Пришельцы

Они стали с Людмилой неразлучной парой, даже на уроках садились за одну парту. Разумеется, охотников подкатить к симпатичной девчонке оказалось предостаточно, но иметь дело с кулаками Дмитрия желающих не нашлось, и соискатели любовных приключений разлетелись, как испуганные воробьи. Да, собственно, в любом случае шансов они не имели. Две юные души оказались созвучны друг другу, сердца их бились в такт, дышать в одиночку им казалось неуютно. Сначала она игнорировала его вопросы о своём прошлом: где училась раньше, почему сюда переехала? Он не настаивал, видя, что её это напрягает. Она тут же уходила в себя и становилась раздражительной. Но как-то раз, уже ближе к зиме, когда первый выпавший снег превратился в грязную кашу под ногами, они прогуливались по набережной Москвы-реки, неподалёку от Новоспасского моста. Здесь было темно, безлюдно и лишь проносящиеся мимо машины выхватывали фарами из мглы две одинокие фигуры, выбравшие для прогулки явно не лучшую погоду. Но что им было до погоды?! Если бы река вдруг вышла из берегов и хлынула мутными водами по ближайшим улицам, они бы не заметили.

Зайдя под арку моста, они нос к носу столкнулись с тремя мужичками бомжеватого вида. Один из них наливал в гранёный стакан водку, а двое других зацепенели в ожидании. Стакан в руке разливающего дёргался, но он умудрялся не промахнуться. Даже на расстоянии чувствовался противный сивушный запах: водку, определённо, сделали не на заводе. Алкаши не обращали на парня с девушкой никакого внимания, и те преспокойно могли пройти мимо. Но вдруг случилось то, чего Дмитрий от своей возлюбленной никак не ожидал. Ни слова не говоря, она коршуном кинулась вперёд и махом вырвала вожделенную бутылку у ничего не подозревавшего мужика. Стакан выпал из его руки и с прощальным звоном разбился о грязный асфальт. Людмила пробежала несколько шагов вперёд, размахнулась и со злостью запустила отнятое пойло в плещущиеся о гранит набережной тёмные речные воды.

– Ты чо, – раззявил беззубый рот оставшийся без «лекарства» выпивоха, – ох–а совсем?!

С грозным видом он двинулся на девчонку. Двое его корешей в себя ещё не пришли и продолжали стоять столбами. Дмитрий схватил за шиворот разгневанного опойку и легко отшвырнул в сторону. Тот на ногах не устоял и плюхнулся в лужу.

– Не надо!!! – истошно закричала Людмила. – Не трожь их!!! Бежим отсюда!

Она, пользуясь затишьем на дороге, метнулась на другую сторону улицы. Он не понимал, с чего бы это вдруг ему нужно убегать (да и не привык к бегству!), но и не послушаться не мог.

Когда они оказались в свете ближайшего фонаря, он заметил в глазах её слёзы.

– Подожди! – он поймал её за руку. – Никто за нами не гонится! Да что с тобой?..

Она посмотрела на него таким взглядом… В душе у него всё перевернулось от этого взгляда! В нём чёрным огнём горела боль, злость и ещё нечто такое, что и понять-то было страшно.

– Сегодня ровно год… – прошептала она, а слёзы двумя ручейками неостановимо текли по её щекам.

– Какой год?! Может, расскажешь?..

Она рассказала.

…Людмила жила с родителями и младшим братом в маленькой двухкомнатной квартирке в Копотне, рядом с кольцевой дорогой. Сколько себя помнила, отец пил безбожно, а потом и мать к пьянству пристрастилась. Дома вечно не хватало денег, в том числе и на еду, и нередко ошивался всякий сброд. А девчонка росла, хорошела… Однажды родители в очередной раз упали в беспамятстве, а их случайный собутыльник начал приставать к девчонке, когда та заглянула на кухню – хоть чайку глотнуть, ведь живот крутило от голодухи. Она и лица-то его толком не помнила. В память врезались лишь липкие лапищи, тяжкий перегарный запах и верблюжьи губы. Он облизывался и вытягивал их, норовя поцеловать. Она пыталась вырваться, но бесполезно. Алкаш грабастал и грабастал её своими ручищами. Ей даже казалось, что рук у него не меньше, чем лап у паука, и они такие же страшные и лохматые. Она не кричала, не звала на помощь, боясь разбудить спящего братика, чтобы тот не увидел всей этой мерзости.

