Унесённые ветром. Жизнь до и после

Тягу к творческому письму Маргарет, как это часто бывает, обнаружила у себя в школьные годы. Уже тогда она была весьма серьёзной особой и в свободные от обучения часы сочиняла рассказы и сценарии для домашних спектаклей. Роли распределяла между друзьями. После нескольких репетиций маленькие актеры разыгрывали написанное Пегги на импровизированной сцене перед родными и гостями семьи.

«И вот ведь что интересно, – рассказывал позже брат Маргарет, Стивенс, – зачастую мне не нравилась избранная сестрой манера изложения её произведений. Но каждый раз, когда я пытался заикнуться об этом, маленькая упрямица бросалась спорить со мной.

– Когда же ты поймёшь, глупый Стиви, что важна вовсе не форма рассказа, романа или повести, а их содержание?»

1917 год. В Атланте только и разговоров было, что о предстоящей войне США с Германией[4 - Соединённые Штаты Америки вступили в Первую мировую войну 6 апреля 1917 года. До этого они сохраняли нейтралитет. Американские войска воевали с октября 1917 года на Западном фронте и с июля 1918 года на Итальянском фронте. За время войны в армию было призвано более 4 млн человек. США потеряли в Первой мировой войне 117 465 человек.]. Если прежде американские власти придерживались идеи невмешательства в разгорающийся военный конфликт, теперь стоять в стороне стало решительно невозможно. Используя подводные лодки, Германия бесцеремонно развязывала морскую войну, уничтожая британские и американские суда.

Так, одним из первых подверглось атаке пассажирское судно «Лузитания»[5 - «Лузитания» – британский трансатлантический пассажирский турбоход, принадлежавший компании Cunard Line. Корабль был торпедирован германской субмариной U-20 7 мая 1915 года и затонул за 18 минут в 19 км от берегов Ирландии. Погибло 1198 человек из 1960 находившихся на борту].

Газета The Washington times от 7 мая 1915 года сообщала:

«Сегодня днём в 2 часа 33 минуты пассажирский пароход «Лузитания», заполненный пассажирами, многие из которых являлись американскими гражданами, был – по одним данным – торпедирован, а по другим – взорван адской подводной лодкой у Олд Хед оф Кинсейл[6 - Олд Хед оф Кинсейл – мыс на юге Ирландии.].

Первой приняла тревожный сигнал станция радиосвязи в Лендс-Энде. Прозвучала мольба о срочной помощи. Незамедлительно было приказано отправить все доступные суда к месту происшествия. Напомним, что вчера немецкая подводная лодка потопила два 5000-тонных грузовых судна «Центурион» и «Кандидат», а в среду – торговую шхуну «Эрл оф Латам».

До сих пор никто не мог поверить в то, что угрозы немцев о нападении на пассажирские лайнеры серьёзны. Однако то, что произошло с судном «Фалаба»[7 - «Фалаба» – британское пассажирское судно, атакованное немецкой подводной лодкой 28 марта 1915 года], а теперь и с «Лузитанией», ошеломило Лондон».

Когда подобные акты агрессии стали повторяться, власти США приняли решение обезопасить себя, вступив в Первую мировую войну.

Американские газеты и журналы публиковали призыв проголосовать:

«Хорошенько подумайте о своём будущем, о том, каким будет для нас 1918 год. Задайте себе вопрос: поддерживают ли жители вашего города и штата президента? Поддерживаете ли его вы? Приходите и отдайте ваш голос в пользу принятого решения или против него. Поддержав президента, вы выиграете войну!»

В том же году на Атланту обрушилось новое бедствие – город вспыхнул, как спичка. Бушующее пламя перекидывалось с крыши одного здания на крышу другого. Огонь стремительно пожирал всё, что встречалось на его пути: дом за домом, двор за двором. Над крышами уцелевших зданий небо заволокло клубами густого едкого дыма.

Панорамный снимок остовов домов, сгоревших в Атланте в пожаре 1917 года.

После стало известно: пожар вспыхнул в квартале, где проживали темнокожие и в считанные минуты охватил фешенебельный жилой район Понсе-де-Леон.

От роскошных зданий остались одни обгоревшие остовы. Когда после случившегося городские власти подсчитали убытки, выяснилось, что пожар причинил Атланте ущерб на пять миллионов долларов.

Страшно было представить, сколько людей осталось без крова, без тёплых постелей, без каких бы то ни было средств к существованию, с подорванной надеждой на счастливое завтра.

