Проект Стокгольмский синдром

– Вот и отлично, – я согласно киваю ему, с одобрением похлопывая плечи, – а теперь присядь, и прошу тебя, прекрати смотреть в их сторону. Между ними нет ничего, – убедительность взыграла роль, и Степан сдался, присаживаясь обратно. Мама глядит сначала на меня, а потом на Марка и хмурится, явно сделав в своем головном блокноте пометки. Зоя Степановна не так-то проста на первый взгляд, и я уверен по окончанию мероприятия мы оба будем отчитаны своей матерью. Эта мысль греет мою душу, будто я вновь вернулся в юность. Сам себе ухмыльнулся и сел с ней рядом, по правую руку от отца, а Марк и Ирина по левую. Усталость берет своё, а тело после перелета ноет, ощущаю покалывания в затекших мышцах, и уйти тоже не имею возможности, хотя бы ради мамы должен просидеть весь этот цирк. Отец стучит ребром вилки по хрустальному бокалу, завладевая вниманием и тишиной у всех присутствующих.

– Спасибо, – благодарит и встаёт. – Сегодня я рад, как никогда, – ясно, теперь отец переходит к своей неизменной речи о семье и ее счастье. – Оба моих сыновей сидят со мной, – бегло глядит на меня, а потом поворачивается к Марку, удостоив того большим вниманием. На выходку отца лишь фыркнул, мама в это время положила на мою руку свою и сжала, я тут же повернулся к ней. Она одними губами прошептала, чтобы я проигнорировал все это, и я сделал бы так, если бы не одно "но".

– Леонид, – отец обращается ко мне, притворно спокойным тоном голоса, и я напрягся, но кивнул, готовый его выслушать. – Надеюсь, ты не сбежишь от нас при очередной незначительной проблеме, – укоризненно уставился на меня, проговорив это в шутку, но только не для меня, и я встал, конечно, отец не ожидал такой реакции и был слегка удивлён на мою выходку. Это было больно и унизительно, услышать от родного отца, что моя жена это "ничто", и не имеет такого огромного значения ни для кого, кроме меня самого и моих друзей.

– Всего доброго, – сквозь зубы проговорив слова, с характерным скрежетом отодвинул стул и выхожу из застолья, совершенно наплевав на их реакцию в виде удивления и ахов, пронесшихся эхом по залу.

– Я тебе не позволял покидать место, – прогремел его голос, затем уже вскочила мама и рванула за мной, потому как я в это время вышел из комнаты и направился вверх на второй этаж, где все ещё была моя спальня.

– Лёня, – мама окликает меня, и я оборачиваюсь на лестнице. Она нагнала меня, чуть запыхалась, но держится и дышит глубокими вдохами, чтобы унять все ещё присутствующую боль от ранения в недавнем прошлом. – Просила тебя, проигнорируй, – качает головой, выравниваясь на ступеньках со мной, смотрит в глаза, затем берет в ладони мое лицо. – Ты его знаешь, брат твой тоже, да все окружающие в курсе об отцовских вспышках. Мы не в силах переделать то, что само по себе не изменится никогда.

– Почему ты всегда его защищаешь? – с прищуром задаю вопрос, хотя не имел никакого права этого делать. Плечи мамы поникли, и она выпустила из колыбели своих рук мою голову, а я будто потерял вновь что-то родное.

– Наверное, потому что всегда буду его любить, сынок, – с грустью улыбается, но глаза выдают её душевную боль. – Владимир подарил мне замечательных сыновей, а разве этого мало для женского счастья? – риторический вопрос, но я все же на него отвечаю.

– Мало, мама, – искренне шепчу. – Ты отдаёшь гораздо больше, чем берешь взамен. А значит, намеренно жертвуешь собой, чтобы он лишний раз убедился, что имеет над тобой верх.

– Пусть будет, по-твоему, сын. Чужая душа – потёмки, – усмехнулась, приводя в пример поговорку.

– Но не родная, – сказал, как отрезал. Мама устало кивнула.

