Граница России – Черное море. Геополитические проекты Григория Потемкина

К сожалению, в популярных работах не обошлось и без некоторой доли спекуляции на «потемкинскую тему». «Патриотическая» в дурном смысле слова книга Н. Ф. Шахмагонова «Храни Господь Потемкина»[117 - Шахмагонов Н. Ф. Храни Господь Потемкина. М., 1991.], недавно выдержавшая второе переиздание, представляла своего героя «борцом с иностранным засильем» и едва ли не единственным екатерининским вельможей, твердо проводившим национальную линию в политике России того времени. Поскольку автор этих строк посвятил работе Шахмагонова особую статью[118 - Елисеева О. И. «Кровь und Почва» по Шахмагонову//История России в мелкий горошек. М., 1998. С. 223–245.], то считает себя вправе здесь не останавливаться шире на характеристике данной книги. Скажем лишь, что она возбуждает чувства, прямо противоположные тем, которые писатель намеревался всколыхнуть в читателях. Так составители тома жизнеописаний в серии «История государства Российского» Е. М. Тепер, А. М. Шевцов, С. Н. Синегубов и А. П. Раскин отзываются о труде Шахмагонова: «Автор претендует на восстановление подлинного, «героического», образа Потемкина и его августейшей покровительницы, однако на деле от живых людей остается лишь псевдопатриотическая схема, в которой ложная патетика не вызывает ничего, кроме сомнений в наличии у них реальных заслуг»[119 - История Государства Российского. Жизнеописания XVIII в. М., 1996. С. 299.].

Не менее странно выглядят книга[120 - Шляпникова Е. А. Государственная деятельность Г. А. Потемкина. Липецк, 1997.] и затем статья в журнале «Вопросы истории»[121 - Шляпникова Е. А. Григорий Александрович Потемкин//ВИ. 1998. № 7. Начиная со с. 85 и до конца текст представляет собой краткий конспект монографии автора данной работы.] Е. А. Шляпниковой, претендующие на воссоздание биографии светлейшего князя. Выпущенная в Липецке и защищенная впоследствии как диссертация, «монография» Шляпниковой представляет собой беззастенчивую компиляцию дореволюционной и советской историографии. Множество грубых фактических ошибок не позволяют надеяться, что липецкий автор надолго погружался в недра архивохранилищ. Неудачно используя семантические конструкции русского языка, Шляпникова называет Потемкина «конформистом», имея в виду умение князя под давлением конкретных обстоятельств отказаться от старого политического плана и выдвинуть новый. На наш взгляд, это качество Потемкина свидетельствует скорее о его «прагматизме», о той политической ловкости, с которой он разворачивал даже неблагоприятные внешние условия в пользу России.

В течение пяти лет журнал «Родина» публиковал отрывки книги Н. И. Павленко «Екатерина Великая», которая, наконец, в 1999 г. вышла в свет в издательстве «Молодая гвардия»[122 - Павленко Н. И. Екатерина Великая. М., 1999.]. Целая глава этой большой работы посвящена жизни и деятельности Потемкина. К сожалению, автор, постаравшись освоить новейшую историографию екатерининского царствования, все же остался несвободен от целого ряда старых стереотипов. Более всего это касается военной деятельности светлейшего князя. «Кажется, менее всего Потемкин-Таврический прославился в качестве полководца, – пишет Павленко. – Когда началась русско-турецкая война 1787–1791 годов, Григорию Александровичу пришлось выполнять непривычные для него обязанности главнокомандующего. Если бы его не окружали блестящие полководцы, среди которых первенствовали А. В. Суворов и П. А. Румянцев, если бы князя не поддерживала и не воодушевляла императрица, то ход военных действий мог принять совсем иной оборот».