И это событие – увиденное собственными глазами и пережитое – было также отражено позже в романе Маргарет.

– Хочется надеяться, что впереди у нас будут преимущественно светлые, солнечные дни, – подбадривала дочь неунывающая Мейбл. – Будем верить, что война не продлится долго. Да и не надо тебе думать в твои годы о таких вещах. Думай лучше о том, что вскоре мы поедем с тобой в Нортгемптон и ты, как и мечтала, сможешь посвятить себя медицине. Кто бы знал! Моя дочь будет учиться в таком прекрасном заведении, как колледж Смита и – в этом я нисколько не сомневаюсь – добьется значительных успехов на избранном поприще. Я даже немножко завидую тебе. Да…

Мама хотела сказать ей что-то, от чего явно ощущала неловкость.

– Я знаю, дорогая, что вот уже несколько месяцев ты испытываешь взаимное чувство к Генри. И он, бесспорно, прелестный молодой человек. У него такие очаровательные серые глаза, он умён, хорошо воспитан… Но, мне бы не хотелось, чтобы вы торопились. Теперь не время для замужества. Видишь ли, это, конечно, не моё дело, но ты только начинаешь жить. Неизвестно, как всё сложится.

Маргарет прекрасно понимала, чего опасается её матушка. Генри – поклонник и добрый приятель Пегги – уже неоднократно испытал себя в бою и успел получить звание лейтенанта. А на войне могло случиться что угодно. И случилось.

– Господи! Дорогая… Горе. Страшная весть. Крепитесь. Ужасное горе!

«С прискорбием сообщаем вам, что Генри Клиффорд погиб, получив многочисленные осколочные ранения».

И без того тоскливые дни стали совсем беспросветными. Они медленно капали, точно вода из не до конца закрытого крана. В письмах близким Маргарет сообщала:

«Иногда, колледж – местечко, в общем, симпатичное – напоминает мне застенки. Нас уже давно никуда не выпускают. Поначалу повышенное к нам внимание наставниц – а они буквально ходят за нами по пятам – являлось вопросом соблюдения нашей добродетели. Теперь же с нас и вовсе не спускают глаз. Например, нам запрещено ехать домой на каникулы. На сей раз причина с добродетелью, как вы догадываетесь, никак не связана. Я не открою никакого секрета, если напишу вам, что за воротами колледжа свирепствует испанка»[8 - Испанский грипп или «испанка» – общепринятое название гриппа во время масштабной пандемии, продолжавшейся с 1918 по 1920 год. Считается, что развитию пандемии способствовали тяготы военного времени – антисанитария, плохое питание, скученность людей в военных лагерях и лагерях беженцев. Было заражено более 500 миллионов человек (треть населения планеты в то время), умерли, по разным оценкам, от 12 до 50 миллионов.].

В одном из номеров газеты The Seward gateway daily edition, and the Alaska weekly post от 24 октября 1918 года сообщали:

«Эпидемия эта называется «испанкой». Грипп распространяется по США с молниеносной скоростью. Так, нашей редакции стало известно, что в Бремертоне[9 - Бремертон – город в США в округе Китсап в штате Вашингтон. Город расположен на полуострове Китсап на Тихоокеанском побережье США], например, ещё два дня назад было зарегистрировано около тысячи случаев этого опасного заболевания. В местечке Додж-Сити[10 - Додж-Сити – город в США, расположен в западной части штата Канзас на реке Арканзас, административный центр округа Форд.] со вчерашнего дня закрыты все бильярдные, все танцевальные залы, кинотеатры, театры и заведения подобного рода.

Рассказывают, что здесь грипп – мы, разумеется, подразумеваем, испанский грипп – поразил преимущественно мужчин. Зафиксировано много случаев, закончившихся летальным исходом. В одном из городов южного штата при тридцати тысячах населения зарегистрировано десять тысяч заболевших.

Профессор И. Э. Грир предупреждает наших читателей, что симптомы у «испанки» те же, что и у обычной простуды: ощущаются головная боль и боль в спине, повышается температура, появляются озноб, насморк и кашель».

Власти штатов отдавали распоряжение закрывать не только увеселительные заведения и рестораны, но и церкви, школы, детские сады.

Кондуктор запрещает вход пассажиру без маски в Сиэтле. Госпиталь для больных «испанкой» в Канзасе.

США, 1918 г.