– Сучка! – прошипел пьяный развратник, когда она, в отчаянье, укусила его за руку, чуть повыше кисти. – Я тебя научу, как нужно вести себя со старшими!

Он схватил её за волосы, оттянул голову назад и заставил встать на колени. Затем расстегнул штаны и вытащил свои причиндалы. В нос ей ударил запах мочи и давнишней немытости.

Она дёргалась, пыталась увернуться, а он тыкал и тыкал ей в губы вонючей головкой, продолжая держать за волосы. Чтобы хоть как-то увильнуть, она опустилась ещё ниже, практически села на пол, не обращая внимания на резкую боль в затылке от готовых вырваться с корнем волос. Руки лихорадочно зашарили по холодному кафельному полу, и правая наткнулась на что-то ещё более холодное, металлическое. Ножик! Обычный ножик, которым колбасу или хлеб режут, не точеный к тому же уже давным-давно. Она схватила его и ударила прямо в волосатое, дурно пахнущее непотребство. Мужик дико заорал, отпрянул от неё, а она полоснула ещё раз, наотмашь, и кинулась прочь из кухни, а потом и из квартиры. Сколько бежала в темноте, не разбирая дороги, не помнит. Очнулась в лесополосе, сидя на сырой и студёной земле, прислонившись спиной к дереву. Рука по-прежнему сжимала спасительный нож. С омерзением отбросила его в сторону и сжалась в комочек: на улице был конец августа, ночи стояли холодные, а она выскочила в одной ночнушке и тапочках. Потом отыскала нож, отмыла и с тех пор не расставалась с ним.

Вернулась она домой, когда рассвело, вся зарёванная и дрожащая от холода.

– Где носило всю ночь?! – прорычала мать, опухшая и злая со страшного похмелья. Она возила тряпкой по полу на кухне, замывая кровавые разводы.

Отец с отрешённым видом курил «Беломор», а пепел с папиросы падал вниз, как раз на те места, где только что мать прошлась тряпкой.

Людмила поведала всё без утайки и потянулась к матери, ища сочувствия и успокоения. Но та села на табуретку, широко расставив толстые, в венозных узлах ноги, едва прикрытые до колен старым, исцветшим халатом, хлопнула зло по коленке и пропитым голосом исторгла из себя:

– А я-то думаю: откуда здесь кровища?.. Ну и что, стерва, от тебя убыло бы, что ли?! А ежели ты его покалечила и сюда сейчас ментов куча навалит? Что тогда?

Дочь обомлела. Слёзы потекли сами, и она стояла, не шевелясь, не зная, что дальше делать.

– Я эту гниду убью! – пришёл в себя отец. Худой, всклокоченный, в семейных трусах и заношенной майке, он сейчас походил на классического пропойцу, какими их изображали в советских карикатурах. – Найду и убью!

Он швырнул окурок в раковину, прошлёпал босыми ногами по линолеуму и заперся в туалете.

– Вот там и сиди! Убьёт он… Да где ты его найдёшь? Кто это был, вообще? А убьёшь, что тогда?! Посадят мудака, и всё! А я одна оглоедов этих поднимать буду?!

После этого случая Людмила отдалилась от матери, а когда в доме собирался шалман, запиралась с братом у себя в комнате и сидела там, пока все не угомонятся. Силёнок едва хватало, чтобы старенький комод к двери придвинуть. И ставила ведро в уголок, чтобы в туалет не бегать.

А год назад, пасмурным осенним днём, она впервые в жизни пошла в театр. Когда учительница предложила билеты в «Ленком», весь класс поднял руки, кроме неё. Подружки стали уговаривать, а она отнекивалась, хотя и очень хотелось. И тут один из одноклассников, дышащий к ней неровно и не раз отвергнутый, бросил, словно невзначай, через губу:

– Да у неё денег нет! Родители всё на свете пропили. Она вообще, наверное, скоро голой в школу ходить начнёт.

Учительница шикнула на него, а он заржал, и хохот его обидный подхватили ещё несколько парней и девчонок. Она зарделась вся, стиснула зубы, но достала из кармана необходимые деньги. Их ей дала мать, чтобы она по дороге из школы зашла за продуктами. Редко, но у мамаши случались моменты протрезвления, и тогда она посылала дочь в магазин, боясь, что сама ничего, кроме водки, купить не сможет. К удивлению Людмилы, мать на рассказ дочери о том, что деньги потеряны, отреагировала спокойно, без крика.

– Хрен с ними, – лишь махнула рукой. – Сегодня отец должен чего-то получить…

Несмотря на свои запои, отец был сантехником от бога и в дни редкой «завязки» копейку в дом приносил.