– Ладно, – хлопает меня по груди и надевает свою дежурную улыбку. – Ты устал, и, знаешь, это было плохой идеей, организовать банкет, но опять-таки, я не могла и ты это понимаешь, – мама целует меня, а потом спускается с пару ступенек, но оборачивается: – Не бери в голову его слова, отец в последнее время сам не свой, я говорила тебе об этом по телефону. Позже еще поднимусь к тебе, и мы обязательно поговорим, – улыбается широко и озорно. – Все, пошла держать в узде Степана, – шутит мама, заставив меня рассмеяться, на что только ухмыльнулся и пожелал ей удачи. Проводив маму взглядом, я ещё раз убедился в том, насколько она сильная женщина. И как бы ситуация не вошла в тупик, мама обязательно находила выход. Даже сейчас, когда в семье чёрт ногу сломит, у каждого из нас свои жизни и судьбы, переплетённые только одной единственной нитью – родством, поэтому мне не остаётся ничего, кроме того, чтобы подстраиваться под всех.

Дом, как и прежде, хранит в себе мои юные воспоминания, а, поднимаясь по широкой лестнице, касаюсь перил – деревянных и покрытых свежим лаком, образ мгновенно рисует в голове эпизод из прошлого, как мы оба с Марком любили скатываться по ним вниз, ленясь идти по ступенькам.

– Мальчики, – начинает ругаться мама, направляясь следом за нами вдогонку. – Прекратите, сейчас же! – мы с братом переглядываемся и все равно делаем по-своему. Марк – заводило, и чтобы не отставать от него, я стараюсь идти с ним в ногу, хотя мне подобное поведение не свойственно.

– Леон, – кричит с низу брат, и показывает два больших пальца, что дорога свободна. – Ну что ты стоишь, тебе слабо? – с издевкой глядит на меня и кривит губы в ехидной улыбке. Я обернулся, убедился, что мама меня не успеет остановить, вскидываю ногу, и начинаю спуск, но ручка скользкая, не удержавшись, валюсь с полутораметровой высоты на спину. Дыхание сперло и потемнело в глазах. Смутно слышу смех Марка, и его обидные измывательства надо мной, а потом раздается крик матери.

– Владимир! – зовет отца, но даже в своем полу мутном состоянии я пытаюсь подняться, испугавшись получить от него нагоняй. – Лёня, лежи не вставай, – командует мать, и через одну ступеньку перепрыгивает, чтобы скорее оказаться рядом со мной. Марк тихо ретировался, пусть даже от папы он редко когда получает. И так всегда, заводило остается в тени, а мне достается за двоих, но ведь я хочу быть как он, быть даже лучше, чтобы отец, наконец, начал гордиться мной. Я лучший во всех предметах в школе, любое соревнование – практически каждая медаль моя, но этого недостаточно, и мне кажется, что я все время делаю что-то не так. Я все-таки поднялся и сел, поза скрюченная, но боль терпимая, слава богу, изображение прояснилось, и вся темень ушла из глаз, исчезая серой дымкой. Касаюсь затылка и вижу на двух пальцах кровь, черт возьми, все же здорово досталось голове, чем спине. Мама кидается ко мне, мгновенно осматривая всего, и в первую очередь просит проследить за указательным пальцем, чтобы попробовать выявить не получил ли сотрясение, но успешно выполнив ее указание, она расслабилась, а потом обняла меня.

– Опять с Марком поспорили? – совсем без осуждения, мама задает мне вопрос, держа крепко в объятиях. Я только киваю, не желая произносить его имени. Звук шагов отца слышен издали, и я напрягаюсь, ожидая скорого разноса.

– Что произошло? – суровый тон, но слишком спокойный, а за мужчиной выглядывает Марк, по-прежнему улыбаясь косой ухмылкой. В эту секунду хотел соскочить и навалять братцу, пусть он умен в своих проделках, но мои кулаки сроду не мог перебить, потому и ходил с синяками под ребрами. Но самое смешное, он никогда не рассказывал матери или отцу от кого именно получил, считая это огромным позором, а я злился.