Едва ли с подобным мнением можно согласиться. То, что Потемкин был вполне самостоятельным и способным военным руководителем, ясно и из его документов, и из хода каждой возглавляемой им операции. Командование несколькими фронтами сразу посредством директив ставки – открытие Потемкина. Именно ему русская военная мысль обязана этим нововведением. Под его началом проходил школу М. И. Кутузов, уроками которого потом пользовались все русские полководцы. Чем, кроме доверия к таланту командующих отдельными корпусами, умения подбирать нужных людей и расставлять их на нужные места, можно объяснить ту долю свободы, которой пользовались командиры, служившие при Потемкине? Если б это объяснялось слабостью командующего, то громадный театр военных действий, пролегавший от Северного Кавказа до Дуная, расползся бы по швам. Этого не только не произошло – наоборот, на всем его протяжении Россия одержала внушительные победы. Значит, был человек, который мог мысленно охватить все это пространство, согласовать действия тысяч людей и заставить командиров подчиняться себе даже тогда, когда это им не нравилось.

«Находясь в Елисаветграде, он решил овладеть Очаковом, возложив на себя руководство всей операцией, – продолжает Павленко. – Эта акция не принесла ему лавров. Суворов давал обязательство овладеть крепостью еще в апреле 1788 г., когда ее гарнизон насчитывал четыре тысячи человек, но Потемкин отказал, опасаясь значительных потерь во время штурма… Неизвестно, сколь долго Потемкин терял бы солдат от небывалой в этих краях холодной зимы, если бы 5 декабря ему не донесли, что осаждавшие лишены топлива, а хлеба не хватает даже на один день. Только после этого фельдмаршал решился на штурм. Он был крайне кровопролитным»[123 - Павленко Н. И. Екатерина Великая//Родина. 1999. № 1. С. 62–63.]. Сделанное историком описание полностью не соответствует действительности и противоречит реальным документам.

Суворов, конечно, давал обещание взять крепость быстрым штурмом, но когда попытался предпринять нападение, кстати без ведома Потемкина, то потерял более тысячи человек, был ранен сам и, если б не подоспевший вовремя с артиллерией Н. В. Репнин, вовлеченные в дело части оказались бы полностью истреблены огнем неприятеля. Очаков был прекрасно укрепленной твердыней, над перестройкой которой по последнему слову европейской фортификации 14 лет трудились французские инженеры. Сведения о штурме, начатом светлейшим князем якобы из-за недостатка продовольствия, почерпнуты из переписки австрийских союзников, терпевших поражения, крайне недовольных тем, что Потемкин не прикрывает их русскими войсками, и с удовольствием передававших задевающие командующего сплетни. Что касается взятия Очакова, то оно прошло именно тогда, когда было намечено, – ни днем позже. Князь не поддался даже соблазну преподнести императрице цитадель в дар ко дню св. Екатерины – 24 ноября. «Не довольно еще были сбиты укрепления крепостные, чтоб можно взять, и коммуникация еще не поспела для закрытия идущей команды левого фланга на штурм, без чего все бы были перестреляны»[124 - АВПР. Ф. 5. № 585. Л. 288 об.], – пояснял он императрице в письме 7 декабря. Как не вяжутся эти слова с вздорной историей о паническом штурме от нехватки продовольствия!

Замечание о кровопролитном штурме по тексту Павленко как будто относится к русским солдатам, замерзавшим под крепостью. На деле же после короткого (продолжавшегося час с четвертью) взятия Очакова жизни подчиненных Потемкина пострадали меньше, чем во время летней неудачной суворовской вылазки. Потери русской стороны составили 926 человек убитыми и 1704 ранеными, а турецкой – 9,5 тыс. убитыми и 4 тыс. пленными[125 - Ведомость об убитых и раненых во время штурма Очакова//РГВИА. Ф. 52. Оп. 2. № 11. Л. 74.]. Вот для турок штурм был действительно кровопролитен, но главным образом из-за упорства, оказанного осажденными, которые, даже потеряв оружие, продолжали отбиваться сломанными древками от знамен.

