Ненормальная

– Ты зачем чулки одела?

Вот тут реакция незамедлительная:

– Ты как, вообще, в своем уме? Причем тут чулки? Под это платье больше ничего не оденешь. Не идти же мне зимой с голыми ногами? Они бы у меня посинели, под цвет платья.

– Я о них весь вечер думал, понимаешь? Представлял, как снимать буду. Тут любой умом тронется. – И не выдержал: руки нагло поползли ощупывать ту самую тугую полоску

Ох, как расширились ее глаза, сначала от возмущения, а потом… Потом закрылись. Замерла, застыла, губку прикусила. И унеслись к чертям все обещания вести себя прилично. Зашептал жарко:

– Ну же, Ань, дыши. Расслабься, тебе же нравится, я вижу. – А руки совсем отбились от разума: пошли что-то выписывать на коленках, поглаживать горло там, где забилась жилка, так ярко и заметно. – Давай, малыш, не прячься.

Господи, от этого утробного стона сорвало все заслонки. Ополоумел. Впился в нее так, что оторваться не мог, радостный, что, наконец, позволила. Был на грани того, чтобы прямо здесь, на водительском сиденье начать все то, что хотел сделать с чувством, с толком, с расстановкой, но чуть позже.

Она-то тоже себя не сдерживала, похоже, принцип "помирать, так с музыкой" – ее основной по жизни. Сдаваться – так с максимальным уроном противнику.

Отрезвил только свет фар от проехавшей машины. Опомнились оба одновременно. Она замерла, уткнувшись лицом в шею, не могла отдышаться. Погладил аккуратно по волосам:

– Да, Ань. Так я еще никогда не попадал. Чтобы на проезжей-то части. Иди-ка на свое место, нам чуть – чуть доехать осталось.

Пересадил на место, и даванул на газ так, как никогда еще не гонял. Она продолжала молчать, и замечательно, потому, что на скорости разговоры не приводят ни к чему хорошему.

Открыть ворота, загнать машину во двор, впустить Анну в дом – на все ушло пара минут. Стоило ей снять пальто, кинул его куда-то в сторону. Свою куртку снял еще по дороге. Подхватил на руки и потащил наверх.

– Дим, осторожнее. Ведь уронишь же.

– Не переживай, скорее себе шею сломаю, а с тобой ничего плохого не сделаю.

– А нафиг ты мне нужен, со сломанной шеей? – Ты посмотри, она даже в такой ситуации шутила. Интересно, бывают случаи, когда ей нечего сказать? Или всегда последнее слово за ней остается?

Как раз подходящий шанс проверить.

Приволок в комнату, уложил на плед и растерялся. С чего начать, чтобы ничего не пропустить? В прошлый раз все было, как в тумане. Ничего ведь толком и не рассмотрел, не запомнил. Придется себя сдерживать, чтобы не повторять ошибок.

А она просто смотрела и ждала, что он будет дальше делать. Пропала скромность и неуверенность. Просто вопрос в глазах: "Ну и?"

Ах да, конечно же, сначала раздеть. Только вдумчиво. Потянулся к платью, погладил краешек – там, где тот прикасался к ногам. Снова задохнулась и замерла. Ох, сколько идей тут же промелькнуло. Первая мысль – отомстить таким же долгим ожиданием. Да только кого он обманывал?

Глава 19

Как-то обманчиво открыта она сегодня. Столько нового услышал, сколько не мог добиться за все время знакомства. Непонятно, с чем связано. Или она успела измениться за это время, так сильно, что снова удивляет? Или я уже забыл, каково это – постоянно находиться рядом с ней? Как хорошо было – помню, а как сложно – решил стереть из памяти?

– Ань, а почему ты решила вспомнить про меня только сейчас? До этого ни слуху, ни духу столько времени, и вдруг – явление Христа народу?

– Соскучилась. – Вот так вот. Очень все понятно. Вернее – понимай, как хочешь.

– Прямо там, в клубе, и соскучилась? А до этого ни разу не вспоминала?

– Прямо там, в клубе, поняла, что хочу к тебе. – Ого. Вот это уже интереснее. Прямо-таки хочет. И ко мне. И как это прикажете понимать?

– Это как, интересно, тебя озарило? Шла, такая, от бара к столику, и вдруг про меня вспомнила? А до этого – вообще никогда? – Вот чего, интересно, я пытаюсь сейчас от нее добиться? Объяснений? Или признаний в любви, которая измучила ее сердце, да так, что сил не осталось терпеть?

– Ну, примерно так и было. Посмотрела на этого идиота, который ко мне клеился, и почему-то вспомнила про тебя.

– Что ж, очень лестно слышать. Я тоже идиот, и ты решила поменять шило на мыло?

– Дим, вот ты снова в бутылку лезешь. Что ты хочешь услышать? "Да, ты тоже идиот"? Если я так отвечу, ты рад будешь?

– Ань, я хочу понять – с чем связано твое неожиданное появление? И как надолго ты объявилась? На день-два, а потом снова исчезнешь? Ты же сказала – задавай вопросы, вот я и задаю. Чтобы услышать твои ответы. А ты снова загадками отвечаешь.