– Все в порядке, – отвечаю, и смотрю прямо в глаза отцу, молясь, чтобы только меня не начало мутить из-за падения. Он фыркнул, но внимательно проследил за мной и моей реакцией. Мама что-то начала говорить про больницу, но отец махнул рукой, прерывая ее и говоря, что сын в полном порядке, раз сам сумел встать и ответить на его заданный вопрос. Отправившись в свою комнату, я замер у двери, держась за ручку, вот, как сейчас, испытывая такие разнообразные ощущения. Щелчок, и я оказываюсь внутри своей неизменившейся комнаты. К слову, в тот вечер проспал до утра, и мучался от головной периодической боли, но терпел, чтобы доказать отцу, что я сильный и не бегаю к нему по пустякам.

Наш дворецкий выложил мои вещи из чемодана, привезенного службой доставки багажа из аэропорта, потому как времени на сборы были минимальными, и я воспользовался услугами агентства. На рабочем столе лежала сумка, в которой находился мой ноутбук и несколько важных папок, касающихся расследования о местонахождении Оли. Закрываю дверь, затем быстрым взглядом прохожусь по своей спальне, на одной стене все еще висят плакаты, подписанные разными спортсменами, несколько красивых картинок с актрисами. Ухмыляюсь, мальчишка с бушующими гормонами, что ж с меня тогда было взять. На книжной полке, забитой разнообразной литературой, не было ни пылинки, а один корешок книги торчал, привлекая к себе внимание. Проходя мимо кровати, понял, что мама постаралась и заменила на широкую, заблаговременно позаботилась о моем комфорте. Вынимаю из стопки книг ту единственную, подписанную самым известным во всем мире профессором психиатрических наук – Зигмундом Фрейдом: «Мы выбираем не случайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании». Только сейчас я осмыслил его выражение, понимая, как точно в нем отображена моя суть и любовь к пушинке. Пролистываю несколько страниц, все поля исписаны пометками – моими студенческими, а саму книгу нашел в закромах у матери на работе, экземпляр фактически единичный, но, в молодые годы мой отец всяческими способами добивался внимания моей матери. А заполучив ее в жены, мгновенно охладел, потому не так сладок кубок выигрыша, как сам факт победы над противником. Ставлю книгу на место, как будто ее вовсе никто не трогал. По пути расстёгиваю пиджак и, сняв его, вешаю на спинку стула, затем присаживаюсь за рабочее место, готовя ноутбук к работе. Как только программа с почтой запустилась, моментально посыпались сообщения из психиатрической клиники, в их числе несколько от Дианы с целой строчкой вопросительных знаков, наверняка потеряла из виду, и теперь просит ответы, где я. Не открывая их, проставляю галочки и нажимаю кнопку «удалить». Еще несколько писем от медсестры, в котором девушка прислала мне отчеты о состоянии Михаила, а в последнем из них, что пациент скончался, случилась передозировка лекарственных препаратов. Идиоты, ругаюсь сам про себя, и провожу ладонью по лицу. Мужчину безусловно жаль, но он, наконец, встретился со своей семьей, и, надеюсь, там бывший военный обрел свой душевный покой. Удаляю сообщения, словно стираю из памяти все свои ненужные файлы, отправляя в черный ящик. Еще несколько почтовых вложений, присланные самим штабом с двенадцатью папками на каждого пациента, подвергшемуся насилию. Скачиваю копии, параллельно сохраняя их на флеш-карту, чтобы все было всегда под рукой. Выработанная привычка, а от них, как правило сложно избавиться. Сразу вспоминаю о тех таблетках, что выкинул вчерашним утром в урну в своем временном убежище, и меня передергивает, что я поддался на слабость своему разуму, желая исчезнуть из реального мира. Пусть они не наркотические, но сильнодействующие транквилизаторы куда более опаснее самих наркотиков – вред сколько не физическому здоровью, а умственному, превращая меня в полуживого с помутненным сознанием. Вся моя душа изболелась от незнания всей правды, и та роковая постановка в Париже, когда я навсегда лишился своей пушинки все еще призрачным эхом отдается в сердце, потому что я представляю образ моей Оли, танцующей соло в идеальном исполнении. Представить не сложно, ведь я каждый раз был рядом с ней, восхищался ее превосходством и силой выносливости. Балет – это борьба, но не тяжеловесов, а стати, мощи и характера с нечто поистине прекрасным, что только могло создать человечество, желая превзойти свое собственное тело и дух. Откидываюсь на спинку и закрываю глаза, как будто могу на секунду перенестись в одно из мгновений, где мы с женой вместе и ничего с нами подобного не происходило. Конечно, я вновь предаюсь воспоминаниям о нашей предпоследней совместной ночи. Боже, моя пушинка устроила мне романтическую встречу, исполняя стриптиз под известную музыку из фильма с аналогичным названием. Было необычно, а главное, настолько пластичного и соблазняющего танца я не видел никогда. Музыка заиграла, но тихо, не перегружая наши слуховые перепонки – создавая идеальный фон для погружения в эротичность и чувственность танца моей жены. Демонстрируя свое черное кружевное белье, которое идеально облегало женские изгибы, но лишало рассудка мужчин, Оля прогнулась в спине и с широко расставленными ногами, поманила пальцем, и я поддался, мгновенно срываясь с постели. Мы вместе двигались в такт музыки, пока тонкие пальчики ловко расстегивали ремень и ширинку на моих брюках. Погрузившись руками в волнистые волосы жены, я захватил ее сладкие губы в поцелуй, но пушинка разорвала его и, коварно улыбнувшись, пальчиком пригрозила, что все идет только по ее планам, и мне это нравилось. Я был готов сию секунду выполнить любой каприз своей жены, только скорее бы завладеть ее мягким телом, и иссушать до дна, как вино, которое выдержано и подобрано специально для меня и под мой вкус. Она повернулась ко мне спиной, и начала тереться своей попой о мой возбужденный пах, а почувствовав мое желание, стала дразниться, медленно стягивая с себя то, что можно было назвать бельем. Вновь обернувшись, жена стянула с меня рубашку, а я тем временем мял ее груди, слегка пощипывая возбужденные соски. Резко ухватил за обе руки Оли и отвел ей за спину, теперь беря в свой плен жену, а она озорно хохотнула.

