Семь африканских сил, корасон и падрино

Очки падают обратно на нос, падрино одобрительно похлопывает меня по плечу, делает глоток из стакана, и я понимаю, что в этот раз вопрос задан правильно.

– Что ты знаешь об оришах? – вдруг задает он встречный вопрос.

– Это боги африканских племен йоруба, и часть из них живет в посвященных сантерос. Тех, кто прошел обряд посвящения в сантерию и был отдан тому или иному орише, называют его детьми. Расторгнуть этот договор невозможно. И… и я знаю, что вы – сын Чанго!

– Тоже где-то написано, а? Уж эти писаки! Но тогда ты должна знать и другое: Чанго и его детей, в которых живет его дух, не интересуют деньги или большие почести. Для короля Чанго главное – быть мужиком, уметь веселиться, чтобы кругом были люди и барабаны. Ну и ром, разумеется, – он салютует стаканом и приканчивает остатки. – Нельзя быть королем в чужом королевстве. Чанго может завоевать любые земли, но он любит свой дом. Даже когда все пропивает и живет бедно. Ай, он такой кубинец! – падрино хлопает себя по колену и качает головой, но я не сдаюсь.

– А в чем смысл договора с оришами? Их покровительство?

– Смотри: все, что я в жизни имею, дает мне Чанго как мой отец. Но я должен быть благодарен, иначе некрасиво, правда? Чем больше он дает, тем больше я должен сделать в ответ. Это нормально! Это семья! В этом благословение и сила!

– Значит, тот заказ в Шератоне вы получили, потому что вы сантеро? Чанго сделал это для вас? Но ему как орише это было несложно. А вы в ответ совершили подвиг.

– Дался тебе этот Шератон. Слишком много энциклопедий в твоей голове. Кто их там пишет? Хеминугэй? Я могу совершить подвиг, потому что во мне живет частичка Чанго. А все остальное мое существо – эти руки, эти ноги… гм, ну, ты поняла – подтягивается, что же делать. И ты все перепутала: красить Переулок я начал в 1990-м, а муралы по всему миру пошли только потом.

– То есть, все наоборот? Сначала подвиг – потом награда? Но вы все равно возвращались домой?

– Нельзя жить вдали от своего народа, девочка. Это может сделать только тот, кто уже проклял сам себя.

– Думаете, поэтому Хемингуэй покончил с собой? Меня всегда это удивляло.

– Быстро соображаешь, когда захочешь! И ведь ты тоже не осталась на Кубе, а хотелось же, нет?

– Мало ли чего мне хотелось! Я недавно узнала, что по статистике, эмиграция перестает отъедать ресурсы только через 5 лет. У меня точно не было столько ресурсов! Но вы-то, вы, Освальдо… вы – хотели, чтобы я осталась?

– Налей-ка, – кивает он на стаканы, валяющиеся на траве. Я следую за его взглядом и просыпаюсь. У нас всегда остается, о чем поговорить в следующий раз, но уже ясно, что в следующий раз мы будем говорить о другом.

Дневниковая запись: 31 января 2012 года, Гавана

К первому совместному ужину купила что нашла, а нашла немного: гусиную ногу, ром, газировку и пиво. Сыра кусочек попался, булки какие-то. Риса в лавке не было. Сварила ту горсточку, что у меня еще оставалась, с черными бобами вышло только-только на двоих. Помидоры-огурцы были. Более-менее выкрутилась.

Слегка переживала: ну не умею я готовить морос и кристианос толком: рис разваривается, а бобы жесткие. В России моя кубинская готовка проходит на ура, потому что никто не знает, что это такое и каким должно быть. Зато Карлос вечно ворчит, что я должна поучиться готовить у его матери.

Хосе, впрочем, ужин похвалил. Я сказала, что в таком случае Карлосу пусть готовит его мама, а я буду готовить для тех, кто не умничает.

Уже который раз сталкиваюсь с изумительной аккуратностью кубинских мужчин, и не могу понять, что это: их общее качество или замешана военная подготовка. Кого я тут видела в быту? Карлос. Бывший военный летчик, 12 боевых медалей. Насчет его брата Виктора, который каждую субботу приходит ко мне мыть полы, не знаю. Но тот живет с мамой, это почище военной выучки будет. Кубинские хозяйки очень строгие. Пляжный черный мальчишка Фидель, притащенный однажды в дом на одну ночь. Год в военной школе. Тоже все за собой поправлял и убирал. Теперь Хосе с теми же повадками. О себе говорит мало, а сама я его не спрашиваю, военный он или нет, мы вообще прекрасно проводим время без особенной болтовни. И тем не менее.

