только потому, что, инстинктивно размахивая руками, я
зацепилась за края колодца и в таком положении и
осталась: руки, раскинутые крестом, на асфальте, а все
тело ниже подмышек – в колодце. Я долго бы так не
продержалась, но меня спасли мальчишки, ошивавшиеся
неподалеку: вытащили, поставили на ноги, вручили чуть не
уплывшие сумку и зонтик. Я горячо их благодарила, на что
они мне ответили: – Ну что вы, тетя! Не стоит благодарности -
вы сегодня уже третья! Паршивцы! Я сижу на кухне, закутанная
в мамин теплый халат, сушу над газом свои вещи и заодно
волосы и даже сварила себе горячий глинтвейн – от простуды.
И не знаю, плакать мне или смеяться. Ну почему я такая невезучая?
А я-то рассчитывала, что фразы типа "вода поднялась на
тридцать сантиметров выше ординара" для меня больше
никогда не будут актуальны!
5 дек, среда. Сегодня приходил муж Риммы, первый
секретарь какого-то обкома (или райкома? Я в них
путаюсь). Мы с Косолаповым долго с ним говорили; он весь
какой-то пришибленный, чувствуется, что любит жену, но
ничего-ничегошеньки не понимает. Я решила, что он,
скорее всего, дефектный шизофреник – если это не
слабоумие на органической почве. Косолапов долго смотрел
на меня жалеючи, потом сказал: "Саша, дорогая, ты забыла,
что на свете существуют просто дураки!". Я долго
хохотала. Подумать только, что такие люди нами управляют!
Суббота. (очевидно, 8 дек. – Л.Н.) Сегодня у меня была
рабочая суббота. Впрочем, у меня почти все субботы
рабочие. Позавчера привезли очаровательного парня, он
пытался повеситься из-за того, что от него уходила жена.
Сегодня нас посетила сия достойная особа; как ни странно,
действительно достойная. Она сообщила, что ее Сергей и
вправду задыхался в петле, даже высунул язык и закатил
глаза; одного только он не предусмотрел: он так слабо
затянул узел на вбитом в потолок у окна крюке, что тот
развязался, и другой конец шнура, перекинутый через
карниз, свободно свисал вниз – так что даже сымитировать
самоубийство ему как следует не удалось. У Сергея нет
московской прописки – и этим все сказано. "Квартирный
вопрос их испортил". Проговорила с Риммой три часа. Она мне
доказывала, что смысла в жизни нет, а я – что есть.
Воскресенье. Я проснулась в холодном поту. Мне
приснился, в мельчайших подробностях, мой вчерашний
разговор с Риммой – и разбудило меня то, что до меня
вдруг дошло, что жить – бесцельно и бессмысленно! Трудно
описать тот ужас, который я пережила, пытаясь разлепить
глаза – наяву или во сне я потеряла смысл жизни? Какое
счастье, что это было во сне!"
Отношение к жизни и смерти… Я прекрасно сознавала, что отец и мать до сих пор терзаются оттого, что позволили Але работать в Центре, где большая часть пациентов – самоубийцы, только что вытянутые с того света или потенциальные… И притом не явно сумасшедшие, нет – среди них есть и абсолютно нормальные, и просто с неустойчивой психикой, и психопаты – но такие, которые вполне могут жить среди здоровых, а не за стенами больниц для душевнобольных. Нет для человека ничего более заразительного, чем настроение окружающих, и для Александры с ее меланхоличностью и чувствительностью общение с такими людьми было, конечно, чревато тем, что она слишком часто для ее хрупкой психики думала о смерти, притом о добровольной смерти, а от мысли до деяния – один шаг… Меня родители совершенно не боялись отпускать к Богоявленской – у меня слишком много здорового эгоизма и интереса к жизни во всех ее проявлениях; более того, я подозреваю, что для хорошего психиатра у меня чересчур стабильная, чуть ли не дубовая психика – я слишком люблю себя, чтобы вживаться всей душой в проблемы и горести других.
Посмотрим, что еще там пишет Александра о смысле жизни…
"11 дек. Римма подружилась с "афганской матерью"