33 несчастья для математика

Который не «Боже, я поцеловала препода на спор!», а «Убейте меня, пока ещё чего-нибудь не ляпнула!» Извиняться? Под таким-то, уверенным в моём идиотизме, взглядом? Как-то не тянет, хотя, наверное, стоит. Уже потому, что ничего сладко-извинительного у меня, кроме торта, не осталось.

– Да, я нервничаю! – Может, нападение и правда лучшая защита? – Утром любимая кружка разбилась, потом заказчика не устроили загруженные на сайт картинки, дальше оказалось, что первой пары нет и знали все, кроме меня-идиотки. Ещё Разумовская не приняла контрольную для зачёта, а потом и этот идиотский спор, после которого всё вообще пошло непонятно куда!..

Вот уж точно не туда, не с тем и не для того.

– Да брось, Морозова! – Широко раскрыв глаза, я смотрю на веселье Ильи Глебовича. – Спор-то тебя чем не устроил? Мне понравилось. – Щёки снова краснеют, и вот вопрос, что я за дура двадцатитрёхлетняя, если смущаюсь от всякой ерунды?! – Ты выиграла, наверное, даже что-то интересное… На что хоть спорили, Морозова?

– На диплом, – буркнув, делаю глоток и только потом до меня доходит с кем я откровенничаю.

Не то чтобы преподаватели не знали как пишутся наши работы, но говорить об этом вслух в студенческой среде не принято.

– Чей? – неподдельно интересуется Глебов.

– Если бы я проиграла, писала бы диплом Пермяковой. – Гулять, так гулять, тем более, что диплом ей я всё равно делать не буду.

– А в случае выигрыша? – Илья Глебович подаётся вперёд.

– Ничего, – буркнув, я планирую отвернуться и занять чем-то руки, но он удерживает за запястье.

Меня пробивает электрическим разрядом до самого плеча, а от жара горячей ладони бросает в пот. И вот это от эмоций знобит или он всегда такой горячий? Подозреваю, что всё вместе, потому что прижиматься к его груди на парковке было жарко. Настолько, что это будет аукаться мне до диплома.

Подняв взгляд, я едва не давлюсь вздохом, спотыкаясь о глаза Глебова.

– Морозова, я должен знать что тебе подарил. Поверь, моё любопытство – страшная вещь, – честно предупреждает он, – так что я всё равно не отстану.

– Свидание, – выдыхаю я, опуская глаза.

Ладно, буду считать, что он меня пытал. Жестоко пытал пылесосом, тортом и собой.

– А теперь, Морозова, – по одному только голосу понятно в какую сторону меняется выражение лица Ильи Глебовича, – скажи, что ты пошутила…

Молчание накрывает гостиную и не сказать, чтобы напряжённое. Совсем нет. Скорее, изменчивое. В том смысле, что всё моё существо чувствует как меняется мнение Глебова о моих умственных способностях.

– И кто этот счастливчик?

– Никто. – Посуда, она срочно требует моего внимания. И чайник тоже.

– Значит, кто-то из ваших… – задумчиво тянет Илья Глебович, оказавшийся проницательнее, чем должен быть. – И кто там такой недоступный? Надеюсь, не Драхан?

– С ума сошли?! – Резкий поворот и резкий же выдох. Ещё чего не хватало, страдать по парню, который на сто процентов оправдывает все национальные анекдоты.

– А кто там у вас ещё настолько выдающийся? – Пока Глебов думает, у меня вертится вопрос поинтереснее.

– Вы что, на самом деле помните всех своих студентов?

Это же нереально! У него только первых курсов вагон – высшая математика, один из его предметов, первые полгода есть во всех расписаниях.

– Нет, – Глебов снова сама честность, – не только своих, чужих тоже многих.

– Это сколько же?.. – сипло начинаю я, но ему не до собственных суперспособностей, у него любопытство.

– Морозова, не отвлекайся. – Пока в моей голове сбоит калькулятор, он цепко осматривает меня с головы до талии, остальное скрыто барной стойкой. – Только не говори, что речь идёт об этой отрыжке попсовых «Сумерек»?

В его глазах реальное разочарование, такого даже после новости о споре не было.

– Что?

Пусть сравнение и такое себе, но на удивление точное. Глебов, придвинув кружку, делает несколько больших глотков, а я как дура смотрю на неожиданно крепкую шею.

– Морозова, ты в курсе, что Велисов занят? – вернув кофе на стол, поднимает он бровь.

– А вы в курсе, что собирать студенческие сплетни непрофессионально? – Моя тарелка летит в раковину, знать бы ещё когда я успела съесть торт… Ничего, у меня ещё есть.

– Да какие сплетни, если он с Пермяковой сос… – откашлявшись, Илья Глебович продолжает: – Обжимается на всех парах!

– Поэтому мне и нужен шанс.

Можно подумать, он поймёт! Как же, у таких, как он не бывает проблем ни со свиданиями, ни со всем остальным. Пришёл, увидел, уложил, блин.

– Ну-ну, – обидно хмыкает Илья Глебович и поднимается, чтобы под моим удивлённым взглядом пройти в прихожую.

– Что вы?.. Вы не съели торт! – Почему-то именно этот фактор становится самым раздражающим.

Я, понимаешь ли, старалась, резала аккуратно, а не как обычно, а он просто берёт и уходит!

– Я, в общем-то, наелся. – Две секунды и этот Илья Глебович надевает тяжёлые ботинки. – Дай куртку.

В смысле наелся? Это он сейчас о моей глупости или показалось? Обидно, когда взрослый опытный мужчина так отзывается о всех твоих девичьих грёзах. Может, и правда идиотских, но демонстрировать это прямо, вообще-то, необязательно!

– Отбило твоими откровениями, – с явным упрёком. – Знал бы, что твои желания ограничиваются Велисовым, не стал подыгрывать.

– О, а это была игра? – ехидничаю я в ответ, но, напоровшись на взгляд Ильи Глебовича, осекаюсь. И молчу уже виновато.

В конце концов, каждый имеет право на своё мнение, даже если оно в корне неправильное.

– Куртка, – напоминает Глебов.

Что мне остаётся? Только заткнуть вылезшую некстати обиду – до уровня его словесных перепалок мне ещё лет пять, и это по самым скромным меркам.

– Да, сейчас.

Открыв дверь шкафа-купе, я снимаю куртку с плечиков и разворачиваюсь, не ожидая, что Глебов окажется прямо за моей спиной. Неловкого столкновения не ожидая тоже, от которого в собственных руках-ногах возникает путаница. Грация и реакция это в принципе не про меня.

И именно их отсутствие виновато в том, что я испуганно отшатываюсь, неудачно задеваю плечом зеркало и начинаю заваливаться. И мне бы опору, но дверь шкафа уезжает вместе со мной, только усугубляя идиотское, в целом, падение.

– Морозова! – Сильно, до боли перехватив за талию, меня сгребают в охапку. – Жива, тридцать три несчастья?

Уже не уверена. Не тогда, когда Глебов фактически удерживает меня на весу.