Трудно понять, почему стремление светлейшего князя избегать больших жертв вызывает недоуменную усмешку историка? Будучи эмоционально глубоко русским человеком, Потемкин воевать стремился головой, а не сердцем, то есть не очень-то по-русски. К сожалению, для нашей военной школы, знающей целые созвездия талантливых полководцев и ни в одну историческую эпоху не остававшейся без «своего Суворова», беречь солдатские жизни – не самая характерная черта. Мягкость командующего нередко осознается подчиненными как слабость, а его боязнь потерять лишнюю тысячу рекрутов как трусость. Суворов, очертя голову бросающийся в атаку, многим импонирует больше, чем рассудительный и умеющий месяцами ждать своего часа Потемкин; любой ценой берущий и удерживающий города Г. К. Жуков может нравиться больше, чем неуступчивый в вопросах жизни и смерти своих подчиненных К. К. Рокоссовский.

Случилось так, что чисто военная ситуация второй русско-турецкой войны позволяла России больше, чем политическая. После победоносной кампании 1789 г. русская армия могла развивать марш даже на Константинополь. Именно тогда сложилась уникальная ситуация, когда турок сравнительно легко было изгнать из Европы. Мираж обладания Царьградом кружил и в Петербурге, и на театре военных действий не одну горячую голову. Ах, если б Порта воевала одна! Но в том-то и дело, что Турция в своем противостоянии России была не одна. Свежая, готовая к нападению, еще не опробовавшая армию ни в одном сражении этой войны Пруссия заявила, что стоит России перейти за Дунай, и Берлин будет считать войну объявленной. К Пруссии присоединилась Польша, что из-за близости к границам России было еще опаснее. Двинься потемкинская армия на юг по Балканскому полуострову, и она грозила получить удар соединенных прусско-польских войск в тыл. А сама Российская империя осталась бы беззащитна, так как вся армия из нее ушла покорять Царьград.

Стоил ли Константинополь Москвы или Петербурга? Потемкин показал, что лично для него он не стоил не только Смоленска, но даже самой захудалой деревеньки в белорусских болотах, остававшейся без прикрытия из-за «блестящей военной перспективы», которой не воспользовался «трусливый медлительный командующий». В этих условиях Потемкин вынужден был принимать непопулярные среди военачальников решения, прикрывать западную границу, а не бить врага в его собственной столице да еще терпеть перешептывания за спиной о том, что командующий будто бы испугался пруссаков. Тяжело? Очень тяжело. И все-таки войны воюют не для генералов. Если читатель поймет, что результаты любой внешнеполитической акции нужно оценивать не с точки зрения блеска, а с точки зрения пользы для страны, где жизнь ее граждан должна стоять не на последнем месте, он правильно определит и роль Потемкина в той сложнейшей ситуации.

5. «Крымская» и «польская» темы в проектах Потемкина

Итак, как мы видим, вопреки распространенному мнению, исследователи сломали немало перьев на потемкинской тематике. Однако непосредственно о внешнеполитических планах светлейшего князя историки всерьез вспоминали, лишь когда речь заходила о так называемом «Греческом проекте», не имевшем официального авторства и часто приписывавшемся именно светлейшему князю. Под «Греческим проектом» в исторической литературе принято понимать планы по разделу турецких земель, совместно разрабатывавшиеся Россией и Австрией в начале 80?х гг. XVIII в. Целью этих планов было: во?первых, полное изгнание турок из Европы; во?вторых, восстановление Византийской империи, корона которой предназначалась внуку Екатерины II великому князю Константину Павловичу; в?третьих, образование из Молдавии и Валахии буферного государства Дакии, разделявшего бы границы России, Австрии и Греции; в-четвертых, передача западной части Балканского полуострова Австрии[126 - История дипломатии. Т. 1. М., 1941. С. 291.].

