Мы похоронили маленького – мальчика лет восьми, его звали Женя – у корней большого дуба. Пуля попала ему в шею, и он умер на руках у Севки, пока мы бежали к лесу. Больше из нас никого не задело, если не считать убитого Тошки, оставшегося на путях. Помню, что я хотел помолиться и перекреститься, но люди, стоявшие вокруг, не делали этого.
Отрядом это назвать было нельзя – четыре человека и пулемет «максим». Трое были военными. Точнее, все четверо, просто четвертый – медлительный и большой эстонец – все еще носил немецкую форму, хотя и без знаков различия. Командира знал Сашка, это был Ряжин Сергей Викентьевич, подтянутый такой высокий человек лет сорока, капитан Красной Армии. Они с Сашкой долго и без стеснения обнимались, Сашка что-то сбивчиво рассказывал и твердил: «А я думал, вас убили всех… что я один спасся…» – а мужчина улыбался и ерошил Сашке волосы. Мне сперва даже неудобно стало на это глядеть, я только потом понял, что в этом времени ничего такого между мальчишками и мужчинами не бывает.
Они давно собирались напасть на этот поезд, но никак не могли придумать, как это сделать. Тогда они просто взорвали рельс перед поездом остатками тола и открыли пальбу по вагонам, а под шумок вытащили нас. Впрочем, как оказалось, радоваться было рано. Сергей Викентьевич сказал почти сразу:
– Сейчас они полезут нас искать… Девочки, – обратился он к девчонкам, собравшим вокруг себя младших, – мы вас прикроем. Кто-нибудь знает, как стороны света определять? – Отозвались сразу несколько. – Пойдете по лесам прямо на юг. Так доберетесь до села Белебелка. Там партизанская республика. Идите не останавливаясь, как бы трудно ни было. Это далеко, но вы дойдете… Ты и ты, – он посмотрел на Севку и Гришку, – пойдете с ними. Лишнего оружия у меня нет. И девочкам будет трудно одним.
– За что? – Севка побелел и так посмотрел вокруг, что я крепче вцепился в свою винтовку, готовясь, что он бросится ее отбирать. – Я… за что вы меня?! – Гришка промолчал, но вдруг стал часто моргать…
– Без разговоров! – прикрикнул Сергей Викентьевич. – Марш! – Он смотрел вслед уходящим, пока они не скрылись за деревьями. После этого повернулся к нам. А я стоял и думал ошарашенно, до чего остервенело вцепился в собственный билетик на тот свет. По идее, я должен был еще и приплатить тому, кто у меня заберет оружие… – Все за мной, на позицию.
* * *
Я не очень много понимаю в военном деле. Но у нас было шесть винтовок, пистолет-пулемет, два револьвера и пулемет, а к нему – около сотни патронов. Гранат не имелось вообще. В эшелоне ехало не меньше батальона фрицев, человек пятьсот. Поэтому предстоящий бой выглядел чистейшим самоубийством.
Так я подумал. А потом подумал еще, что и окружающие это знают наверняка. Просто есть три с половиной десятка маленьких детей и девчонок, которые сейчас уходят сквозь лес от рабства. А нас семеро, и мы – мужчины. Естественно, что мы должны их прикрыть собой.
Эта мысль меня успокоила. Смешно, но это правда.
Сергей Викентьевич расположил нас на пригорке, в который утыкалась лесная прогалина – в центре пулемет, по сторонам остальные. За пулемет лег тот здоровяк в немецком мундире. Увидев, что я на него смотрю, он улыбнулся и сказал, показав на себя:
– Эйно Парк… я эстонес, так. – Очевидно, мой взгляд выдал мои же мысли, потому что он указал в ту сторону, где была железная дорога, покачал головой и сказал неожиданно горячо: – Те – не эстонцы. Кайтселийт[26 - Кайтселийт – военизированная фашистская организация в Эстонии 20–40-х гг. ХХ века. Из кайтселийтчиков набиралась охрана многих концлагерей, они «прославились» карательными экспедициями в тылах группы армий «Север» и расправами с мирным русским населением, хотя при этом, следует признать, отличались храбростью и в настоящих боях.], тьфу, бантиты! – И сплюнул. – Я пежал… к партисаны… Я эстонес, не они.
