Ложь во спасение

Пауза затягивается.

Полутемный зал ресторана наполнен до краев ожиданием – кажется, не меня одну заинтриговал своим интимным шепотом официант Бруно. Сам Бруно давным-давно ушел, а его шепот до сих пор остался возле моего уха теплой и скользкой змеей, щекочущей мочку. Никому и ни о чем не говорящее имя Пабло Гавальда витает в воздухе бабочкой с разноцветными крыльями. Выпуская тонкий хоботок, пробует на вкус вино из бокалов. Капля янтарного Альмаридо, пара капель Педро Хименеса – бабочка уже пьяна, но все никак не может насытиться. Крылья становятся липкими от виноградной сладости. Желтое мерцание свечей притягивает ее, и каждая секунда полета может стать последней.

Пьяная бабочка сладкого ожидания летает от столика к столику, все увлеченно наблюдают ее полет. Мне же хочется прихлопнуть это мерзкое насекомое. Мне холодно и тоскливо, вино только холодит кровь. Я чувствую, что Бруно обманул меня. Обманул меня и всех присутствующих в зале, включая Филиппа Второго вместе с членами королевской фамилии. Неслыханная дерзость. Только вот в чем смысл этого обмана, я до сих пор не могу понять.

В поисках смысла незаметно ныряю рукой в потайной кармашек дамской сумки из белой кожи.

Я люблю белый цвет, кстати. Цвет смерти и снега, цвет абсолютного покоя.

Мне нравится смотреть на него. Нравится вдыхать его в себя.

Пошли все к черту, мне это нравится.

Отодвигаю стул, на время покидая зал ресторана, и вдыхаю в себя белый цвет, уединившись в дамской комнате. Еще раз и еще один раз, последний. Глаза щиплет от слез – на сегодня достаточно. Оглядываюсь по сторонам и не обнаруживаю ни одного свидетеля своих манипуляций.

Возвращаюсь спустя пару недолгих минут и замечаю, что бабочек стало заметно больше. Целые тучи разноцветных бабочек летают над потолком, хлопая липкими крыльями. Они кружатся над моей головой, предвестницы несчастья. Машу руками, тщетно пытаясь их разогнать. В этот момент замечаю, как открывается тяжелая дубовая дверь, ведущая из холла в зал ресторана. Вижу себя, застывшую посреди мрачноватой темноты замка Эскориал. С удовольствием откидываюсь на спинку стула. Оставаясь незамеченной, наблюдаю. Это интересно – наблюдать за собой со стороны, это завораживает.

Мне нравятся мои руки. Они тонкие и изящные. Похожи на крылья. Особенно сейчас, облаченные в длинный, расширяющийся к запястью рукав. Волосы на голове длинные и светлые, немного спутанные, как всегда, как будто я снова забыла причесаться. Смущенно откашлявшись, приглаживаю растрепанные перья. Придуманное мое отражение все стоит посреди зала и, кстати, даже и не собирается, последовав моему примеру, пригладить волосы на голове.

Двойники, которых мы придумываем себе сами, рано или поздно становятся самостоятельными.

Рано или поздно они начинают жить своей собственной, отдельной жизнью, и даже пытаются диктовать свои правила. Я знаю, я прошла через это.

– Иди к черту, – змеиным шепотом проговариваю я вслух и слышу в ответ собственный голос придуманного мной отражения:

– Пойдем домой, Белка. Прошу тебя, пойдем. Поздно уже.

– Иди к черту и не называй меня Белкой, – снова огрызаюсь в ответ. – Иди к черту, или я убью тебя. И причешись, кстати.

Мы разговариваем, разделенные огромным пространством полупустого зала ресторана.

Мы слышим друг друга, как это ни странно.

Образ исчезает, растворившись в темноте разинутой пасти двери.

На секунду мне становится страшно. Я вижу летающих над головой бабочек, они танцуют танец несчастья, сладкий вкус вина становится горьким, я поднимаюсь из-за стола и на ватных ногах пробираюсь к двери. Швейцар в цилиндре и ливрее с золотыми галунами достает из нагрудного кармана дежурную улыбку, крепко приклеивает ее к лицу и вежливо интересуется, чем может быть мне полезен.

