Ковчег Могущества

О Саккаре же он знал лишь информацию, известную всем образованным соотечественникам. Некрополь Саккары, образованный пирамидами, в которых были погребены фараоны Усеркафа, Унас, Тети, Меринет, Пепи I и Пепи II, располагался вокруг того самого храмового комплекса, куда они сейчас направлялись. Последний был возведен – на основе древней мастабы, принадлежавшей одному из прямых потомков бога Гора, – более тысячи лет назад архитектором Имхотепом и предназначался для тогдашнего повелителя Джосера.

Тутмос припомнил также предание о семи урожайных и семи голодных годах Египта. Сначала семь лет подряд египтяне получали богатые урожаи, и фараон Джосер вместе с советником Имхотепом, оборудовавшим специальные хранилища в Саккаре, дважды в год наполняли их зерном. Поэтому когда на следующие семь лет землю Та-Кемет сковала засуха, благодаря мудрой политике Джосера и Имхотепа[35 - Часто проводится аналог между Имхотепом и библейским Иосифом, спасшим Египет от голода.] голода в стране не наступило: запасы зерна оказались огромны…

Наконец паланкин Эйе встретился с процессией Аменхотепа, и по многозначительному взгляду жреца фараон понял, что для его погружения в состояние кед[36 - Кед – состояние транса. Возможно, египтяне входили в него при помощи специальных ритуальных напитков, вызывающих галлюцинации.] и общения с духом умершего все готово.

Глава 2

Вскоре взору Тутмоса предстала стена, сложенная из нубийского диорита. За ней виднелась ступенчатая пирамида Джосера.

Эйе, покинув паланкин, последовал впереди всех, указывая путь: в стене, окружавшей пирамиду, насчитывалось более тринадцати ложных дверей, и только посвященный мог знать, где именно находится настоящий вход в храмовый комплекс.

По мере того как паланкин Аменхотепа проплывал мимо многочисленных дверей, фараон пытался угадать, какая же из них в итоге перед ним откроется? Однажды, будучи еще мальчиком, он сопровождал отца, Тутмоса IV, в Саккару: тогда, почти тридцать лет назад, старый фараон тоже совершал здесь ритуал хеб-седа. Аменхотеп попытался припомнить причины, побудившие отца к столь серьезному шагу, но тщетно: уж очень давно это было…

Наконец тяжелые створы «настоящей» двери распахнулись, и процессия медленно прошествовала на территорию храма. Взор Аменхотепа тотчас же упал на стоящую в Южном храмовом дворе статую Джера. Неожиданно из глубин памяти всплыла хвалебная надпись, высеченная на постаменте статуи и посвященная Имхотепу: «Имхотеп – хранитель сокровищницы царя Нижнего Египта, первый после царя в Верхнем Египте, распорядитель великого двора, наследник Бога, главный жрец Ону, строитель, архитектор, ваятель каменных ваз». Когда мальчишкой Аменхотеп попытался прочесть ее впервые, ему это удалось далеко не сразу: текст был выполнен специальным иератическим[37 - Иератическое письмо – ранняя древнеегипетская скоропись, особенно часто применялась при нанесении на камень.] письмом жрецов, претерпевшим за тысячу с лишним лет немалые изменения.

Статую Джера окружали две каменные стелы с высеченными на них мудрыми высказываниями Имхотепа: «Не гордись своими знаниями. Не строй планов на завтра, ибо не знаешь, что будет. Если хочешь иметь друга, не справляйся о нем у других, но обратись к нему напрямую и имей дело с ним одним. Мудрый известен своей мудростью, великий – своими свершениями; их сердца соответствуют их языку…»[38 - Эти изречения также приписываются Птахотепу, некоему высокопоставленному чиновнику, жившему во времена V династии.]

Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»

Когда паланкин фараона миновал статую Джера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[39 - Кабинок, или «клетей», насчитывалось примерно сорок штук. Во времена семи неурожайных лет при Джосере в них располагались чиновники, взимавшие плату за получаемое египтянами зерно.]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.

