Академия хаоса. Когда рушатся стены

– Я пока достану те картины, что ты просила посмотреть.

– Спасибо, – буркнула я.

Мне хотелось наладить отношения с будущей свекровью, но это оказалось таким скучным делом, что хотелось выть от тоски.

– Она тебя достала, – заметил Изергаст, когда шаркающие шаги женщины стихли вдали.

– Очень! – воскликнула я и прикусила губу, устыдившись порыва.

Но Изергаст лишь понимающе усмехнулся, обходя артефакт по кругу. Возле Миранды он слегка замедлил шаг и сжал пальцы, как будто едва сдерживаясь, чтобы не коснуться ее. Тем временем огонь плавно полился из моих ладоней, наполняя кристалл, и по темным колоннам побежали первые искры.

– Мой Родерик то, мой Родерик сё, – передразнил некромант. – Ужасно, когда человек циклится на ком-то одном, правда?

Миранда вскинула на Изергаста внимательный взгляд.

– Она уже очень в годах, – напомнила я. – Родерик ее младший ребенок, четвертый. Рендону лет пятьдесят. А ей, выходит, около семидесяти. К тому же она очень скучает по своему любимцу. Ее можно понять.

– Такая любовь кажется мне нездоровой, – продолжил он. – Такое чувство, что она на все готова ради него.

– Как и любая мать ради своего ребенка, – сказала я.

Пламя бежало все быстрее, и в зале стало светлее: в черных колоннах появились огненные прожилки – и это завораживало: словно кровь побежала по венам старого замка.

– Не любая, – возразил Изергаст, и я чуть виновато покосилась на Миранду, ее мать вовсе не интересовалась своей дочерью. – Твоя бешеная мамаша тоже скорее исключение, – продолжил некромант. – А в норме люди – отдельные субъекты, понимаешь? Не пытаются приклеиться как липкая конфета к подошве.

– Я понимаю, что вы пытаетесь принизить вполне себе естественные и достойные чувства, – возразила я, хотя сама считала, что Линора слишком тянется к драгоценному сыночку. – Любовь не измеряется какой-то мерой. Вам бы все определить и загнать в рамки. С любовью так не выйдет!

– Так мы договоримся до того, что безмерная любовь – это какой-то абсолют, – презрительно фыркнул он.

– Так и есть, – пылко подтвердила я, и огонь растекся по артефакту сплошной волной, брызнув в стороны.

Изергаст быстро взял Миранду за предплечье и отодвинул подальше.

– Вспомните легенду, – запальчиво продолжила я, – когда два мага одной стихии по-настоящему любят друг друга, то становятся подобны богам. И никто не говорит, что они должны взвешивать свои чувства или как-то их дозировать. Вы вообще ничего не понимаете в любви!

Я чувствовала себя на коне: вот как доказала свою точку зрения! Даже Изергаст не находит, что сказать в ответ.

– Любовь, – повторил он после паузы и остановился напротив Миранды, разделенный с ней артефактом.

Огонь метался в кристалле, и причудливые тени плясали на черных стенах. На них Изергаст и Миранда словно танцевали, то приближаясь, то отдаляясь друг от друга.

– Я думаю, что любовь, это когда мужчине нравится в женщине все, – сказал он, глядя на подругу. – Ее глаза, тонкие пальцы, щиколотки. Ее губы, голос и запах волос. Когда ему хочется разговаривать с ней и просто быть рядом… Когда ему хочется ее целовать.

Я молчала, боясь нарушить хрупкую сцену, в которой, как мне казалось, происходило нечто важное. Тени Миранды и Изергаста потянулись друг к другу, переплелись.

– Но главное: любовь – это когда желаешь женщине только хорошего. Когда засыпаешь с мыслью о том, чтобы она была счастлива. Пусть даже без тебя. Вот о чем я говорю, Арнелла, – вспомнил он обо мне. – А когда мужчина навязывает себя, пытается занять весь ее мир – это не любовь.