Пока Людмила смотрела во все глаза «Юнону и Авось», в дом к ней пришла беда. Страшная, валящая с ног, непереносимая. Отец действительно получил какие-то деньги в тот день. И сразу же купил ящик водки и нехитрой закуски. Где разливали ту дрянь неизвестно, но по психике запойного мужика она ударила катастрофически. Дочь так и не узнала, что произошло между родителями. Отец схватил топор в руки и несколькими ударами изуродовал лицо жене почти до неузнаваемости. Как минимум три удара оказались смертельными. Затем он ворвался в детскую комнату и одним махом снёс голову сыну, сидевшему за уроками. Потом, по словам оперативников, расследовавших это дело, вернулся на кухню, выпил ещё стакан пойла, ткнулся лицом в стол и больше не проснулся.

Девчонку на воспитание взяла двоюродная тётя. Именно поэтому Людмила оказалась в новом районе и в новой школе.

– Они никогда не ссорились так, чтобы до мордобоя. Никогда! Понимаешь? – закончила она свой рассказ. – Отец и на нас с братишкой руку не поднимал. Это всё отрава эта, людей в нелюдей превращающая. А они её глушат и глушат…

– Ты что, на всех алкашей так бросаешься?

– Нет, – она опустила глаза. – Просто… Просто годовщина сегодня. Накатило, видимо…

– А чего бежали-то? – он сейчас ненавидел всех выпивох на свете. – Накостылять им, и все дела.

– За что? – искренне удивилась она. – Если мордовать больного человека, он выздоровеет, что ли? Тебя этому в боксе учат?

Он ничего не ответил, лишь отвёл глаза от её лица, казавшегося ему ещё красивее после тяжёлого рассказа, после пролитых слёз.

– Я тебе, Димка, это затем рассказала, чтобы ты относительно меня никаких иллюзий не испытывал. Девочка я без приданого и с туманным будущим. Школу закончу, конечно, а вот дальше… На институт денег мне тётка точно не наскребёт. Мы ту квартиру сдаём, чтобы жить нормально. Если только сама поступлю…

– А при чём здесь это? – он обиделся. – Я люблю тебя! Понимаешь? Люблю! И какое мне дело до твоего прошлого?! А будущее… Мы его вместе построим!

Она промолчала, только посмотрела на него как-то странно: и влюблённо вроде, и доверительно, и в то же время не без сомнения…

«Зачем?! Зачем память подбрасывает мне это именно сейчас? – подумал он, с ненавистью глядя на телефон, лежащий на столе. – Быть может, потому, что Людмила тогда тоже стояла у точки невозврата, а ведь выкарабкалась, человеком стала. Но у неё ситуация другая была, я же… Не хочу больше жить. Не хочу!»

Теперь к нему в мысли явился Никита Никитович, с его неподражаемой харизмой, с его вечными, гранитными словами о необходимости держать любой удар, о точке невозврата, и перейдя которую – нужно продолжать биться.

…Придя на первую тренировку после летних каникул, в свой последний школьный год, Дмитрий увидел в тренере перемены, бросающиеся в глаза. Сильный пятидесятилетний человек, казавшийся незыблемым, как утёс, вдруг ссутулился, спал с лица, под покрасневшими глазами появились мешки. Что произошло с ним всего-то за три месяца?

– Побежали, бандерлоги, – приказал он потухшим голосом. – Размять вас нужно после лета. Зажирели, поди…

Занятия между тем прошли в обычном режиме: напряжённо, интенсивно, до седьмого пота.

– Смолин, – сказал тренер, дав команду окончить тренировку, – помоешься, переоденешься и зайди ко мне.

В маленькой тренерской каморке всегда было уютно и царил идеальный порядок. На столе – ни пылинки, а стены аккуратно увешены грамотами и дипломами, завоёванными когда-то самим Никитой Никитовичем и его воспитанниками. Кубки на одной-единственной полке стояли в стройном ряду, выстроившись по ранжиру. Сейчас же Дмитрий замер на пороге, не веря своим глазам. На стенах остались лишь обои, местами ободранные, а из мебели – одинокий колченогий стул, на котором сидел Никита Никитович, уронив лицо в широкие ладони. Дмитрий почувствовал запах водки, а под стулом, у самой стены, углядел почти пустую бутылку, сиротливо валявшуюся на полу.

– Вот так вот, парень… – тяжко вздохнул тренер, не поднимая головы. – Секцию закрывают.