Миновав каменные клети и сделав еще два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов. По виду – словно только что вышедшие из царства Осириса.

Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: еще немного – и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мертвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенес сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал потом своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?… Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[40 - В ранние династические периоды царем загробного мира предположительно считался Саккар. Отсюда и название некрополя – Саккара. Возможно, культы бога Саккары и Осириса некоторое время существовали параллельно.], в мире мертвых, навсегда?…» – обеспокоенно размышлял фараон.

Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный из них, с испещренным жреческим иероглифическим письмом золотым массивным ожерельем на груди, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатер.

– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда все готово.

Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но все же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Правда, его взору предстало единственно лишь кресло, застеленное шкурой леопарда, – шатер был фактически пуст.

Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…

В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас невесть откуда появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он столь же бесшумно и быстро удалился.

Неожиданно Аменхотеп почувствовал, что на его плечи буквально навалилась чудовищной силы усталость. Страшно захотелось пить.

Словно прочитав его мысли, в шатер вошли трое жрецов, неся в руках круглые сосуды из розового кварца[41 - Такие сосуды из розового кварца и нубийского диорита (очень сложного в обработке) в большом количестве нашли при раскопках Саккары. Причем они вызвали в научных кругах сенсацию. Ибо возник вполне естественный вопрос: каким образом они изготовлены? Неужели древние египтяне располагали токарными станками и циркулярными пилами? Сосуды украшали иероглифы, выполненные настолько тонко, что снова возник вопрос: при помощи каких технологий они изготовлены? Само же назначение сосудов доподлинно неизвестно.] с лебедиными горлышками.

– Испейте, о, солнцеподобный! – предложил главный жрец фараону.

Аменхотеп благодарно и одновременно растерянно кивнул: он вдруг ощутил, что его хитон буквально насквозь промок от обильно выступившего пота.

Один из жрецов, приблизившись, протянул ему розовый круглый сосуд. Аменхотеп принял его и, запрокинув голову и приподняв донышко как можно выше, жадно припал к лебединому горлышку. Уже после нескольких глотков он почувствовал разлившуюся по телу невероятную легкость, тревога и страх чудесным образом бесследно исчезли. Главный жрец, подойдя к фараону вплотную, жестом показал, что жидкости выпито уже достаточно и следовало бы остановиться.

Владыка Египта нехотя оторвался от живительной влаги и, возвращая сосуд, разглядел на его гладко-розовой поверхности иероглиф, означавший слово «спокойствие». Вслед за первым последовали еще два сосуда – с иероглифами «терпение» и «мудрость». Аменхотепу стало казаться, что он потерял счет времени…

Жрецы меж тем принесли ритуальное одеяние и помогли фараону в него облачиться. Теперь предстояло самое главное: переход во двор сердаба, откуда Аменхотепу предстояло отправиться в Загробный мир и встретиться там с духом Гор-Нармера…

* * *

Солнце клонилось к закату, дневная жара постепенно вытеснялась вечерней прохладой. Бог Атум незаметно, но настойчиво вступал в свои права. Вот пирамиды Джосера коснулись последние бледно-розовые солнечные лучи и, попав в специальное отверстие, расположенное над статуей Осириса в Северном храме, и сконцентрировавшись, осветили изваяние бога, выполненное из черного алебастра.

Тутмос, стоявший в этот момент перед статуей, замер, преисполнившись священного трепета. Пока отец находился в шатре и готовился к посещению сердаба, эрпатор оказался предоставлен самому себе, поэтому и решил посвятить нежданно обретенную свободу знакомству с обширной территорией храмового комплекса.

Предусмотрительный Эйе приказал приготовить для наследника отдельный шатер неподалеку от дома Севера, где жили жрецы, и подать различные кушанья, вино и фруктовую воду. Тутмос же, утолив голод и испив вина, предпочел вместо отдыха отправиться изучать местные достопримечательности. Именно так он и оказался вскоре в Северном храме перед изваянием Осириса.

