Сокровище троллей

Или если наемники, столпившиеся вокруг поганца Ланата, время от времени разражаются хохотом – отсюда ведь не обязательно следует, что языкастый наглец плетет байки именно про десятника.

Конечно, командир поопытнее Литисая враз поставил бы дерзкого наемника на место. А Литисай изо всех сил старался не замечать выходки Ланата. Боялся показаться смешным. И гаденыш, которому всего-то было на год больше, чем десятнику, этим бессовестно пользовался…

– Там, под землей, – хмуро продолжил нищий, вновь принявшись покачивать опустевшую чашу, – я руку и оставил. Обвал был, меня засыпало. Отрыть отрыли, но рука – в кашу, оттяпали мне ее. Выжил – послабление мне вышло: запрягли в тележку, пустую породу наверх откатывать… Нет, и вправду послабление: хоть время от времени небо видел и чистым воздухом дышал. А в девяносто третьем году король Тореол, дай ему Безымянные здоровья, женился на светлой королеве Фаури. И на радостях выкупил из плена всех силуранских бойцов, что в грайанское рабство угодили. Три года под землей, не чаял на волю выйти – а дожил все-таки. Денег ни гроша, руки нет, идти некуда – а все же сам себе господин. Брожу по свету, свободе радуюсь, милостыню клянчу… раз уж нет у меня богатой и знатной родни, чтоб из плена выкупила и ковер под ноги постелила – иди, мол, по жизни да не спотыкайся!

Литисай задохнулся от унижения. Это было – словно пощечина наотмашь! Он замешкался на несколько мгновений (отвечать – или сделать вид, что к нему это не относится?). И этими мгновениями спокойно и властно завладел Кринаш:

– А ты, парень, только по ковру ходить можешь, без него на первой кочке споткнешься? Ты о чем думал, когда в наемники шел? Уж такое ремесло – каждый сам за себя отвечает. Убили наемника, ранили, в плен взяли – его риск. Никто за него хлопотать не станет – ни десятник, ни сотник, ни дарнигар… а что король тебя выкупить изволил, так скажи спасибо, потому что и король выручать тебя не обязан!

– Это так, – задумчиво кивнула Румра.

– Так-то так, – огрызнулся нищий, – да только обидно, что о ком другом заботятся, как о принце наследном.

– А ты не завидуй! – отрезал Кринаш. Впрочем, тут же его голос подобрел: – Я вот тоже о тебе заботиться не обязан – а хочешь, еще вина плесну?

– Плесни, хозяин! – охотно протянул ему чашу нищий.

Литисаю захотелось по-мальчишески разреветься. В кои-то веки наемники глядели на него с уважением, а бывалая, грозная Румра предложила выпить за его боевое прошлое… И надо же было из этого самого прошлого появиться насмешнику Ланату! Несколько слов – и Литисай из боевого командира снова превратился в знатного молокососа, которого дядюшки заботливо продвигают по службе.

И опять, как в том ночном лесу, его выручил Кринаш…

* * *

После одинокого скитания по зимнему лесу – веселая пирушка у костра, под дружеские шутки и пьяные песни новых приятелей по шайке… нет, жизнь у Подранка определенно налаживалась.

Хоть и зима, а в избу разбойники не пошли: чего в духоте томиться? Устроились у длинных козел, накрытых досками. Горячая оленина истекала жиром и мясным соком, а уж парок над ней курился до того аппетитный, что у голодного Подранка даже голова закружилась.

Отхватывая от доставшегося ему ломтя оленины кусок за куском белыми, крепкими зубами, Подранок слушал, как разбойники на все лады обсуждают схватку новичка с троими бойцами. Громче всех восхищались Гипаш и Гвоздь, сидевшие рядом с недавним противником. А вот Хмурого за столом не было – он взял кусок мяса и ушел в избу. Скверно, конечно, в первый же день в ватаге нажить себе недруга… а впрочем, демоны с ним! Хочет дуться – пусть дуется.

Гвоздь подметил взгляд Подранка, брошенный вслед Хмурому.

– Злится! – понимающе кивнул разбойник. – Много о себе понимает. Раньше, поговаривают, у него самого небольшая шайка была… да сплыла. Да еще он до твоего прихода тут лучшим бойцом считался.

– Лучший боец? Он? – удивился Подранок. Ему Хмурый не показался таким уж мастером. Тот же Гвоздь и двигается проворнее, и соображает в бою быстрее.