– Лёнь, – сладкий голос наполнил нашу комнату ее звуком, – я ведь только начала, – притворно жалобно стонет она у моих губ, намеренно прикусывая мои, и проведя по ним своим сладким язычком.

– Знаю, – коротко отвечаю, оставляя кроткий поцелуй. А затем веду ее к кровати, и мы оба опускаемся на нее. – Я продолжаю, – ухмыляюсь, глядя в карие глаза своей любимой. Раздвинув ногой ее бёдра, приспускаю штаны, наконец, высвобождая свой член и трусь о ее вход, так же дразню, как она меня. Оля стонет и прогибается в пояснице, желая скорее полного погружения и слиться душами в нашем особом танце, только так мы знаем, что открыты друг перед другом еще больше, ведь искренние чувства видны в самом сокровенном моменте. Оставляю дорожку поцелуев по ее шее, опускаясь все ниже к груди, захватываю ртом один сосок, а другой накрываю ладонью и мну, слегка причиняя блаженное и томящее ощущение.

– Лёня, – Оля еще сильнее выгибается, затем впивается своими коготками мне в спину и проводит ими, оставляя точно такое же ощущение, граничащее с болью и удовольствием. – Не могу больше, пожалуйста, – стонет умоляющее, а я обдуваю ее напряженный сосок, затем спускаюсь еще ниже, на что моя любимая хнычет. Накрывая ее естество, я вкушал вкус и соки, которые получил взамен от ее пронесшегося оргазма. Прекращая свои чувственные пытки, стянул всю одежду с себя и накрыл нагим телом разгоряченное тело любимой, мгновенно врываясь в нее одним толчком. Оля обогнула ногами в кольцо мою спину, и обняла за шею, целуя, ощутила свой собственный вкус на моих губах и вспыхнула, покрываясь еще большим румянцем. Уже четыре года в браке, а моя пушинка все еще продолжает стесняться естественных ощущений и моего нескрываемого обожания. Музыка продолжала звучать на повторе, и в некоторых местах мы оба старались под такт мелодии сливаться телами, меняя позы, как движения в танце.

