Волчья ягода

Через полчаса он вышел из ванной, благоухая лосьоном после бриться и сверкая обновленной физиономией. Проходя мимо кухни, заметил недовольное лицо девушки-повара.

Майя же ее зовут, напомнил себе Арсений.

– Вы все еще здесь? – поинтересовалась она ледяным тоном.

– Я брился, – ответил Арсений почему-то виноватым голосом.

– Брился, – проворчала она и отвернулась, недовольно передернув плечами.

Вот ведь, подумал Арсений. Ворчит, как у себя дома. Что ж ему теперь, и побриться уже нельзя? Все они, что ли, женщины – такие? Только дай кастрюлю в руки – и все, она уже царица твоей жизни, хозяйка Медной горы? И продолжал размышлять над этим вопросом до тех пор, пока она снова не обернулась и не поинтересовалась:

– Вы что же, издеваетесь надо мной, да? Издеваетесь?

– Нет, – честно признался Арсений. – Не издеваюсь. Я просто думаю.

– О чем вы думаете?

– Я думаю… Все вы, что ли, женщины, такие?

– Такие – это какие?

– Вредные! – выпалил он и, как мальчишка, скрылся за дверным проемом. Если она и собиралась запустить в него горячей отварной картошкой, то опоздала.

Преисполненный чувством собственной гордости за эту маленькую победу, Арсений по-быстрому оделся. Уходя, крикнул с порога:

– Я быстро! – и помчался по ступенькам вниз, не рискнув на этот раз воспользоваться лифтом. Мало ли, что может случиться…

Настроение отчего-то стало замечательным.

* * *

С трудом дождавшись, пока за Арсением захлопнется дверь, Майя пулей вылетела из кухни. Распахнула наугад первую попавшуюся дверь – за ней оказалась просторная ванная – и, не успевая уже даже свет включить, согнулась пополам над сияющей, как альпийский глетчер, раковиной-тюльпаном.

Еще несколько секунд – и ее бы вывернуло наизнанку прямо на глазах у этого чокнутого лохматого мужика. Мужик, конечно, неприятный и совсем чужой, но все равно – было бы стыдно.

Думать надо было головой, когда нанималась на такую работу!

Вареная картошка и морковь – это еще пустяки. То ли еще будет, когда она начнет разделывать курицу?

От одной только мысли о курице желудок снова свернулся в каменный комок. Новый приступ ничем, кроме судорожного кашля, так и не закончился. Не удивительно, если учесть, что со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки…

Выпрямившись, она увидела в зеркале напортив свое смутное отражение. Покрасневшие и опухшие веки, лицо в багровых пятнах, слезы в глазах и свекольного цвета нос.

Красавица.

Майя смахнула слезы ладонью, открыла посильнее кран с холодной водой и умылась. Промокнула лицо полотенцем, поморщившись от пряного запаха какой-то сладковатой мужской туалетной воды, и снова ощутила позыв к рвоте.

Ох уж эти запахи!

Они преследуют ее повсюду. В транспорте, в магазинах, в подъезде и на улице. Ужасные, отвратительные запахи еды и парфюмерии. И никуда от них не денешься. Мир, словно в насмешку над ее и без того печальной судьбой, превратился в сплошные запахи еды и парфюмерии. Мир решил свести ее с ума и наказать язвой желудка за все ее земные прегрешения.

Раньше она даже и не подозревала о том многообразии запахов еды, которые витают в воздухе. Она понятия не имела, что каждое утро соседка с верхнего этажа варит на завтрак своим детям гречневую кашу. Не знала, что другая соседка, с нижнего этажа, так часто печет пирожки с ливером. С ливером, подумать только! Этот ливерный запах относился к числу тех, которыми не просто дышать, о которых даже думать было опасно!

А суп с фрикадельками, который вчера решила сварить соседка, проживающая через стенку?

А шоколадное мороженое, которое позавчера кто-то уронил в лифте?

А весенняя, проросшая уже, полусгнившая картошка, которую вот уже несколько дней продают с машины прямо у нее под окном? Словно в насмешку, как будто другого места в микрорайоне для продажи этой картошки отыскать было невозможно.