– Лучший, если не считать Уанаи, – сказал Гвоздь просто, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Она еще и драться умеет? – покосился Подранок на колдунью-ксуури, сидевшую на дальнем конце скамьи.

Уанаи ела неторопливо и очень аккуратно, насадив кусок оленьего сердца на нож и откусывая понемножку.

– Да как же ей не уметь драться? – удивился Гвоздь. – Мы ж ее атаманшей признали не за голубенькие глазки!

– Тогда две шайки объединялись, – подхватил Гипаш. – У речных пиратов капитан погиб, корабль сгорел – вот мы и порешили вместе в лесу хозяйничать.

– Правильно, – одобрил Подранок. – Чем друг у друга добычу перехватывать…

– Вот-вот. Загвоздка была в одном: кому верховодить? Шло к тому, что атаманом будет Комель… был у нас такой, зверюга зверюгой. Но тут невесть откуда появилась эта кроха и с ходу по всем правилам бросила Комлю вызов. И тут же, на месте, его убила. А был мужик куда покрепче меня… пожалуй, даже сильнее Тумбы.

– Ну, это ты брось, – поправил приятеля Гвоздь. – Сильнее Тумбы – это вряд ли. Зато был злобный и бесстрашный, как бешеный кабан.

– И такого дядю одолела эта птаха? – усомнился Подранок.

– Вот весь отряд не даст соврать! Она ему глаза пальцами выбила. А потом ребром ладони перебила горло.

Ошеломленный Подранок невольно бросил взгляд на дальний конец стола.

– А потом один из пиратов бросил ей вызов, – подхватил рассказ Гипаш. – Гвоздище, подскажи, как второго покойника звали, а то я запамятовал.

– Сом.

– Во-во, Сом. Эта пигалица ему сказала, что у него рукоять меча раскалилась добела. Да так сказала, что он поверил – взвыл, уронил меч. Ну, она его и зарубила.

– Мало того что поверил, – уточнил Гвоздь, – у него и ладони были в волдырях, словно и впрямь каленое железо цапнул.

– Она такая, – уважительно сообщил Гипаш. – Ежели скажет, что у тебя хвост вырос, ты враз поверишь и задницей вилять начнешь.

Чуть помедлив, Подранок кивнул. Еще свежо было воспоминание о том, как взгляд спокойных, приветливых глаз вызвал у него порыв бешеного восторга и готовность умереть за маленькую хрупкую ксуури.

– А почему она величает себя изгнанницей?

– Ее выгнали из Ксуранга.

– За что?

– А мы не знаем. Говорит: за многочисленные преступления.

Подранок удивленно покачал головой.

– А уж до чего отчаянная! – продолжал Гвоздь нахваливать атаманшу. – Осенью один из наших… вон, видишь, лысый, что хворост в костер подкидывает, Курохватом его кличут… Так он осенью попался замковым шавкам. Есть тут Замок Трех Ручьев, властителем там Сын Клана Спрута.

– Слышал, – кивнул Подранок.

– Вот в замковую темницу Курохват и угодил. А наша хозяюшка с двумя парнями пробралась в замок и вытащила Курохвата. Уж такая лихая – ну, ничего не боится!

– А я знаю, кого она боится! – ухмыльнулся Гипаш.

– Кого? – заинтересовался Подранок.

– На постоялом дворе у Кринаша зимует певец, – хохотнул Гипаш. – Звать его Арби Золотое Жало, не помню из какого Семейства. Вот этого Арби атаманша обходит десятой дорогой.

– Так скверно поет? – предположил Подранок.

– Как поет – того не слыхал, а только втрескался он в нашу Уанаи до помрачения башки. Песни про любовь сочиняет, шляется по лесу – авось, мол, свидеться удастся…

– Хорош над парнем потешаться, – заступился Гвоздь за неведомого Подранку певца. – Забыл, как осенью нас шавки искали? Арби к ним в проводники нанялся, к замковым-то. Завел их в болото – еле выбрались. А сам сбежал и нас предупредил.

– Было такое, – признал Гипаш. – С тех пор наша чужеземная пичуга норовит с ним не встречаться. Мы как-то шли берегом – атаманша, я и Бурьян. Увидели издали: сидит на камешке Арби, щиплет струны лютни – не иначе как песню новую сочиняет. Уанаи встала, как в землю вбитая, да и говорит…