Это воспоминание о нашем соитии только растопило в венах кровь, я облокотился о стол локтями и спрятал лицо в своих ладонях, словно так мог сохранить ускользающие детали и моменты, которыми наслаждался. Устало выдохнул, и затем на электронную почту приходит еще одно письмо из штаба. Быстро просмотрев его содержимое, не был ничуть удивлен новому распорядку, а также та роль, что теперь предстоит мне исполнять ежедневно, лишь отпечаталась в мозгу, что я вновь использую свою профессию в качестве наживки для преступника. Захлопываю крышку ноутбука, и отправляюсь в ванную, желая скорее смыть с себя всю грязь после перелета и временного общения с семьей. Холодный поток воды мгновенно бодрит тело, как будто энергетиком заряжает, но этот обманчивый эффект улетучивается, как только моя голова касается подушки. Плюхнулся лицом в матрас, а обмякшее тело от перенапряжения расслабилось, отдаваясь томящей болью в мышцах. Уже далеко за полночь, краем уха слышу глухие звуки, как родители провожают гостей, а за окном слышны двигатели машин, постепенно редеющие среди всей толпы. Наконец, все стихло. Дом погрузился в сон, и мне стало любопытно, а остался ли в родном гнезде мой брат. А Ирина? Я перевернулся на спину, от бесконечных мыслей, льющихся потоком вариаций, только будоражили мой неспокойный мозг. Что если бывшая Власова обманула меня, всяческими действиями в холе показывая ложь, и Марк все же стал для неё значимым. Думаю, для Степки это станет последней каплей в их отношениях, и, либо они навсегда останутся чужими друг для друга, либо… Вариантов куча, но мне следует разобраться с самим собой, а уж потом лезть к друзьям. Вопрос, заданный в лоб другом, жива ли моя пушинка, жалит сердце, машинально ладонью тру грудь, как будто могу таким образом успокоить беспокойную душу, но, если бы это было возможным. Постепенно уплываю в сон, глубокий и на удивление спокойный, словно меня отключили от питания, давая возможность перезагрузиться. Сновидения приятны тем, что мы сами можем ими управлять, как сейчас, например, когда мы с моей Олей гуляем по просторным улочкам Парижа, наслаждаясь запахом корицы и прочих пряностей из соседних багетных магазинчиков. Держась крепко за руки, мы о чем-то разговариваем, и моя пушинка рассмеялась, пряча личико за ладошками. Мы остановились и я обнимаю ее, прикасаясь губами к ее преграде, и по волшебству, или особому заклинанию, она убирает свои нежные ручки, предоставляя мне возможность испробовать ее сладкие губы, особенно после того, как она с удовольствием слопала круассан с сахарной пудрой. Стоило легонько приблизиться к ней, в нос мгновенно проникает ее запах духов, ванильный – мягкий, ощущение, словно она сейчас реальна передо мной, как и все с нами происходящее. Начинаю целовать ее, сначала нежно, без напора, но пушинка усиливает поцелуй, что в принципе не свойственно для нее. И я нахмурился, не понимая, что происходит. Движение наших губ усиливается, это уже не поцелуй влюбленных, а страсть, жадность и голод, с которым обычно пары сливаются в безрассудном сексе, желая усмирить свои плотские потребности. Затем чувствую теплые ладони на своей груди, и давление на пах, мгновенно соображаю, что это уже далеко не сон. Распахиваю глаза, матерясь во все горло, сталкиваю с себя Диану, у которой ума хватило воспользоваться тем же ароматом, что так сильно любит моя пушинка.

– Твою мать! – зарычал. Диана полуголая свалилась на пол, и в обидчивом настроении надула губы. Я соскочил, и предстал перед лицом девушки нагим. Она лукаво посмотрела на мое возбуждение, которое уже сходило на нет.