– Борька Шалыгин, – сказал я и занялся своей винтовкой.
Это оказался немецкий «маузер». Я в принципе знал, как им пользоваться, и даже знал, что у него сильная отдача, но в руках никогда не держал. В магазине не хватало патрона, я дозарядил его и начал целиться между двумя деревьями на прогалине. Лежал и думал, что, может, немцы еще и не станут организовывать преследование. И что, если бы не это нападение, мы бы так и ехали в поезде, в относительной безопасности – и поэтому, наверное, многие люди быстро мирятся с рабством: ты несвободен, зато в безопасности, а начнешь бунтовать – и все…
– Идут, – сказал Сергей Викентьевич.
Я встрепенулся, прислушался – и услышал голоса, перекликавшиеся вроде бы совсем недалеко. Они звучали не по-немецки, и я, к своему изумлению, узнал датскую речь! Но над этим некогда было особо задумываться, потому что первые из преследователей появились между деревьями – они шли далеко друг от друга, перекликаясь и вертя головами. То есть вели себя так, как в лесу вести нельзя. Я увидел, как Эйно припал к пулемету, чуть опустил его любопытное черное рыльце. И сам приложился, поймав в прицел вооруженного пистолетом-пулеметом солдата, шагающего прямо на меня. Ни страха, ни жалости я не ощущал. Я вообще не воспринимал идущего ко мне человека как человека. Вот и все. Нет, я не видел в нем персонажа компьютерной игры, всякую такую ерундень, которую обычно приписывают подросткам. Просто он был до такой степени чужим в весеннем утреннем лесу (а уже почти совсем рассвело), что…
– Огонь!!! – прокричал Сергей Викентьевич.
Я выстрелил. Отдача действительно оказалась мощной, я увидел, как промахнулся, – солдат присел и тут же бросился в сторону. Звуков сразу не стало – рядом бил «максим», начисто глуша их. Я дернул затвор, прицелился и выстрелил снова, в то дерево, за которым прятался мой. Мне почему-то хотелось достать именно его. От березы полетела щепа. Он ответил очередью и выкатился наружу, за корни. Слева еще один тащил в укрытие товарища, я бы мог легко его подстрелить, но не стал и снова выстрелил в этого, но он уже укрылся за деревом.
Датчан – откуда бы они тут ни взялись – было больше нас раз в десять, но «максим» слегка уравнивал шансы – у них не имелось пулеметов. Я видел боковым зрением, как Колька подает Эйно матерчатую ленту, и «максим» грохочет, срезая не только кусты подлеска, но и солидные деревца. На прогалине лежало с полдюжины трупов, это могло показаться удивительным, но я вспомнил, как АСК говорил нам: в современной войне на то, чтобы убить одного противника, тратят по нескольку тысяч патронов. Конечно, это не современная война, но я, например, потратил уже четыре патрона и не попал… ага! Около дерева появился наугад брызжущий огнем ствол, и я опять вспомнил, что нам говорили на стрельбах – откуда появился ствол, оттуда высунется и враг! Я прицелился в край дерева повыше ствола и нажал спуск.
Светловолосая голова – пилотка с нее свалилась – брызнула алым и ткнулась в корень.
Убил? Да, убил. Я его убил.
Затвор почему-то не двигался. Ах да – патроны кончились… Я вытащил из кармана камуфляжа обойму, вставил в магазин, дернул затвор – пустая обойма вылетела вверх. Есть…
– Слева! – крикнул кто-то. Я крутнулся на бок и увидел, как худощавый чубатый парень закалывает кинжалом, навалившись сзади, одного из наших, а другой – в расстегнутом френче – оскалившись, стоит на коленях и в занесенной правой руке у него граната. Я выстрелил от бедра, по стволу – гранатометчик запрокинулся, падая, граната взорвалась где-то сзади… на меня прыгнул тот, с кинжалом – Эйно встретил его в броске ударом кулака в лоб, я услышал, как что-то хрустнуло… Коротко вскрикнул Колька – и упал на станок пулемета. Пуля, попавшая в прорезь щитка, угодила ему в лоб.