Само понятие «Греческий проект» почерпнуто историками из донесений английского посла при русском дворе сэра Джеймса Гарриса, близко контактировавшего с Григорием Александровичем Потемкиным в годы подготовки и осуществления планов по продвижению России к Черному морю, увенчавшихся присоединением Крыма в 1783 г. Прибыв в Петербург в 1779 г., Гаррис вскоре доносил своему двору, что Потемкин буквально «заразил» императрицу идеями об «учреждении новой Византийской империи»[127 - Брикнер А. Г. Потемкин. СПб., 1991. С. 62.].

Это замечание Гарриса дало основание А. Г. Брикнеру считать именно Потемкина автором «Греческого проекта». Александр Густавович сообщает, что «в 1783 г. Гаррис писал: «Потемкин желает овладеть Очаковом, очевидно, существуют самые широкие планы относительно Турции, и эти планы доходят до таких размеров, что императрице приходится сдерживать пылкое воображение Потемкина». Современники считали вероятным, что Потемкин мечтал о Крымском царстве для себя или при поддержке императрицы получить греческую корону. Такие предположения не подтверждаются никакими документальными свидетельствами»[128 - Там же. С. 60–64.].

Вопрос об авторстве «Греческого проекта» вызывал у русских дореволюционных историков серьезные разногласия. Некоторые, в том числе А. М. Ловягин и Н. Григорович, склонялись к тому, что создателем планов по разделу турецких земель и восстановлению независимого греческого государства являлся А. А. Безбородко. Григорович справедливо указывал на так называемый «Мемориал по делам политическим», составленный Безбородко для Екатерины II в 1780 г. и уже содержавший идеи будущего «Греческого проекта»[129 - Григорович Н. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его времени//Сб. РИО. 1881. Т. XXIX.].

Изучение вопроса о «Греческом проекте» в зарубежной западной литературе в основном сосредотачивалось на характеристике русской земельной экспансии. Так, М. Раев считал царствования Ивана Грозного и Екатерины II двумя наивысшими пиками внешнеполитической экспансии России и называл такие ее побудительные причины, как «поиски надежной защиты от буйных соседей, историческая память о прошлом политическом и духовном единстве, жажда выдающейся роли в мировой политике и экономике, желание внести вклад в распространение христианства и освобождение братьев по вере от власти нечестивцев, а также получение непредсказуемых возможностей»[130 - Raeff M. Catherine the Great. A profile. N. Y., 1972. P. 198.]. Подобный «авантюрный» стиль был, по словам Раева, привит русской внешней политике императорского периода Потемкиным и выразился в «Греческом проекте»[131 - Raeff M. Der stil der russischen Reichspolitik und Furst G. A. Potemkin//Tahrbucher fur geschichte Osteuropas. NF., 1968. Bd. 16. Hf. 2. S. 161, 193.].

Советская историография считала своим долгом не столько изучать вопрос, сколько всячески отрицать наличие у России каких бы то ни было завоевательных планов. Очень информативная работа О. П. Марковой, специально посвященная истории «Греческого проекта» и предоставлявшая в распоряжение читателей целую россыпь интересных материалов, касающихся дипломатической борьбы вокруг активизации южного направления русской внешней политики, заканчивается выводами, мягко говоря, не следующими из изложенных перед этим источников. Маркова отмечала, что «термин «греческий проект» превратился в формулу завоевательных замыслов России, весьма удобную для политических спекуляций». Рассматривая послание Екатерины II Иосифу II, в котором излагается существо проекта, исследовательница утверждает, что «письмо лишено черт реальной политической программы, которую бы разрабатывали и собирались выполнить. Легкость, с которой бы разрешались в этом письме острые проблемы международных отношений, заставляет смотреть на письмо как на документ макиавеллиевской политики»[132 - Маркова О. П. О происхождении так называемого греческого проекта (80?е годы XVIII в.)//История СССР. 1958. № 4. С. 53–58.]. К сожалению, этот последний вывод, никак не вытекающий из основного текста статьи, перечеркнул в глазах многих исследователей научную ценность работы Марковой[133 - Каменский А. Б. «Под сению Екатерины…» СПб., 1992. С. 328.; Арш Г. Л. Некоторые соображения по поводу «Греческого проекта»//Век Екатерины II. Россия и Балканы. М., 1998. С. 72.], которая до сих пор остается наиболее полным собранием сведений об истории «Греческого проекта».