– Неужели не рад видеть меня, а, Лёнь? – Диана поднялась и тут же залезла на кровать, накрываясь одеялом. Устало зевнула, подминая под себя подушку.

– Какого хера ты тут делаешь? – никак не угомонюсь, у меня в голове только что произошел атомный взрыв. Сам уже натягиваю штаны, и надеваю рубашку. Уперев руки в бока, я смотрела на лицо девушки, уставшее после перелета, но, черт возьми, не нашлось больше комнат кроме моей. Сука! В порыве вспыхнувшей злости, что Диана преследует меня всюду, пусть мы напарники и имели несколько перепихонов, но это не значит, что девчонка может так вероломно занимать место рядом со мной, срываю с нее свое одеяло, а она ошарашено вскрикивает.

– Леонид, – со злостью произнесла мое имя, сжимая в кулачки свои, на вид, хрупкие руки. – Имей совесть, – жалобно стонет, и тянется за покрывалом.

– Которой, к слову, у тебя нет совсем, – констатирую очевидное, на что в ответ получаю довольную ухмылку. Не проронив больше ни слова в ее адрес, швыряю обратно на нее одеяло, а сам собираю свою сумку с документами, по пути хватаю первые попавшиеся шмотки, затем выметаюсь из своей спальни. Делать мне здесь точно нечего, и лучше будет, если найду свое временное пристанище, а какое именно, я уже знаю точно. Набираю номер Власова, и тот сбрасывает звонок. Потом только замечаю, что сейчас пять утра. Вот дрянь, я все никак не угомонюсь, и тут же нарываюсь на Марка. Мы оба сталкиваемся лбами, как только выходим в общий коридор на выход.

– Сутки не прошли, а ты уже смываешься, – с укором произносит, складывая руки на груди и с осуждением смотрит на меня. – Нам надо переговорить, – Марк настроен серьезно, но меня не впечатлила его мнимая искренность, поэтому разворачиваюсь, оставляя его одного стоять в коридоре.

– И тебе доброе утро, Марк, – произношу в пустоту, потому что покинул холл, словно тюрьму, где меня душат не только физически, но и морально. Слышен смех брата-близнеца, но я игнорирую его, желая уже скорее заняться полученным заданием.

ГЛАВА 6

Выйдя на улицу, вдыхаю полной грудью утренний холодный воздух. Закрываю глаза, на миг представляя, что все это очередной кошмарный сон с участием всех моих родных. Сосредоточив свои другие ощущения, я прислушиваюсь к шуму, доносящегося с верхних этажей, как раз, где находится комната моих родителей. Вновь выясняют отношения, трепя друг другу нервы в такую рань. Не желая быть свидетелем, абстрагируюсь, затем отхожу от дверей и направляюсь к гаражу, там находится мой автомобиль, если, конечно, отец не нашел ему другое место. Нанятая охрана делает утренний обход по всей территории, и, завидев меня с сумкой в руках и слегка растрепанного, приняли за Марка, потому как поздоровались, произнеся его имя.

– Доброе утро, – киваю. – Я – Леонид, – протягиваю мужчине руку, а тот, как прокаженный, уставился на меня, не понимая, что происходит. Охранник новичок, и скорее всего, не ожидал, что у четы Островских сыновья-близнецы.

– Прошу прощения, – тут же протягивает руку, стряхивая с себя сомнения. – Если вы к гаражу, то вот ключи, – протягивает брелок, на котором висит бесконтактный ключ-сканер. Благодарю охранника, и беру связку. Жизнь вся идет к верху дном, но вещи из прошлого продолжают хранить в себе ушедшие дни и воспоминания. Открыв гараж, я замер в ожидании худшего исхода, но все же моя машина накрыта серым чехлом, а значит, как член семьи, все же я всегда присутствовал в этом доме.

