Видали мы ваши чудеса!

– А нам наше кушанье греть не надо, оно и так тепленькое… Ты сказывай давай!

У Нерада от страха в животе кишки скрутились. Но язык, длинный скомороший язык не подвел, исправно замолотил:

– Было у меня поле, по наследству от правнука досталось. Хорошее поле, большое, аж с шапку величиной. Посеял я там пшеницу. Выросла рожь, скосили мы ее. Хороша уродилась: от скирды до скирды – две недели езды. А только заметил я, что кто-то мой урожай ворует. Решил всю ночь караулить. Как только солнце да луна рядышком на небе встали, гляжу я: едет баба на козе верхом. Схватила скирду под мышку, козу пятками пришпорила и поскакала прочь. Я за ней бегом! А коза вверх прыгнула, на облако заскочила, по тучам вприпрыжку пошла. Ну, думаю, не поймать мне воровку! Но тут из тучи дождь пошел. Схватил я струи, сплел веревку да полез вверх. Совсем до тучи добрался… а вдруг дождь кончился! Моя веревка исчезла в руках, полетел я вниз да в болото шлепнулся – вот такая со мной беда приключилась!

– Ишь ты! – посочувствовал ему хозяин. – А ведь та баба – моя теща! Шустрая такая, на проказы горазда. А козу ту Зорькой звать… Но я тебе велел небылицу сказывать! Не угодил ты мне! Точи нож, жена!

Из угла послышалось размеренное шарканье стали по точильному камню. Звук этот пробрал Нерада до костей. Он тоскливо, без скоморошьей улыбочки взглянул на хозяина и зло спросил:

– Ты, дядя, всех гостей заставляешь сказки сказывать? С княжьего старосты тоже сказку спросишь?

– С какого еще старосты? – не понял хозяин.

– С какого, с какого… с Ощеры Толстомясого.

Князь Мстивой Всеславич повелел ему объехать княжьи деревеньки и собрать с крестьян подушную деньгу. Как раз я был в Кистеневке, когда он туда нагрянул. Кто заплатить не смог, тех Ощера на правеж поставил, батогами бить велел. А завтра к вам нагрянуть собирается.

В углу прекратились мерзкие звуки: хозяйка тоже слушала Нерада.

– Какой еще староста, чего ты врешь? – вознегодовал хозяин. – Какая с нас подушная деньга, мы давно уже…

И замолчал.

Понял.

Хлопнул себя ладонью по бороде, словно хотел рот запечатать… но поздно уже, поздно, вырвалось словечко!

– Вру, дяденька, – счастливым, нежным голосом выговорил скоморох. – Это ты верно сказал, вру!

В углу раздался стук: баба выронила нож.

Лицо мужика страшно исказилось. Опершись обеими руками о столешницу, он поднялся из-за стола.

Нерад в ужасе шарахнулся, ткнулся лопатками в стену. В глазах потемнело…

Когда скоморох пришел в себя, было светло. Утреннее солнце лило лучи в проломы крыши, в окно с оборванными ставнями, в щели меж бревен.

Нерад, сам не понимая, что делает, подобрал с пола свой узелок, прижал к груди, словно искал защиты.

Он был один в заброшенной, полуразвалившейся избе. На столе стояли две щербатые миски, густо покрытые пылью. Грязные сухие листья устилали пол.

Парень осторожно, стараясь не шуметь, пошел к двери. Проходя мимо печи, увидел на полу большой нож с изъеденным ржавчиной лезвием. А рядом на рассыпанной золе – крупные птичьи следы.

«Навьи! Мертвецы! – взвыл про себя парень. – Это от них такие следы… птичьи…»

Нерад вылетел на крыльцо, едва не провалился на прогнивших досках. Ошалело огляделся. Из-за избы виднелась крыша другого развалившегося дома. Деревня была мертва.

Скоморох дернулся было бежать, но вовремя вспомнил: нельзя! Навьи ночью по следу пойдут, сыщут!..

Повернулся, пошел спиной вперед. Шел, пока не свалился в ручей. Обрадовался: теперь уже всё! За текучую воду навьям дороги нет! Теперь можно и бегом…

Уже к полудню Нерад вышел к дороге. К этому времени он успокоился, сказал себе, что уснул в брошенной людьми избе и увидел жуткий сон.

А следы… что следы? Залетала в избу лесная птица, искала зерен да крошек…

Вскоре Нерада нагнала телега.

– Эй, добрый человек! – окликнул парень возчика. – Не подвезешь скомороха?

Возчик, румяный мужичонка с русой курчавой бородкой, приветливо глянул на путника.

– Так-то я пеших не подбираю, нечего лошадь зря маять. Но скоморохи – народ веселый. С тобой дорога короче будет. Давай я тебя подвезу, а ты мне до самой деревни будешь сказки сказывать… Эй, парень, ты куда-а?!

* * *

Рассказ Нерада был выслушан при всеобщем молчании. Когда он закончил, Дарёна от страха сжалась в комочек на печи, хозяйка мелко закрестилась и тихо забормотала молитву, а Горыня сказал задумчиво:

– И почему-то мне кажется, что ты, Нерад, врешь – как помелом метешь…

– Этот и семерых до смерти заврет, – поддержал вожака Деян, но всё же голос старика подрагивал от испуга.

– И верно, – с облегчением пробасила Матрёна. – Ему черт лыко дерет, а он нам лапти плетет…

– Еще наскажи про зайца в неводе и щуку в капкане, – подхватила хозяйка.

Но тут негромко и злорадно подала голос безымянная старуха:

– Зря вы ему не верите, зря. Слыхала я про ту деревеньку. Называлась она Гнилушки. Ее выкосила черная лихорадка, ни ребенка не пощадила, ни старика, ни добра молодца. Соседи не сразу осмелились туда наведаться, а когда пришли – хотели дома спалить вместе с мертвецами. Да хлынул ливень небывалый, загасил огонь. Испугались люди, разбежались. С тех пор гнилушкинским мертвецам в Нави и не живется, в загробном-то мире – не проводили их ни по какой вере.

И добавила с непонятным злым удовольствием:

– Вот они и бродят по земле. То в человеческом облике, то в образе огромных птиц. Кто знает, может, и через этот порог перешагнут?

Дарёна ойкнула.

А хозяйка рассердилась:

– Хватит мне тут мякину молотить! Все ложатся спать! Я ребенка убаюкиваю, а вы – живо по лавкам!

Впервые она повысила голос на постояльцев. И те подчинились без единого слова. Дарёна слышала, как они внизу шуршат и возятся, укладываясь на широкие лавки.

Вскоре всё стихло. Лишь негромко всхрапывал кто-то из скоморохов да еле слышно напевала над люлькой Калина:

Ходит-бродит серый кот,
Спать Демьяше не дает.
Ты, котище, не броди,
Ты Демьяшу не буди…
Но вот и она стихла.