И. де Мадариага, ученица Марка Раева, скорее склонна согласиться с выводами Марковой, чем со своим учителем. «Было бы преувеличением полагать, – пишет она о «Греческом проекте», – что это была конкретная, хорошо продуманная политика… Это была цель, направление, мечта»[134 - Madariaga I. de. Russia in the Fge of Catherine the Great. New Haven and London, P. 283.]. В отличие от нее А. Б. Каменский, наоборот, ближе к выводам тех англоязычных русистов, которые трактуют идею восстановления Византийской империи как вполне реальную перспективу русской внешней политики времен Екатерины II. «Так существовал ли все-таки греческий проект? – рассуждает Каменский. – В виде официального соглашения с Австрией он оформлен не был, но переписка Екатерины II с Иосифом была не просто приятельской и даже не просто дипломатической. Очевидно и то, что в Санкт-Петербурге идея восстановления Греческой империи занимала умы и воображение уже с конца 70?х гг. Нет оснований полагать, что Австрия пыталась как-либо воспрепятствовать планам России. Наоборот, и это самое главное, дальнейшее развитие событий как раз и показало, что действия союзников были хорошо согласованы и лишь неблагоприятное стечение обстоятельств помешало осуществлению их планов»[135 - Каменский А. Б. «Под сению Екатерины…». СПб., 1992. С. 328.].

Греческий исследователь Я. Тиктопуло также склонен оценивать «Греческий проект» как реальные планы русского правительства, для осуществления которых Петербург приложил большие усилия. Однако в отличие от Раева и Каменского он трактует идею вытеснения турок из Европы, захват Константинополя и восстановление Византийской империи шире, чем простой акт русского экспансионизма. «Русский двор ясно представлял себе стратегическое значение обладания Константинополем, – пишет Тиктопуло. – Во?первых, владение проливами, фактически сузив южные границы России до одной точки, позволило бы обеспечить безопасность ее в самом уязвимом месте. Во?вторых, обладание Константинополем обеспечило бы русскую гегемонию в Средиземноморье и выдвинуло бы Россию в число великих морских держав. Особенно выделим значение нравственного фактора: освобождение греков позволило бы России вступить в византийское наследство и оказывать определяющее влияние на весь Восток… Екатерина верила в победу русского оружия, в талант своих полководцев и флотоводцев – Потемкина, Суворова, Ушакова, Мордвинова… Однако совокупность обстоятельств – яростное сопротивление турок, интриги западных держав, недостаточная решимость самих русских (во многом связанная со смертью Потемкина), а главное, события во Франции, сместившие все акценты европейской политики, – вынудила русскую императрицу согласиться на заключение мира в Яссах. Константинополь остался у мусульман». Рассматривая возможное осуществление «Греческого проекта» как положительный фактор в жизни христианских народов, находившихся под властью Оттоманской Порты, историк делает вывод о его реальности. «Вся совокупность известных нам фактов говорит в пользу того, что планы Екатерины – отнюдь не химера и мистификация. В конце XVIII столетия создание обширной греческой империи с центром в Константинополе было вполне реальным. «Греческий проект» стоит воспринимать как серьезную, хорошо подготовленную акцию русской и австрийской дипломатии, не реализованную по совершенно конкретным причинам»[136 - Тиктопуло Я. Мираж Царьграда. О судьбе Греческого проекта Екатерины II//Родина. 1991. № 11–12. С. 59–60.].