Заслышав за спиной звук чьих-то шагов, эрпатор оглянулся: к нему приближался один из здешних жрецов. Тутмос почтительно поклонился, жрец ответил взаимным поклоном, после чего тоже приблизился к Осирису. На алтаре перед изваянием бога красовались щедрые ритуальные дары. Эрпатор, решив, что его присутствие, возможно, нежелательно, развернулся, дабы уйти, но жрец жестом остановил его:

– Прошу тебя, эрпатор, останься! Я буду молиться Осирису, а ты мне поможешь…

Тутмос смутился, ибо не ожидал, что ему придется принимать хоть какое-то, пусть даже совсем незначительное, участие в ритуале хеб-седа. Он был уверен, что отец взял его с собой из банальной формальности: просто потому, что так положено. Ведь когда-то и дед, Тутмос IV, тоже посещал Саккару вместе с сыном, ныне – фараоном Аменхотепом III.

Подавив смущение, Тутмос коротко ответил:

– Я готов помочь тебе, жрец.

Тот, не задумываясь, протянул эрпатору кадильницу с благовониями. Разумеется, Тутмос, часто посещавший богослужения, прекрасно знал, что ему надлежит делать: во время молитвы окуривать благовониями алтарь и ноги божественного изваяния.

Жрец меж тем прижал руки к груди и, сосредоточившись, простер их затем к Осирису. Северный храм огласился звучной молитвой:

– Хвала тебе, Осирис, повелитель вечности, чьи обличия не считаны и чьи формы исполнены величия! Саккара – властелин тайного места и проводник Загробного мира! Исида заключает тебя в свои объятия и прогоняет демонов с путей твоих. Те, кто лежит в земле, оживают, чтобы узреть божественного Атума. Они вдыхают воздух и не отрывают глаз от лица твоего. Когда солнечный диск опускается к горизонту, их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя – Вечность и Бессмертие!..[42 - Данная молитва является упрощенным пересказом гимна Осирису (из папируса жреца Ани, Британский музей). Перевод с английского К. Корсакова.]

* * *

Пока жрец в обществе эрпатора возносил молитву Осирису, другие четверо жрецов провожали Аменхотепа к сердабу. Во дворе сердаба их ждал очередной шатер, но теперь фараон вошел внутрь без каких бы то ни было колебаний. На сей раз вместо кресла, покрытого леопардовой шкурой, его взору предстал ритуальный саркофаг, выполненный из золотистого оникса. В изголовье саркофага, скрестив руки на груди, стоял Эйе.

Жрецы помогли фараону взойти в саркофаг, после чего один из них преподнес ему золотую чашу, до краев наполненную каким-то напитком.

– Этот напиток носит название «Кущи Иару», мой повелитель, – пояснил культовый служитель. – Он поможет тебе сесть в папирусную барку, чтобы ты смог пересечь воды Дуата и беспрепятственно достичь райской земли. Ибо именно там душа Гор-Нармера обрела свое вечное успокоение…

Аменхотеп, приняв чашу, бесстрашно осушил ее. Его сознание слегка помутилось, и жрецы тотчас помогли ему улечься в саркофаг, накрыв затем неплотно прилегающей плитой из того же золотистого оникса. Почти сразу эфемерное тело Аменхотепа, саху, тронулось в путь к Загробному миру.

…Фараон стоял на папирусной лодке, пересекающей воды Дуата. То обстоятельство, что он дышит полной грудью, несколько удивило его. «Где я? Неужели уже достиг царства Осириса?» Словно бы в подтверждение его мыслей из воды, прямо у бортов барки, вынырнули странные существа. Аменхотеп знал, что воды Дуата населены чудовищами, которые могут окончательно погубить душу умершего, и та никогда же не достигнет Иару. Он растерялся, не зная, что предпринять дальше.