В то же время население умоляли не расходовать почём зря лимоны. С тех пор, как кто-то из медиков объявил во всеуслышание, что лучшее средство от «испанки» – лимонад, и все начали бочками употреблять этот напиток в горячем виде, цитрусовые в магазинах и на рынках стали большой редкостью.

«Если вы здоровы, оставьте цитрусовые тем, кто в этом действительно нуждается», – были вынуждены просить теперь публику медики и газетчики. Лимоны предлагали заменить сырым луком – есть его во время обеда и ужина.

«Миллион случаев за две недели», «Медики признают, что не знают, как справляться с напастью, поскольку этот вопрос не был до конца изучен», «Мы с пониманием относимся к тому, что учителя, театральные работники и все, чья деятельность непосредственно связана со взаимодействием с большим количеством людей, оказались не у дел. Будем благоразумны. Это временное неудобство и мы должны приложить все усилия для того, чтобы эпидемия сошла на нет».

Маргарет читала новости подобного толка с величайшим интересом. Они были глотком свежего воздуха, настоящей жизнью, от которой их – студенток – прятали, как тепличные растения. Девушке хватило нескольких месяцев обучения для того, чтобы осознать, что с выбором учебного заведения, как и с выбором профессии – а близкие убедили Пегги, что из неё мог бы выйти превосходный психиатр- она поторопилась.

Огорчало и ещё одно обстоятельство: ей совершенно не повезло с однокурсницами.

Кутаясь по вечерам в одеяло, Маргарет грустно размышляла про себя о том, что эти особы намеренно сторонятся её, если же вдруг заговорят, ведут себя с надменностью цапель. При малейшей же возможности и вовсе делают вид, что Пегги здесь нет. Такая неприязнь, очевидно, была следствием зависти. А завидовать было чему: Маргарет жила в хорошем доме, в любящей семье, забирать её приезжали на автомобиле. Пегги считали изнеженной. Сколько раз она слышала желчный шепоток у себя за спиной, а так, как обладала отменным слухом, прекрасно разбирала гадкие слова, сказанные в свой адрес.

Её никто здесь не любит. Никто. Никто.

Ещё одним поводом для зависти было то, что на неё нередко засматривались молодые мужчины.

Мысли о таком к ней отношении девушек ранили Маргарет. Но все эти пустяки, все эти уколы со стороны сверстниц – отступали на второй и даже третий план после удручающих новостей, которые она получала из дома. Сначала смерть Генри, теперь мама…

«Мне не хотелось бы пугать тебя, моя дорогая, но твоя матушка… Кажется, она подхватила «испанку.» Конечно, не стоит думать о худшем. Всё непременно наладится», – писал ей отец.

В последнем, адресованном дочери письме, Мейбл настраивала свою девочку на позитивный лад, всё шутила, шутила. Её тревогу, растерянность перед приближающимся закатом жизни мог разглядеть между строк только очень проницательный человек, только тот, кто готов был взглянуть правде в глаза. Пегги к этому готова не была. Она боялась правды, не желала её, она ни за что не хотела признаться себе, что никогда более не увидит мать.

Увы. Выигравшая множество баталий, в сражении с гриппом Мейбл потерпела сокрушительное поражение.

В мгновение тщательно выстроенные некогда планы, выпестованные надежды и мечты утратили какое бы то ни было значение. Пегги нужно было жить, исходя из обстоятельств. Обстоятельства же были таковы: не имея никакого желания и далее изучать медицину, Маргарет сделала выбор – отныне она возьмёт на себя все, прежде возложенные на плечи её матушки хлопоты по дому и, конечно, заботу об отце. Когда же придёт время – это было мечтой каждой молоденькой мисс, – постарается удачно выйти замуж.

Ведь какой бы самостоятельной ни растила Мейбл дочь, даже она признавала, что семейный очаг занимает далеко не последнее место в жизни женщины.

Стиви украдкой наблюдал за сестричкой. Надо же, каким крепким орешком она оказалась!

Взвалив на себя обязанности, которые и иному взрослому человеку были не совсем под силу, Маргарет ухитрялась сохранять лёгкость, резвость, жизнерадостность. Она оставалась всё той же любознательной, приветливой, остроумной девушкой, которая, пусть и предпочитая обществу уединение, не забывала о наказе матери развлекаться и проводила свободное время в компании соседей и друзей, гостивших в их семейном доме.

Среди прочих, регулярно заглядывавших к ним на огонёк, Маргарет, как показалось её проницательному брату, выделяла двоих: Джона Марша и Берриена Киннарда Апшоу.