– Мы говорили о любви матери к ребенку, – неуверенно напомнила я.

– Ну, да, – кивнул Изергаст. – Там страсть вычеркиваем. В норме. Хотя мне кажется, что Линора видит в Родерике проекцию погибшего мужа. Со всеми вытекающими последствиями.

– Фу, – протянула я. – А вот эти извращенные измышления вы могли бы оставить при себе.

– А если все эти чувства – последствия магического воздействия? – подала голос Миранда, и Изергаст тут же повернулся к ней. – Можно ли считать их настоящими?

– Почему нет, – мягко сказал он. – Я ведь их испытываю.

Я захлопнула открывшийся от удивления рот. Вот это дела!

– А если бы не ритуал? – спросила она, глядя ему в глаза. – Я осталась бы очередной некроманткой на потоке? Вы ведь никак меня не выделяли до Лабиринта! Вы хотели Айрис!

Изергаст промолчал, сцепив зубы, а тени снова заплясали, отдаляясь друг от друга.

– Моя маленькая некроманточка – так вы ее называли! – воскликнула Миранда. – А мое имя даже не удосужились запомнить. Это не любовь, – упрямо мотнула она головой. – Это последствия неудачного колдовства. Вам надо разрушить связь.

– Я не буду, – заявил Изергаст. – Меня устраивает то, что есть.

– Правда? – изумилась она. – Мне снова приказать вам стать на колени?

– Если хочешь, – кивнул он. – Но я не думаю, что ты будешь меня унижать. Я знаю тебя, Миранда Корвена, я вижу тебя. И не хочу ничего менять.

Миранда отвела взгляд, и Изергаст, быстро подойдя к ней, взял ее за подбородок пальцами, заставляя поднять голову.

– Я люблю тебя, – сказал он, и я вытаращила глаза. – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Не со мной, так с другим, – он нехотя отодвинулся от Миранды и повернулся ко мне. – Хватит, Арнелла. Иначе ты оставишь здесь одно пепелище.

Я отдернула руки и посмотрела на кристалл, полный огня.

– Хорошая работа, – кивнул Изергаст и ушел тихо, как кот.

Губы Миранды задрожали, и она обиженно воскликнула:

– Ты слышала! Это все ритуал! У меня начались месячные, когда я оживляла Изергаста, и кровь испортила схему. Если бы не это, он бы не любил меня!

– Но, Миранда, – тихо сказала я. – Если бы, да кабы… Все могло бы быть по-другому. Но это произошло.

***

На ужин подавали бараньи ребрышки с рисом, квашеную капусту и хлеб с россыпью орешков и сухофруктов. Рендон поглядывал на пламя, бодро трепещущее во всех светильниках, свекровь наконец сняла с плеч платок, но лишь Аден похвалил меня:

– Стало куда теплее! И так светло. Ты справилась ничуть не хуже дяди.

– Мой Родерик должен был сам зарядить артефакт, – прорвало Линору. – Он мог бы приезжать почаще. Теперь ясно, какие такие дела задержали его настолько, что он не мог выбраться к матери.

Приборы в ее руках звякнули о тарелку, и Линора поджала обиженно задрожавшие губы.

Я растерянно посмотрела на нее и отложила вилку. После артефакта я битый час рассматривала детские рисунки Родерика и сделала несколько важных открытий. Первое: Родерик не обладает художественными талантами. Большинство его картин вызывали неконтролируемый приступ смеха, и на месте его матери я бы тоже их сохранила – чтобы впоследствии шантажировать. Второе: мы никогда не будем близки с Линорой. Она относилась ко мне с явным предубеждением, хоть пока и без откровенной вражды. Вот и сейчас сходу поспешила назначить меня виноватой. А что будет дальше?

– Родерик правда очень занят, – сказала я. – И дело вовсе не во мне.