Заделаться работать приходящим поваром, когда у тебя такой токсикоз – это наивысшее проявление идиотизма.

Но деньги-то зарабатывать, с другой стороны, надо? Надо! Еще как надо! Кто же виноват в том, что в свое время она сглупила и не стала поступать в профтехучилище, где готовят маляров? Белила бы сейчас потолки да стены, и горя бы не знала, а знала бы одно только счастье! Потому что запах свежей, влажной, непросохшей еще побелки – это и есть настоящее счастье. Нужно было прожить на свете двадцать пять лет и глубоко забеременеть, чтобы понять это! Вот и приходится теперь таскаться каждый вечер в ту новостройку, что неподалеку от дома, и ходить по этажам, вынюхивая свежепобеленные потолки, и прикидываться перед малярами дурочкой… То есть, потенциальной покупательницей квартиры. Дурочкой прикидываться ни к чему, потому что она и есть – дурочка… То есть, дура. Самая настоящая, пробитая. Высшей пробы. С ребенком в животе и без копейки денег, как и полагается настоящей дуре…

Настроение было отвратительным. Состояние – того хуже. Но, как там было в русской пословице: взялся за гуж – не говори, что тебя тошнит. Придется вдыхать запах вареной картошки и консервированного горошка еще как минимум два часа, и от запаха сырого куриного мяса тоже уже никуда не деться. Попросить его, что ли, чтоб ведро побелки рядом на разделочный стол поставил?

Так ведь не поймет. И вообще, может, и нет у него никакой побелки. И даже если есть…

Невеселые размышления были прерваны самым неожиданным образом: дверь в ванную медленно открылась. От испуга сердце едва не выскочило из груди, остановило свой бешенный полет где-то в горле и застряло в нем, как кость. Сейчас придется держать ответ перед хозяином, что она делала в его ванной. И что она ему скажет?

Но за дверью никого не было. Видимо, она открылась сама, от какого-то едва уловимого сквозняка, подумала Майя. Сердце почти успокоилось и потекло по пищеводу вниз, на свое прежнее место. Ликвидировав следы своего пребывания в ванной работодателя, Майя вышла и попыталась закрыть дверь.

Дверь странным образом не закрывалась. Как будто прилипла с той стороны к стене.

Она потянула сильнее – безрезультатно. По всей видимости, этот тип соорудил в дверной коробке какое-то хитрое устройство, которое чутко реагировало на чужих. Теперь уже не удастся скрыть факт своего пребывания в ванной…

– Черт! – разозлившись, Майя дернула за ручку с такой силой, на какую только может быть способна беременная двадцатипятилетняя дура.

И едва не отлетела к стене назад, с трудом справившись с силой инерции.

За дверью стоял ребенок.

Взлохмаченные волосы цвета воронова крыла, нежно-розовые, помятые от долгого сна щеки и большие круглые глаза, в которых застыл страх, перемешанный с любопытством.

«Заяц, – догадалась Майя. – То есть, Федор».

– Привет, – сказала она дружелюбно. – Ты меня не бойся. Я повар. Меня пригласил твой папа, чтобы я приготовила котлеты.

– Котлеты? – с сомнением в голосе переспросил все еще испуганный Федор.

– Котлеты из курицы, – уточнила Майя. – И салат «Оливье». К твоему дню рождения. У тебя же сегодня день рождения, я правильно понимаю?

Федор молча кивнул в ответ, продолжая сверлить ее недоверчивым взглядом.

– Значит, принимай поздравления! Тебе сколько лет исполнилось? Шесть?

– Семь, – слегка обиженно возразил мальчишка и почесал затылок растопыренной пятерней.

Ребенок был забавным. Разглядывая его, Майя невольно думала о том, что вот и у нее, спустя каких-нибудь недолгих семь лет, будет точно такой же, свой собственный, забавный мальчишка с взлохмаченными волосами и круглыми, как пуговицы, глазами. И он будет любить ее и называть мамой.