо, что это только вино, – сказала Мария, – бери бокалы и неси в зал, я уже всё приготовила.

Я поставил вино на стол, Мария расставила тарелки, положила на них лёгкие закуски, сыр и зажгла свечи, выключив верхний свет. Я разлил вино. Блеск рубиновых искр в бокале с вином соответствовал торжественности момента.

– Дон, ты возьмёшь меня в жёны? – спросила Мария.

– Да, – сказал я, – а ты возьмёшь меня в свои мужья? – спросил я.

– Да, – сказала Мария.

Звон бокалов возвестил о создании нового союза, о котором не будет известно никому, а поцелуй соединил нас навсегда.

Наша первая ночь была безумством страсти или страстью безумных, так ли это важно, когда два любящих сердца стали биться в унисон.

Глава 40

Окончание мировой войны и подписание мирного договора вроде бы и принесли покой в Европу, но они породили германскую ненависть к победителям, которые хотели уничтожить Германию и поставить её в разряд нищих стран, живущих лишь из милости победителей.

Германская империя сохранилась, но лишилась своего кайзера Вильгельма. Если бы Германская империя распалась на отдельные германские княжества, то история пошла бы совершенно другим путём. Но все пошло так, как оно и должно было идти. Распалась Австро-Венгерская империя. Была на грани распада и Российская империя, но большевики не допустили этого. Правильно они сделали или неправильно, история их рассудит, но если судить объективно, то они сделали правильно. А субъективных мнений столько, сколько людей живёт на свете. Все мнения услышать можно, но прислушиваться к ним нельзя, потому что в результате получится то же, как у отца с сыном. Что ни сделай, всё будет неправильно, что оба они на осле едут, что один, что осла на себе тащат. Правильным бывает то мнение, которое высказал человек, имеющий право принимать судьбоносное решение.

В числе стран, проигравших мировую войну, были Германия и Россия. Их поставили в положение изгоев на радость и на будущее горе Западу. Запад забыл заповеди Господние и получил за это отмщение.

Что было сказано Господом нашим? Это помнить нужно, доколе человек живёт на земле.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.

Мирись с соперником твоим скорее, пока ты ещё на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу.

Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

Только Россия и Германия следовали заветами Божьими и прощали друг другу прегрешения прошлого.

После очередной поездки в Париж Мария передала мне просьбу и письмо, которое нужно доставить германскому руководству. Предлагалось активизировать российско-германские контакты для преодоления международной изоляции. Понятно, что об этих переговорах никто не должен был знать. Нам открывался неограниченный кредит по организации встречи полномочных представителей таким образом, чтобы об этом никто не узнал.

Я вместе с Марией занялся доставкой послания, а Александр Васильевич подбором места и подготовкой легенды встречи.

Сама поездка из Франции в Германию вызывала косые взгляды у французов. Мария была в траурных одеждах, я был в чёрном, понятно, что у людей горе и не от хорошей жизни им приходится ехать к главному врагу французов. Мы ехали под легендой поиска родственников Марии в одном из лагерей военнопленных, которые потихоньку уже начали освобождаться от постояльцев.

Хорошо налаженные связи в Германии уже стали нарушаться. Стоит ослабить работу на каком-то направлении, как жизнь начинает вводить коррективы. Первого канала связи не существовало вовсе из-за гибели доверенного человека. Дублер лежал в больнице и ничего не мог сделать. Был ещё третий канал, так на всякий случай, так вот этот случай и пришёл в период послевоенной разрухи и хаоса.

На обусловленную встречу пришёл молодой человек из вечных студентов. Такой человек готов учиться всю жизнь, чтобы потом, к концу жизни изречь нечто нетленное философское, типа – век живи, век учись, а дураком помрёшь или прутковское – нельзя объять необъятное; зато этот человек всегда готов войти в революцию или в любую авантюру, которая позволит в одночасье стать всем ни из кого. Вот этому человеку мы и отдали пароль для связующего звена в министерстве иностранных дел о том, что есть сообщение. Само сообщение мы могли отдать только при получении ответа на пароль и сигнала, что канал передачи сообщения открыт.

Целую неделю мы ждали ответа на пароль, попутно знакомясь с тем, как живут немцы. По поводу трудностей сказано было много, но каждый немец считал себя оскорблённым и мечтал, что когда-нибудь они поднимутся с колен и покажут всему миру кузькину мать.