– Привет, – говорю автомобилю, словно бездушная вещь способна ответить мне тем же. Улыбаюсь, когда до конца стянул ткань и касаюсь холодного железа. Ладонь опаляет, жалит, но это ощущение только согревает мою душу. Недолго размышляя, сажусь за руль и завожу мотор. Машина без намека на застойность начинает свою трель, зарычав собственной музыкой. Срываясь с места, я покидаю родительский дом, параллельно отправляя сообщение матери, чтобы больше не ждала меня, потому как там мне делать нечего. Она поймет. Всегда так было. Дорога была сухой, и несясь по проселочной улице, ощущал, как из-под колес жалобно вылетал гравий, а выехав на центральную, надавил на педаль газа до упора, стремясь скорее добраться до рабочего места.

Просматривая несколькими днями ранее дело об исчезновении моей жены, я наткнулся на некоторые несостыковки, как будто эти важные элементы намерено изъяли, желая спрятать то, что так для меня важно. В порыве своей вспыхнувшей злости, несколько раз связывался со штабом, желая возобновить дело, только уже на федеральном уровне. Но всюду отказ, а в первую очередь, из-за того, что мы с Олей граждане Франции. И, если мое не имело никакого значения, то только не ее, потому как полицейские уже внесли дело в архив, уверяя, что через год их просто удаляют с сервера. Бред полный. Пытаются ввести в заблуждение, считая, что я идиот и простой психиатр, не способный на большее. Три написанных заявления, от меня и родителей пушинки, уже потеряли свое действие, но если вновь их написать, то полиция не сможет отвертеться. Эта попытка была настолько призрачной, но желанной, а, связавшись с Каролиной Эдуардовной, я лишь нарвался на её крики, зачем мне это надо, теребить то, что давно поросло пылью. Эта женщина всегда вызывала во мне сомнения к ней, что касалось психического состояния, казалось, будто в ней уживается две личности, которые все время борются друг с другом. А с потерей дочери, она угомонилась и продолжила жить, как ни в чем не бывало. Подозреваю ли я мать пушинки? Крепко сжимая руль, понимаю, что ответ напрашивается сам собой. Да, подозреваю, но, как добраться до неё и потребовать объясниться со мной, не имею никакого представления. Авраам не пустит на порог к своей виллы, хотя прислал скан подписанного заявления, что тоже готов сотрудничать, если дело вновь откроют. Несколько месяцев назад мой тесть, или уже бывший, черт возьми, я даже не знаю, считаемся ли мы все ещё родственниками, набрал меня по телефону. Мы оба проговорили практически час, что весьма удивило, наверное, обоих. Но ясно было одно, мужчина слегка пьян, а стало быть, на утро не вспомнит о наших речах. Авраам признался, что все, к чему они с женой стремились, это навсегда воплотить свои мечты в реальность. Успех моей Оли был главным в их жизнях. Она стала средством достижения, из-за того, что Каролина по глупости лишилась звания примы и была вынуждена оставить этот вид искусства навсегда.

– А теперь, моя девочка страдает, – признается Авраам, говоря об Оле все ещё в настоящем. Отец не смирился с мыслью, что дочь для него навсегда исчезла, пропав без вести. – Ошибки, твою мать, мы их допустили, а заставили расплачиваться свое дитя, истязая и изнуряя бесконечно этими блядскими тренировками, лишая детства и юности. Что она видела? – задаёт сам себе вопрос, запивая его горячей смесью алкоголя. Слышен звонкий треск стекла, а потом ругань на французском. – Леонид, ты должен, – мужчина запинается, – нет, ты обязан узнать, где моя дочь. Умри, но найди мне её, потому что я хочу знать, кто причастен к ее исчезновению, – Авраам не в себе, явно перебрал спиртного. После сорванного выступления, мужчина больше не ставил постановок, временно залегая на дно от надоедливых папарацци. Историю о нашей семье, в частности Высоцких, измыли по косточкам, но оставили в покое только после того, как официально заявили, что следствие берет дело под гриф "секретно". Конечно, здесь свою роль сыграли мои связи со штабом, и чтобы минимизировать распространение информации обо мне, и о семьях, в целях безопасности провели зачистку.