Посуду мне помыть он не дал, пошел все сделал сам, протер стол, аккуратно расставил стулья. Я на это смотрела квадратными глазами. Русские мужчины, говорю, как правило, так не делают. Ну что ж, а кубинцы делают. Тогда я предпочитаю кубинских мужчин. А я предпочитаю русских женщин. Договорились. Потом он мне объяснил: на Кубе, если тебя приглашают в приличный дом, надо показать, что не разводишь бардак, проявить уважение. А то второй раз тебя уже там не будет.

Он мгновенно освоился у меня, как будто мы давно уже живем вместе. С первых минут знакомства мне было с ним удивительно комфортно. Даже когда мы в воскресенье заблудились в черт знает каких переулках в поисках этого крошечного кабаре. Мой внутренний наблюдатель, который всегда начеку, автоматически отслеживал большие дорожные указатели: вдруг буду возвращаться домой одна, пешком, и без денег. От мужиков всего можно ожидать. Но я ничего не боялась, не беспокоилась и чувствовала себя отлично. Хосе сокрушался, что нам приходится столько ходить, просил прощения, а я знай смеялась: если бы мы сейчас были в России, где тоже двадцать три градуса, только с минусом, я бы тебя убила. А здесь на здоровье, погуляем.

Сегодня утром проснулась с трудом, поскольку приняла ночью тавегил от укусов москитов, но окончательно меня разбудил запах жареного хлеба. Я так и села в кровати. Через дверной проем увидела Хосе, сидящего в холле на диване и курящего. Встала, вышла и услышала слова, которые привыкла говорить сама: «завтрак на столе». Он сделал аккуратные красивые гренки с остатками сыра, мне оставалось только сварить кофе. Пока возилась с кофеваркой, он налил нам газировки с ромом. Я всегда начинаю здесь утро с такого стаканчика и поддерживаю легкий градус в крови в течение дня. Может, я все еще сплю? Так бывает? Это рекламный ролик или так будет всегда?

Телевизор у меня в доме работает в последние сутки больше, чем за все время, что я здесь живу. И меня абсолютно не раздражает, что мужчина в него пялится. Да, он сидит сейчас у меня, смотрит телевизор, а я от нечего делать пишу заметки. Подумаешь, я всю жизнь жила с программистами, которые пялятся в свои мониторы часами. Сама уже такая. Не помню, когда в последний раз видела мужика в трусах перед телевизором и видела ли вообще, но это зрелище не вызывает у меня отторжения. Возможно, потому что мужик очень красивый, особенно если его раздеть. Может заниматься чем угодно, и я готова на него смотреть бесконечно, один только глубокий цвет кожи чего стоит. Делать у меня все равно нечего, болтовня не в наших привычках, свернуться клубком вокруг него и закурить мне не запрещается. Даже если по телевизору идет какая-то муть, я все равно по большей части не понимаю. Местный юмористический сериал, похожий на наши сериалы по СТС, остался за гранью моего сознания, я смогла разобрать только числительные 31 и 18, и только потому, что пересечение 31-й и 18-й улиц – это адрес автозаправки, где я покупаю еду по пути из города. Зато передачу про Че Гевару, с более формальным языком поняла от начала до конца. Объяснила все это на всякий случай Хосе, сразу стало легче.

Язык – единственная небольшая проблема, потому что чертов кубинский диалект не вдруг разберешь, и почти все мне приходится переспрашивать и просить повторить чуть не по слогам. Проснувшись и поняв, что придется говорить по-испански, без вариантов, я испытала легкий укол ужаса. Но с Хосе как-то очень легко, мы оба стараемся, чтобы было хорошо и приятно, оба это видим, и вся неловкость куда-то уходит. Ко мне, иностранке, неплохо говорящей по-испански, здесь вообще все очень добры, так что без подсказки и ободряющего слова остаться сложно.

В общем, второй день еда, постель, телевизор, тут немножко пива, там немножко рома. Хосе что-то говорил о том, что это его редкие свободные дни, скоро будет разная работа, и мне все нравится. У меня тоже вообще-то работа. Позвонила Карлосу, отчиталась, что у меня новая любовь. Буду звонить и приходить когда смогу, но когда смогу – непонятно. Пока у меня не было парня, я ошивалась на Калле О практически через день, а теперь все не так однозначно.

16 июня 2021 года, Подмосковье

Сегодня мы с падрино снова у меня дома, и он наконец обращает внимание на стенную роспись в комнате. Внимательно ее оглядывает, но ничего по этому поводу не говорит, а я не хочу выпрашивать похвалу.