– Потафай! – крикнул Эйно, сваливая Кольку в сторону. Я перекатился к цинку, потянул ленту, и «максим» снова загремел. Мимо меня проскочил пригнувшийся Сашка, наклонился над телом убитого врага и, покопавшись, встал на колени, одну за другой бросил две гранаты, залег снова и начал стрелять. – Потафай!
– Все! – закричал я, отпихивая цинк и хватаясь за винтовку.
До меня дошло, что нас осталось четверо – мы с Сашкой, Эйно и Сергей Викентьевич. За деревьями что-то кричал повелительный голос, потом ударил пулемет – один, а следом другой, «максим» содрогнулся, в его щитке открылись сразу несколько рваных дыр. Сашка снимал с убитого мною гранатометчика пистолет-пулемет. Я выстрелил точно в грудь перебегавшему солдату… Сергей Викентьевич, стоя на коленях, стрелял из нагана с вытянутой руки, потом поднес оружие к виску, нажал спуск – и отбросил револьвер с перекошенным лицом, выстрела не было.
БУМ!
10
– Ты как, Борька?
Сашка держал мою голову на коленях. Я оттолкнулся и сел.
Мы сидели в телеге. Точнее, сидели Сергей Викентьевич, Эйно и Сашка, а я до последнего момента лежал. Возница похлопывал вожжами, слева, справа и сзади шагали с десяток полицаев – устало и молча. Я обнаружил, что изо всей одежды на мне остались одни штаны. Сашка, поймав мой растерянный взгляд, невесело усмехнулся:
– А как же… Тебя гранатой оглушило. Я к тебе – а тут сзади навалились. Нас четверых и взяли. Недолго мы на свободе пробыли.
Я промолчал, подумав, что между прежней несвободой и нынешней все-таки есть разница. Сейчас-то я пленный. А точнее, бандит, потому что партизан считали бандитами. И я не удержался от вопроса:
– И чего теперь?
– Теперь расстреляют или повесят, – буднично отозвался Сашка. – Если не извернемся удрать… А ты здорово стреляешь, я видел. Раз – и тот только башкой дернул… Кольку жалко.
– Нас пожалеть надо, – выдавил я.
Сашка подумал и кивнул:
– И то…
– Болтать-то хватит, хватит болтать, – уныло пробурчал длинный полицай.
– А что? – Сашка огрызнулся. – Застрелишь, шкура? Давай…
– Да ладно, чего ты… – буркнул полицай. – Не надо болтать-то…
– Мальчишки, – услышал я шепот Сергея Викентьевича, – если удобное место увидите – прыгайте и бегите. Мы с Эйно их задержим. Сразу бегите, как увидите, что можно.
Я бы не испугался бежать, честно. Но тут было некуда. Я зло спросил в пространство:
– Кто мои колеса с…дил? Они же вам малы, пидарасам, – и подумал: «Господи, прости за ругань…»
– Мне в самый раз, – отозвался без обиды один, шедший сбоку. – Важные ботинки. А тебе что. Тебя все равно шлепнут. Лучше я буду носить, чем немцы.
– Да лучше черту, чем тебе, – искренне сказал я. – Хорошо вас кормят-то хоть, шакалы? Или объедки позволяют подбирать?
– Лайся, лайся, – опять не обиделся он.
Я пожелал:
– Можешь еще из моих носок суп сварить и схавать, козлина.
Голова, болевшая сначала, прошла быстро. И, оглянувшись в первый раз, я увидел, что мы вползаем на деревенскую улицу. Посреди нее стоял танк – какой-то не страшный, смешной, похожий на утку, даже без пушки, с двумя пулеметами в маленькой башенке. Возле большого дома, стоявшего в вырубленном палисаднике, замер мотоцикл, легковушка, возле которой возился шофер. Больше солдат не было видно. Над входом висел флаг. Ближние дома тоже были разрушены, хотя подальше деревня была вполне обычной, я даже увидел людей – гражданских, так сказать.