Человек из Портленда

Тридцать первого декабря 2012 года к нам на балкон наших апартаментов прилетела птичка. Я взял ее на руки и занес в дом. Жена принесла коробку из-под обуви, мы налили ей воды в блюдце и попытались ее напоить, но спустя час птичка уснула и больше не просыпалась.

В марте заболела мама, ей сделали операцию, но ей не стало лучше. Мы долго не могли добиться от родственников диагноза, чтобы принять окончательное решение о возвращении в Россию. Когда стало очевидно, что это рак, возвращаться было уже поздно. Болезнь развивалась стремительно, я взял билет на самолет, но я успел только на похороны. По возращению в Портленд меня не торопились взять в смену, всякий раз ссылаясь на то, что нужно немного подождать пока освободиться место и, предлагая мне работу в ночь или до позднего вечера, что мне не слишком подходило, так как я боялся за свое здоровье. Двенадцатичасовый рабочий день больше подходил азиатам, чем европейцам, которых, кстати, на фабрике было подавляющее большинство, и где они себя чувствовали полноценными хозяевами, выстраивая порядки в смене на свой вьетнамский манер, который мне не слишком нравился, говоря по чести. Со мной в смене даже работал один ветеран вьетнамской войны, который рассказывал о том, что ему пришлось пять лет провести в застенках у коммунистов, на что я, впрочем, никак не реагировал и даже не проявлял сочувствия к его страданиям, поскольку, по-правде сказать, в свои восемьдесят лет он был настоящим говнюком, пользуясь своим возрастом для того, чтобы добиться щадящих условий труда, вместо того, чтобы отправиться на заслуженную пенсию. Вьетнамцы очень трудолюбивый народ и конкурировать с ними в трудолюбии на нищенскую зарплату не у всякого европейца хватит воли и сил. Это справедливо, что мы все разные, и нам нет никакого дела друг до друга. Все нации и народы здесь создают свои общины и редко высовываются за их границы, предпочитая работать в своих национальных коллективах, посещать свои национальные храмы, проводить свободное время в обществе людей своей национальности и своего цвета кожи.

Я ждал месяц, пока освободится место на заводе, но тут мне попалось объявление о наборе сезонных рабочих на шоколадную фабрику. Оплата за час была такой же как на заводе Nike, но добираться до шоколадной фабрики было куда ближе. Это была сезонная работа, как и на Найки, но всегда был шанс, что тебя примут в штат. Всякая новая сфера деятельности будит мое любопытство и питает энтузиазм. Фабрика, на мое удивление, оказалась укомплектована работницами в основном русского происхождения, приехавшими в Портленд и соседний Ванкувер со всего постсоветского пространства, в конце 90-х годов. Большинство работниц были уже в преклонном возрасте, но отлично справлялись со своей работой, посвятив производству шоколада от пяти до двадцати пяти лет своей довольно однообразной жизни. Многие из них совершенно не знали английского языка и не видели смысла в том, чтобы его учить, так как оставались членами русскоязычного религиозного сообщества, в рамках которого они полностью удовлетворяли все свои информационные и культурные потребности. На производстве рабочим языком оставался русский, английским владели лишь менеджеры, которые осуществляли координирующую функцию, доводя до рабочих все требования и указания руководства. Благодаря низкой мобильности персонала, руководство не утруждало себя финансовой мотивацией, и несмотря на высокий уровень квалификации рабочих, их зарплаты практически не росли, оставась в пределах допустимого законом минимума. Спрос на продукцию фабрики был высоким. Портлендцы любят все, что имеет отношение к местным производствам, гордятся ими и всячески поддерживают.

Недостатком работы на фабрике, помимо низкой зарплаты, были постоянные сплетни и интриги внутри коллектива, без чего не обходится ни один женский коллектив наших соотечественниц, любящих хорошую сплетню не меньше чем шоколад, ибо сплетня скрашивает монотонность труда и вносит в него оживляющий рутинные трудовые отношения, элементы любви и ненависти. Американцев было мало. В основном они занимали менеджерские позиции и им приходится нелегко в русском коллективе, представленном в основном женщинами за пятьдесят. Поскольку контакт налаживался с трудом, то менеджеры сменялись часто. Большинство даже не оставляла следа в нашей памяти, но вот одного я запомнил, так как внешне он походил на наших забайкальских рыбаков, возможно благодаря наличию в его крови примеси индейской крови. На вид ему было под шестьдесят. Звали его Джон. Иван, по нашему. Я узнал в нем человеческий тип, далекий от традиционного американского – сдержанного и холодного. Я уже много про него знал. Перед устройством на фабрику он развелся с женой, с которой прожил больше двадцати пяти лет. Ему пришлось переехать в другой город. Дом он оставил ей, ему достались собака и машина. Собаку он не любил, потому что она напоминала ему жену. Кроме того, у собаки завелись блохи, и ему пришлось потратить сорок пять долларов, чтобы их вывести. Как-то при мне он спрашивал по телефону у ветеринара, что будет стоить ему дороже: вывести блох или усыпить пса.

– Это была шутка – пояснил он мне, но шутка была не в характере американцев, которые настолько привязаны к своим питомцам, что готовы оплачивать любые счета на их содержание. Вскоре он дал объявление в газету, о том, что отдаст животное в хорошие руки. Мне предлагал тоже, но мне хватало моего кота с его блохами; не знаю почему, но блохи в Америке сущий бич всех домашних животных. Собаку вскоре забрали, и Джон стал свободен совершенно.

