Суккуб Метаморфозы

– Но мы тебя все равно любим, такую слабую и ненужную даже самой себе, – он сказал это с теплом и заботой, и я поверила его словам, и было легко плакать и также легко отпускать свою боль.

Вдруг он крепко прижал мою голову к груди и шепнул в ухо: «Слушай часы». Я слышала только мерное биение его сердца, а другим ухом старалась уловить тиканье. Наконец это удалось. Вдруг я поняла, что эти звуки совпали, но между ними вмешивался еще неровный бег моего сердца. Потом он выровнялся, оказавшись словно между двумя маятниками и меня испугало то, что случилось после резонанса. Мое сердце перестало быть моим, я слышала его звук не из себя, а откуда то сверху, и звук этот был довольно громким и пугающе властным. Я чувствовала, то, что являлось звуком было живым и имело разум, но отличный от просто человеческого. Это состояние невозможно было ни объяснить, ни понять, нечто, иное, таящее неизвестность черным плащом закрыло от меня весь прошлый опыт сознания. В голову будто ударил холодный порыв ветра, проникнув сквозь кости черепа, сковал мозг льдом, лицо замерзло и мне казалось, что я вся покрылась инеем и трясусь как в лихорадке. Я могла различать только слабое сияние ночника, да синеватые клубы сигарного дыма, которые заворачивались в причудливые спирали и эти спирали проникали в меня, пока Фридрих не закрыл мне глаза крепко прижав к лицу ладонь. Я чувствовала, что больше не дышу, слышался только гулкий звук, который постепенно сжался в точку, а затем исчез совсем.

Я висела где – то в пустоте и это состояние было сродни положению мухи попавшей в кисель. Невозможно было крикнуть, потому что дыхание просто отсутствовало, невозможно было совершить хоть малейшее движение, потому что двигать стало нечем. Но самым жутким было то, что я могла осознавать происходящее и как мне казалось, могла видеть кромешную тьму, которая сплющила меня или растворила в этом могильном пространстве. Паника вырастала из неизвестности, и пространство никак не реагировало на мои отчаянные попытки что – либо прояснить. Тогда ужас поглотил меня, я потеряла сознание.

Пробуждение как медленный выход в нирвану. Сквозь дрему чудился аромат морских волн. Под рукой струился прохладный шелк и я не сразу поняла, что касаюсь своего платья, иссиня – черный подол которого струился с дивана блестящими волнами. Все казалось новым и странным, а мягкий звук больших часов успокаивал, облачка на далеком квадратике неба заигрывали друг с другом, веселый шепот двух необычных мужчин радовал, создавая вокруг почти семейную гармонию.

Сэм заметил, что я проснулась и кивнул Фридриху, который тотчас наполнил бокалы кроваво – красным вином. Он нагнулся, поцеловал меня в лоб и протянул бокал.

– Я выпью за твое непознанное желание! – игриво произнес он.

Вино было прохладным с терпковатым и сладким привкусом вишни. Потом Фридрих стал рассказывать нам истории из своей бурной жизни, мы смеялись и милая безмятежность вливалась в мою душу. Я не хотела ничего, я была счастлива и сердце переполненное радостью, выливало ее теплым смехом, но некий таинственный голос из глубины его подсказывал, что и это волшебное действо конечно. Кто – нибудь из нас обязательно скажет заветное слово, которому суждено будет направить разговор, а с ним и настроение в другое русло и вся эта сцена переменится, как меняются узоры в чудесном калейдоскопе при одном легком движении неосторожной руки.

Речь опять зашла о Вагнере.

– Ты скоро увидишь его, – пообещал Сэм. – Он велик и ужасен!

– Почему вы зовете его великим и ужасным? – спросила я потягивая вино.

– Потому что его нет на самом деле, – помахивая бокалом сказал Фридрих. – Есть его вроде как дух и этот дух вытворяет иногда такие коленца, прямо диву даешься!

Я не совсем поняла это и попросила объяснить.

– Он больше не имеет формы, – сказал Сэм. – Он может быть тем, кем захочет.

– И никогда не знаешь наперед, кто или что явится перед тобой, – усмехнулся Фридрих. —Видишь ли, наш Вагнер большой шутник по части переодеваний. Однажды я пришел к Сэму на бокал чая, и каково же было мое удивление, когда я увидел, как наш Сэм азартно играет в покер с белым новеньким унитазом! Я думал, что он рехнулся, но унитаз весело помахал мне крышкой и пробулькал предложение присоединиться.

– А когда он проиграл из него полились какашки! – хихикнул Сэм, затягиваясь сигарой.