– Хорошо. Слушай. Я устала отбиваться от этого хамоватого товарища и вдруг вспомнила: когда ты был рядом, ко мне никто не лез и не приставал. И не нужно было ни от кого защищаться. – Задумчивая пауза. – Кроме тебя. А с одним тобой мне все-таки проще договориться. Опять же, понятно, что зла ты мне не желаешь.

Вот так. Хотел честного признания – получи. Рад? Не очень. Просто вернулась туда, где проще и безопаснее. Хотя, не в ее это стиле: когда это она искала простые пути?

– А почему тогда ни Сереге, ни Славке не позвонила? Они-то, уж точно, подорвались бы и прилетели спасать. И ничего взамен не попросили бы. Не то, что я, приставучий…

Молчит, смотрит опять загадочно, и улыбка на губах играет… Вот что опять придумывает? Какую казнь мне готовит? Отпила еще глоток из бокала, снова глаза на меня подняла, а там чертовщина какая-то. Она мне глазки, что ли, сейчас строит? Это что, вообще, происходит? Это моя Анька здесь сейчас сидит, или ее подменили незаметно? Она же никогда со мной не кокетничала, а чтобы вот так смотреть… Да я б душу продал за это полгода назад! А сейчас вот – сижу и теряюсь…

Поулыбалась еще, все так же загадочно, встала из-за стола и уселась ко мне на колени. Сама! Без приглашения! Осталось только нервно сглотнуть и молча ждать продолжения. На то, чтобы промямлить хоть слово, сил не осталось.

А эта заноза уселась на меня верхом, поерзала, устраиваясь поудобнее. Куда мир-то катится?

– Дима. Я. По тебе. Соскучилась. По тебе. А не по Сереге или Славке. Ты это понимаешь, нет? И очень захотела к тебе. Потому что с тобой мне было лучше, чем без тебя. Вот прямо там, в клубе, и поняла. – Все это сказано было, глядя мне прямо в глаза. С очень серьезным видом. Уставился в ее, так же широко распахнутые, как и мои сейчас. Что там, в их глубине? Ведь что-то показать сейчас пытается. А что? Вот они – огромные, блестящие, ресницы длиннющие. Радужка переливается от зеленого к карему: на ярком свету прозрачная зелень, в темноте – почти черные. И всегда блестят. Но, ведь, ни фига не разглядишь, что там таится, как ни старайся.

А вот на моей физиономии, похоже, все слишком хорошо написано: усмехнулась, словно разгадав мои попытки что-то осознать…

– Серебряков, я тебе почти в любви призналась. А ты сидишь и тормозишь. Кто из нас неадекватный? Я, в принципе, никогда и ни по кому не скучаю. А вот ты – исключение. Ты хотя бы оценил мой душевный порыв? – Сейчас бы, по идее, должна вспрыгнуть и отскочить в сторону. Это нормально же для нее – подойти поближе и сразу увернуться. Как будто с огнем играет: руки тянутся, а обжечься страшно… Угадал: успел прихватить покрепче, не дал удрать. Ведь сейчас отвернется от меня, а потом снова маску нацепит и – забудьте, товарищи, про откровенность, на ближайшие сто лет.

– Анют, я оценил. Просто обалдел от такой неожиданной щедрости. – Вру, конечно. Если бы не расшифровала – так и сидел бы пнем ошалевшим. И сейчас сижу, только теперь уже счастливым пнем. И лицо само плывет, растягивается в улыбке. – В любви, говоришь?

– Я говорю "почти". Не додумывай. – Сказала, как отрезала. Ну, почти так почти. Мне уже без разницы. Я уже и так счастливый. И не надо больше ничего. Если еще пару раз повторит – вообще умру от разрыва сердца. И, все-таки, не удержался, жадный:

– А когда будет "не почти"?

– Не знаю. Все будет зависеть от твоего поведения.

– А как мне нужно себя вести, чтобы все-таки дождаться? – Вот как пацан малолетний, ей – Богу, которому очень хочется игрушку, но не знает, как ее заслужить.

– Понятия не имею. – И плечами жмет, для убедительности. – Дим, я сейчас, вообще-то, подвиг совершила: сообщила о том, что мне до тебя есть какое-то дело.

– Ну, ты и раньше не стеснялась сообщать, как я тебя достал, надоел, бешу и так далее. – В общем-то, понятно, к чему она клонит, но нужно совсем уже вывести на чистую воду.

– Ну, гадости всякие говорить – для меня вообще не проблема, раз плюнуть. Давно тренированная. А вот такие важные вещи – не умею. Как-то не научилась за свою жизнь. Много чему научилась, но только не этому. Так что цени и восхищайся. – И снова все закончилось иронией. Защищается, что ли, таким образом? От чего, или от кого? От себя самой?

Придется поддержать, подыграть:

– Ань, можешь тренироваться на мне, сколько угодно. И нести все, что придет тебе в голову. Только предупреждай, а то я когда-нибудь свихнусь от неожиданности.

– Это как ты себе представляешь? Прихожу я к тебе в гости, и сообщаю: Дима, я сегодня буду репетировать фразу "ты мне нравишься". Ты садишься на диван и с умным видом слушаешь, а я повторяю раз пятьсот, пока тебя не устроит интонация? И еще поправлять будешь, в каком месте нужно вздыхать и закатывать глазки?