Нудный дождь в окно стучит,
Лишь чернил поэт попросит
И строчит, строчит, строчит.
Здесь есть всё, что сердцу мило,
И слагаются тотчас
Сказки, где Руслан с Людмилой
Разлучаются сейчас.
Бродит кот у Лукоморья,
Цепь гремит на дубе том…
Спит поэт в тиши подворья,
В сказке он, а жизнь – потом.
Месяц, два меж тем проходят,
Холод гонит со двора,
Ссылки срок к концу подходит,
В Петербург ему пора.
ПЕТЕРБУРГ
Воздух северной столицы,
Раут, бал и маскарад…
Был бы рад там очутиться
Гость любой, но он – не рад.
Честь его была задета,
Царь – великий командир —
Бросил гордому поэту
Камер-юнкера мундир.
Суждено теперь иное —
При дворе ему бывать
И с красавицей женою
Сплетням поводы давать.
Царь, однако, сам, каналья,
Был Натальей покорён,
На ушко шептал на бале:
«Туалет ваш недурён!
Так же плечи, грудь и ножки…
Продолжать et cetera?
Как блестят у вас серёжки —
Подарил поэт вчера?»
Кровь поэта закипела,
Как же так, сам государь?..
Натали, казалось, млела,
Ревновал поэт-бунтарь.
«Это он! Высок и строен…
Да к тому ж ещё блондин,
И жену увлечь настроен,
Всё сошлось. Один в один!
Наконец-то всё открылось!
Я же подданный его…
Но, похоже, не укрылась
Моя ревность от него.
А они? Всё видят, знают
И смеются надо мной!
Как они меня терзают,
Невдомёк лишь ей одной!»
Свет, холодный и надменный,
Глаз с поэта не сводил,
На Наталью ж непременно
Он лорнеты наводил.
Но поклонников Натальи
Длинен список послужной.
И Дантес туда ж, каналья,
Так и вьётся за женой!
ГЕККЕРН
Тут же Геккерн, старый сводник,
С позволения сказать.
Сей посланник, греховодник,
Начал сына ревновать.
Не отцовскою любовью
Старичок любил его,
Призывая к изголовью…
(Догадались для чего?)
Из Голландии сей странник
Эту страсть с собой привёз.
Не лишён был сей посланник
Голубых полночных грёз.
Слыл он грязным письмоносцем:
Написав их штучек семь,
Он поэта рогоносцем
Обозвал в посланье сем.
«Наконец нашёлся повод!
Я его не упущу!