Жрецы Саккары обступили ритуальный саркофаг со всех сторон, в изголовье по-прежнему стоял Эйе. Они единодушно вознесли молитву Осирису, дабы тот поглотил водяных змей и избавил тем самым саху Аменхотепа от нападения чудовищ. Перечислив их имена – Кеста, Хапи, Дуамутеф, Кебексенуф, Маатефф, Херибекф, Херу-Хентианмаати[43 - Из книги «Книга Мертвых».], – жрецы начали молить древнего бога Саккару, чтобы тот защитил саху фараона от нападения огромного змея Ререка, обитающего в самой темной и глубокой части Дуата. Змей этот, имевший множество обличий, в том числе и Апофиса, мешал душам усопших следовать в Царство дня – в райские кущи Иару. Затем двор сердаба огласила очередная многоголосая молитва.

…Папирусная ладья, перевозящая эфемерное тело Аменхотепа, благополучно миновала подземное царство Саккары и уже приближалась к подземному царству Ону, где отдыхали души блаженных. Аменхотеп воочию увидел всех трех богов этой области: Акхсесефа, Ремрера и Кемкена. Когда ладья причалила к берегу, бог Рамрер молча протянул Аменхотепу волшебную пряжку Исиды[44 - В данном случае, изучая «Книгу Мертвых», не совсем ясно: о какой именно пряжке Исиды идет речь? Могу лишь предположить, что пряжка сия от пояса богини. Возможно, смысл данного ритуала утрачен при многократной переписи книги жрецами. До сих пор многие ритуалы, описанные в книге, также вызывают споры и неоднозначное толкование.], обладающую силой ее крови и служащую пропуском в Иару. Судно снова устремилась по водам Дуата – в сторону райских кущ.

Наконец лодка причалила к суше, и Аменхотеп сошел на берег. Его взору предстала высокая стена из белого мрамора. Приняв решение пройтись вдоль нее, он достиг вскоре золотых врат, охраняемых огромного роста стражником с головой льва. Грозный страж преградил путь незваному гостю секирой. Аменхотеп, не растерявшись, протянул ему пряжку Исиды. Тот мгновенно отстранился, пропустив тем самым фараона в легендарные сады.

Едва Аменхотеп миновал ворота, как его ослепили яркие лучи солнца. Он увидел множество людей, облаченных в ярко-желтые туники. Кто-то прохаживался между смоковницами, вкушая спелые плоды, кто-то, расположившись в тени деревьев, играл на арфе… Молодые женщины, наслаждаясь звуками музыки, грациозно и самозабвенно танцевали.

Заметив выложенную белым мрамором неширокую дорожку, Аменхотеп решительно направился по ней, надеясь поскорее встретиться с Гор-Нармером. Задача, однако, оказалась не из легких. Несколько раз ему на глаза попадались шумные стайки детей, предававшихся каким-то своим, только им понятным играм; неоднократно встречались небольшие озерца с прозрачной, словно слеза, водой, в которых плескались обнаженные женщины, юные девушки и совсем еще девочки – все прекрасные и одухотворенные, как на подбор. Аменхотеп с трудом удержался от соблазна погрузиться в прозрачные воды одного из таких водоемов: с сожалением вздохнув, решил продолжить свой путь.

Спустя какое-то время взору Аменхотепа открылись белоснежные портики, увитые диковинными травами, перемежающимися ярко-красными цветами. Фараон не удержался и, приблизившись к одному из портиков, дотронулся до самого крупного и манящего цветка – тот в ответ издал нежный, словно у серебряного колокольчика, звон и распространил в окружающем пространстве терпкий дурманящий аромат. Аменхотеп с наслаждением вдохнул его и чуть было не забыл, зачем вообще проделал столь опасное путешествие.

– Ты из мира живых, не так ли? – раздался за его спиной мелодичный голос.