То, что он холостяк, было для меня поводом начать потихоньку подталкивать его к завязыванию неформальных отношения с нашими дамами. Мужчин у нас в коллективе было немного, а команде нужен стимул для хорошей работы – намекал я ему. Но он был пуглив и боялся обвинений в сексуальных приставаниях. Я старался объяснить ему разницу в менталитете русских и американцев, но он мне не верил.

– Как ты можешь такое говорить, ты же женат? – спрашивал он у меня

– Да, – отвечал я ему, – но это еще не повод для воздержания. В России, по крайней мере.

– И что, – недоверчиво спрашивал Джон меня, – в России женщины тоже изменяют своим мужьям?

– Конечно, – отвечал я ему, – у нас в России равноправие, ты не знал?

– И как мужья реагируют на это? – интересовался Джон.

– Как реагируют? Радуются, конечно. У них больше времени на выпивку остается. Они для этого специально жен на курорты отправляют, в Турцию, в Египет, чтобы отдохнуть от них.

Джон только недоверчиво вертел головой – моя информация явно превышала его возможности к ее адекватному восприятию.

Мужиков в цехе было мало. Ден – мойщик посуды, сорока двух лет, ирландских кровей, рыжий, малообщительный, вечно стрелявший у меня сигареты. Джулиан – креативный директор лет пятидесяти пяти, фанатично увлеченный шоколадом – энергичный, стремительный франко-канадец, эстет и симпатяга. Его друг франко-канадец Ричард: круглый, бородатый мужчина с румянцем во всю щеку, лет сорока пяти, но выглядевший старше своего возраста из-за бороды. Дэвид – работник кухни, угрюмый высокий и нескладный чувак лет сорока, который вырос на Аляске, и это, отчасти, объясняло особенности его нелюдимого характера. Как-то я почти неделю помогал ему на кухне, и он меня очень сердил своими манерами. Однажды, уже в самом конце той долгой и мучительной трудовой недели, я не выдержал, и случилось так, что я стал на него орать, при этом в руках у меня был молоток для разбивания шоколада. Что-то человеческое шевельнулось в его глазах, но не надолго. Вежливость давалась ему с большим трудом.

– Дэн, – спрашивал я проходящего мимо пайщика посуды – как будешь выходные проводить?

– Буду пить и смотреть телевизор – скупо отвечал мне он.

– Очень безопасная программа выходных – делился я информацией с Джоном.

– Я в прошлые выходные пил водку и танцевал – неожиданно разоткровенничался он.

– Неужели, и что, там были девчонки?

– Много. Очень много.

– И у тебя был шанс?

– Был. Один.

– Этого мало. Ты так долго его ждал, что должен был повторить, по крайней мере.

– Я слишком стар, ты молодой и этого еще не понимаешь.

– В следующий раз возьми меня с собой.

– Ты женат! – стоял на своем Джон.

– Вы, американцы, настоящие лицемеры – нарочито сердился я.

– Вы нет?

– Все в прошлом, Джон, на секс у нас нет ни лимитов, ни обременений. Россия – свободная страна.

– Какой мужчина пропадает! – горько сокрушался я перед нашими тетками, пятью минутами позже.

– Какой мужчина? – делали стойку тетки.

– Да, Дэн.

– А чего он пропадает? – интересовались они.

– Так неженатый, делать в выходные ему, бедняге, нечего, будет пить и смотреть телевизор.

– Так, он сам наверное не хочет женится?

– Мало чего он не хочет. Многие ли в России хотят, но всегда найдется та, которая возьмется за дело с умом. У нас мужики на дорогах не валяются.

– Верно, – начинали соображать тетки – а сколько ему лет?

– Сколько тебе лет, Дэн? – кричал я ему через весь зал.

– Сорок три – отвечал он.

– Молодой, – сокрушались тетки. Большинству из них под шестьдесят – вдовы, коротающие свой век.

– Ну, и что, что молодой, вот, – Ричард, тоже молодой, а выглядит на шестьдесят.

– И не женатый, – поддерживали они мою мысль.

– Женатый он! – давил я хилую надежду на корню.

– На ком? – удивлялись женщины.

– Так, на Джулиане и женатый.

– Да ты с чего взял? Друзья они.

– Мне все равно, друзья они, или нет, но я случайно познакомился с агентом по недвижимости, когда искал себе апартаменты, – что было правдой, – так он предлагал мне воспользоваться его услугами, как постоянного агента, и, как только он узнал где я работаю, тут же, в качестве рекомендации, привел пример удачной покупки дома для семейной пары Джулиана и Ричарда.

Информация женщин потрясла. То, что они живут в Портленде – втором городе США по количеству проживающих в нем лиц нетрадиционной ориентации, никак не отражалось на их привычном восприятии мира, в котором доминируют семейные ценности.

Для наших теток подобные разговоры на рабочем месте бесплатное развлечение. Я чувствовал здесь себя как рыба в воде, но за два года работы моя зарплата не выросла ни на цент.

Я начал подыскивать себе занятие с более высокой оплатой и вскоре нашел объявление о наборе уборщиков в школу. Если на фабрике мне платили десять долларов в час, то здесь мне предлагали уже шестнадцать. Да и расстояние от дома значительно меньше, а следовательно, и еженедельные затраты на бензин снизятся вдвое.