Однажды, когда мои тропические зимовки уже закончились, утомленная холодом и серостью, я ободрала со стен все обои, позвала друзей, и мы раскрасили комнату в семь цветов радуги. Мне уже было известно, что это «хорошо для сантерии», ведь хозяин радуги – сам Творец. На одной стене я собственноручно нарисовала громаднейший корасон, и прямо под ним теперь стоит наша с мужем кровать. Хорошо жить в старой квартире с трехметровыми потолками. В Гаване в колониальных домах они бывают вдвое выше, но так тоже неплохо. Когда я выбирала квартиру, мне предлагали район поприличнее, но там была обычная темная хрущевка. Там бы я точно свихнулась, не дожив до зимы.

Мы сидим за маленьким деревянным столиком, который я тоже раскрашивала сама. Для России моя квартира выглядит довольно безумно. Однажды я прочитала про старушку из Йемена, которая эмигрировала в Израиль. Она до конца жизни воссоздавала в убогой квартирке, выделенной по какой-то социальной программе, город своего детства, раскрашивая стены. А я устроила себе маленький кусочек Гаваны, какой ее знает даже не каждый местный.

Падрино крутит в руке стакан. В этот раз мы пьем из моего чешского хрусталя. Ром тоже, по всей видимости, мой – Легендарио, я себе такой могу позволить только во сне. Он дорогой, и его сложно у нас достать. Ну что ж, проставившись таким ромом, я могу себе позволить зайти с козырей.

– Как вы стали сантеро?

– Этого хотело мое сердце, – пожимает плечами падрино, не отрываясь от игры света в стакане.

– Ай, Освальдо, у кубинцев на все один ответ! – сержусь я.

– Ты думаешь, что кубинец говорит про корасон, потому что хочет тебя обмануть. Но он просто говорит о том, что у него есть. Это нормально! Вот ты – о чем говоришь ты? – он тычет в меня стаканом.

– О работе, – отвечаю я, и это звучит как невероятная глупость.

– Ну вот видишь, у тебя есть работа. И это хорошо! Будут деньги, будет хороший ром, еще и на закуску останется, да? Но есть ли у тебя сердце? Ай, я знаю, что есть. Вон на стене нарисовано. Так почему ты о нем молчишь?

– У нас это никому не интересно.

– Даже твоей семье?

– Семье интересно. Той семье, которая у меня сейчас.

– Так-так, и когда же она появилась?

Падрино знает ответ, и мне нечего ему возразить. Многое в моей жизни появилось только после Гаваны.

– Хорошо, скажи мне другое: в твоей жизни было много мужчин?

– Ай, Освальдо! Было, не было, вопрос не стоит. Вопрос, с кем я хоть какое-то время жила вместе. Просыпалась, засыпала, вела хозяйство. В моем сердце остаются только они. Таких не может быть много. Других может быть сколько угодно, дурацкое дело нехитрое. Забот у женщины от этого не убавится, тут не до корасонов.

– Ага, значит мне в твоем сердце места нет? Хорошо же, я это запомню! – смеется падрино и резко оборвав смех, вдруг протягивает мне какую-то небольшую, слегка помятую картонную коробку. В ней оказываются фигурки, которые я когда-то собственными руками слепила из полимерной глины, а потом, в приступе гнева и отчаяния, безжалостно разбила молотком и выкинула. Даже не помню, чем это было спровоцировано, но я ощутила такой же космический переход, как во время первого поцелуя с Хосе. Только в этот момент меня с размаху ударило оземь. Фигурок было около двух десятков, и это далеко не все святые народа йоруба. Но здесь, в протянутой мне коробке, их только семь. Семь африканских сил. Целехонькие. Обатала в белых одеждах, Йемайя с рыбьим хвостом, Чанго с барабаном, Огун с мачете, обвитая золотой лентой Очун, высокомерный Орунмила, глумливый Элегуа в шутовском костюме. Все размером с мой указательный палец. Мне жаль, что среди них нет Ошоси, самой любимой фигурки, целящейся из лука. Но Ошоси с некоторых пор всегда со мной, ничего.

– Вы мне о них расскажете?

– Но ты такая начитанная. Что я могу тебе рассказать? – притворно вздыхает падрино. Я корчу в ответ недовольную рожу. – Нет-нет, девочка, ты сама мне о них расскажешь, – продолжает он. – И это будет рассказ о том, чего хочет твое сердце. Только попроще, без энциклопедий, а то я не пойму. Я простой кубинец, я родился в Камагуэе. Там горшки делают, знаешь? Большие горшки, глиняные! Вот такие! – он разводит руки в стороны.

– Там есть университет, – я приканчиваю свой стакан, – не прибедняйтесь.

– Да забудь уже это дерьмо! – он наливает по новой, и в его руке вдруг появляются две сигары. Одну он отдает мне. – Я тебе не профессор.

– А вы позволите мне называть вас падрино?

– Девочка, я просто сижу в твоем доме, мы пьем и курим…