– Девушка, – бормочу я невнятно. – Вы не видели здесь девушку? Она такая же, как я, точная моя копия. Она только что…

Замолкаю, внезапно вспомнив, что никакой моей копии нет. Давно уже нет. Мы теперь совсем не похожи…

Швейцар что-то отвечает, но я не слышу. Его слова, как жалкие щепки разбившегося о подводные рифы суденышка, тонут в налетевшем шквале высоких волн, бушующих где-то у меня за спиной. Оборачиваюсь и вижу, как в темноте зала маячит среди желтых всполохов свечей бледное пятно голубого цвета. Дрожит, пытаясь пристроиться в центре сценической площадки, наконец замирает и наполняется кобальтовым синим.

Бреду наугад к своему столику. Бабочек больше нет, в зале полная тишина, быстрые удары моего сердца разрывают ее на части. Обрывки тишины, взлетая в воздух, падают и хрустят у меня под ногами осколками черного обгоревшего льда.

– Пабло Гавальда, – шепчут со всех сторон зала динамики. – Специально для вас, из Сантьяго-де-Компостеллы…

Кобальтовый синий лежит на площадке, неслышно дыша. Из глубины его поднимается длинная непрозрачная тень, разрезая круг света на две равные части. Проходит несколько секунд, я вижу очертания человека и слышу первые аккорды гитары.

Первые – мягкие, обволакивающие слух, они дрожат в раскаленном томительным ожиданием воздухе, не решаясь выйти за границы кобальтового сияния. Медленно набирая силу, незаметно заполняют собой тишину. Стекают ручьями в проходах между столиками, и я наконец чувствую, как что-то невидимое прикасается к моей коже.

Я цепенею.

Освещение сцены незаметно меняется, плавно перетекает из синего в голубой, из голубого в небесный, и все сидящие в зале наконец видят музыканта, склонившегося над инструментом.

Пабло Гавальда оказывается банальным андалузским красавцем, и это немного разочаровывает меня. Музыка, наполняющая зал, настолько божественна, что совершенно не сочетается с земным обликом типичного мачо из плоти и крови. Горячей крови и стандартно восхитительной, живой плоти.

Длинные волнистые волосы цвета воронова крыла стекают вниз по плечам, несколько скрученных прядей укрываются в глубоком вырезе рубашки из темно-бордового шелка. На груди под бронзовой кожей в такт быстрым движениям пальцев играют мускулы, на губах легкая тень улыбки. Глаза закрыты, веки едва заметно дрожат.

Вступление заканчивается, музыка прерывается недолгой паузой, я успеваю вдохнуть и снова цепенею, услышав наконец его голос.

yo

no

sе quе hacer

para que salgas de m? y por fin te vayas

al diablo al sufrimiento que

me crece por verte y por no verte y

no seas mаs que eso sufrimiento

en vez de ser temblor ser esperanza

silencio bajo el sol

otro sol ademаs[1 - Я не знаю, что делать,Чтобы забыть тебя, забыть в конце концов навсегда.К дьяволу страдание,Которое разрывает меня на части, когда я вижу тебяИ когда не вижу.И ты не станешь ничем иным, кроме страдания,Вместо того, чтобы быть трепетной надеждой.Под моим солнцем – тишина.Под другим солнцем ты.Стихотворение Хуана Гелмана, 1930,В переводе Натальи Калининой.]

В этот момент исчезают предметы и люди, нас окружающие. Придуманный замок Эскориал отрывается от земли и возносится в небо. Уцепившись побелевшими от напряжения пальцами за край стола, я чувствую, как колышется пол под ногами.

Мне страшно.

Но самое страшное еще впереди.

Самое страшное и самое невероятное.

Пабло Гавальда – золотой голос, виртуозные пальцы, солнце и пыль золотого Сантьяго – открывает глаза и растерянным, едва проснувшимся взглядом обводит зал, словно ищет кого-то.

Ищет и очень быстро находит – меня.

…no seas mаs que eso sufrimiento

en vez de ser temblor ser esperanza

silencio bajo el sol