Фридрих сдвинул брови и поднес ладонь к губам.

– Не просто полились, они выпрыгивали оттуда как взбесившиеся лягушки! – сказал он.

– Он тогда забрызгал нас, – сказал Сэм и сморщился от смеха. – Закакал все кругом и как всегда отвалил на такси, а мы убирались потом целый вечер.

– Вот такой он наш великий! – Фридрих вздохнул, будто говорил о проказливом, но очень любимом ребенке.

– Он придет сегодня и поможет найти твое желание или твой страх, – сказал Сэм.

На секунду я представила нас всех забрызганных хохочущим унитазом и только потом услышала слова Сэма.

– Но разве желание и страх – одно и то же? – удивилась я.

– Фридрих считает, что да. У него своя теория на этот счет, – сказал Сэм. – И мы, кажется, говорили об этом до того как ты заснула.

И тут меня аж подбросило, я вспомнила весь разговор до, свою беспомощность, глупую и глубокую обиду и звук сердца, перенесший меня в пустоту. Краски сгустились, и комната стала казаться темней, все предметы выделялись четче, а звуки создавали напряжение. Вино показалось мне солоноватым и вязким.

– Это кровь, – пролепетала я, глядя в свой бокал.

– Тогда выпей ее, – спокойно сказал Фридрих, лицо его потемнело, а голубые глаза казались пронзительными и холодными.

– Я не хочу пить кровь! – испугалась я.

– Это вино, просто ты вернулась к состоянию, когда твоя кровь сгустилась, – невозмутимо произнес Сэм. – Ты опять вспомнила свою печаль и обиду.

– Почему ты возвращаешься туда, где тебе было плохо? Почему нельзя остаться в другом месте? – спросил Фридрих.

– Потому что ничего не решено! – вскрикнула я.

– Но что решать, если все стало прошлым! – не унимался Фридрих.

– Оно не отпускает меня, я не могу просто взять все и вычеркнуть!

– Но его можно изменить настоящим, – спокойно вставил Сэм.

Я не знала как это сделать и опять чувствовала смятение и тревогу.

– Мне надоело это прошлое, я устала от воспоминаний. Я хочу как – нибудь прекратить все разом.

Сэм и Фридрих замерли и в недоумении уставились на меня.

– Ты говоришь как потенциальный самоубийца, но не можешь понять самого простого, что и в случае твоего добровольного ухода из жизни твое прошлое никуда не исчезнет. Даже если ты убьешь себя несколько раз, оно все равно будет тянуться за тобой, также как оно тянется за всеми нами. И я, и Фридрих, мы помним его, мы знаем его, но мы его любим каким бы оно ни было. Ведь в нем не было ни плохого, ни хорошего, в нем была только проявленная жизнь, которая всегда имеет великий смысл. Разве ты была бы такой как сейчас, не будь у тебя твоего прошлого. Далеко не каждому удается просмотреть свои воплощения в течении каких то десяти лет!

– А попасть в нашу компанию это вообще удача! – тряхнул белоснежными кудрями Фридрих.

И тут я встрепенулась.

– Я знаю свое желание, – выпалила я. – Перестать сожалеть!

Наступила пауза.

– Оно не истинно, – проворчал Сэм и потянулся было за своим бокалом, но Фридрих проворно схватил его первым.

– Сэм, исполни его хотя бы для меня! – воскликнул он.

Сэм упрямо крутил головой.

– Но это не оно! – упорствовал он.

– Просто покажи, как будет потом, ну что тебе стоит! – энергично просил Фридрих.

– Пусть станцует, а потом посмотрим, – вдруг сказал Сэм.

Фридрих умоляюще взглянул на меня.

– Сделай так и Сэм исполнит твое желание, даже если оно и не совсем истинно, – сказал он.

Полная решимости покончить с обидами, я слезла с дивана и начала танцевать. Представление началось с движений индийского танца, первое, что пришло мне на ум, потом я почувствовала, что тело само находит новые па из фламенко, арабских и индейских плясок. Этот винегрет движений вызывал в теле необычные вибрации, в ушах стучали индейские барабаны и почему то отчетливо слышался лай собак. Потом все внезапно переменилось, откуда – то доносились проникновенные звуки цимбал, которые на короткое время умерили мой пыл до мягкости индийского мохини – аттам. А затем опять началась сумбурная свистопляска, и так мелодии и ритмы народов мира сменяли друг друга, и я погружалась в некую музыкально – танцевальную воронку, где сознание остановилось совсем, жило и двигалось только тело, и оно знало как нужно двигаться. Когда танец кончился, я рухнула на диван и залпом выпила свое вино.