Набег

– Но я говорю правду!

Финн приподнялся, оперся на локти. Мокрая тряпица соскользнула с его лба, шлепнулась на пол. Гюда подняла ее двумя пальцами, отбросила прочь.

Лицо старого колдуна вытянулось, омертвело. Голубые глаза застыли двумя неподвижными бусинами.

– На китовом пути в страшной буре запоет зверь снасти [12 - Здесь использованы кеннинги. Китовый путь – море, зверь снасти – корабль. В переводе все звучит просто: "В море во время бури запоет корабль…" и т. д.], призывая домой потерянную хвити. Тьма обретет жизнь в капище четырехликого бога, чтоб испытать ту, которая захотела жить ради любви. Хвити не живут, она пойдет на зов. Тьма коснется всех, Скульд спутает пряжу… Будет много смертей. Проклятие погубит племя могучих воинов, а та, что трижды была женой, умрет от врага без имени возле земель Дорсука [13 - Дорсук – вождь одного из древних приморских племен ободритов. Это племя обитало на побережье Балтийского моря, в районе нынешней Германии.]. Отложи свой поход домой, дочь конунга. Отложи поход, и птицы Нифльхейма не найдут вас…

Айша попробовала уложить старика. В последние дни он совсем высох, стал легким, беззащитным, и обычно с ним удавалось легко справиться. Но теперь он вырвался из рук болотной девки.

– По земле потекут кровавые реки, корабли лягут на дно, город на берегу большой реки обратится в кучку пепла. Люди будут есть людей, вороны пресытятся кровью. Безумие поглотит тебя, а маленькая хвити не…

Гюда расхохоталась.

– Ты бредишь, старый болтун! – сквозь смех произнесла она. – Я не понимаю, о чем ты говоришь!

– Песня вепрей волн, – шелестел Финн. – Страшная последняя песня… Не буди тьму, дочь конунга! Отложи поход, не буди тьму. Может, потом… потом… когда хвити научится жить, а ярл – любить…

Но Гюда уже не слушала. Хохотала, шлепала унизанными перстнями пальцами по лавке, на которой умирал старик. Сигурду хотелось отвернуться, чтобы не видеть ее ровных белых зубов и не слышать ее смех. Впервые в жизни ему была противна красивая женщина.

Рано утром Финн умер. Когда-то он был безродным рабом, колдуном, в память о таких не ставили памятных камней, однако Тортлав, скальд, пришедший с Бьерном, выбил на небольшом валуне короткую вису:

Позвала Хель
Финна на ужин.
Разве мог отказаться безродный?
В память о нем народ Каупанга и Айша из Гарды камень воздвигли.

Это и был тот самый дар, который перед уходом в царство Хель решил принять от каупангцев старый колдун.

Хоронили Финна тихо, без пышных торжеств и погребального костра. Труп старика завернули в промасленную холстину и отнесли в лесок на холме. Утро выдалось дождливым, ноги рабов, несших старого колдуна, скользили по размокшей глине. За ними серая лошадка тянула возок с памятным камнем, тоже обернутым в холстину. Тележка подпрыгивала на ухабах и расплескивала мелкие лужи. Не доходя до леса, Айша остановила рабов у молоденькой осинки.

– Здесь, – сказала она.

Рабы послушно опустили легкое тело на землю. Почуяв мертвечину, лошадь задергала ушами, попятилась.

– Тпр-р-р. – Сигурд подхватил ее под уздцы, привязал к осинке, потом приподнял камень, вывалил его из повозки. Холстина развернулась, под дождем заблестела свежевыбитая надпись.

Рабы споро выкопали яму в мягкой земле, уже оттаявшей от зимних холодов. В длину она была в рост старого колдуна, а в глубину – чуть больше чем по колено. Рабы бережно уложили в яму труп, воззрились на колдунью, ожидая ее приказов.

– Ступайте в усадьбу, – отослала их Айша.

Сигурд предпочитал не смотреть на нее, – она была бледна и грустна, а по ее щекам стекала то ли дождевая влага, то ли слезы. Хотя голос у нее был спокойный, и Сигурд предпочитал верить, что ее щеки мокры только от дождя.

Негромко переговариваясь, рабы побрели вниз с холма. Оставшись наедине с болотной девкой, Сигурд присел на корточки в паре шагов от ямы. Он полагал, что Айше захочется попрощаться со стариком, и не ошибся, – она подступила к трупу, что-то прошептала. Потом вытащила из складок юбки загнутый ритуальный нож и крепкий осиновый колышек, примерно такой, каким метят межи.

– Помоги мне. – Не глядя на Сигурда, колдунья протянула ему колышек. – Финн сам просил об этом. Мертвые колдуны редко находят покой в своих могильных курганах, а Финн хотел отдохнуть.

Сигурд хорошо понимал, о чем она говорит. Склонился над мертвецом, приложил кол к его груди, пошатал, укрепляя в ткани, выпрямился и с размаха ударил по колу пяткой. Тот с хрустом вошел в мертвую плоть, лишь слегка накренился вправо. Сигурд подумал, что так вышло даже удачнее, – примеряясь, он слегка закосил влево, а теперь кол пронзил точно сердце колдуна.

– Дальше я сама.

Женская рука коснулась плеча Сигурда. Бонд отступил, позволив Айше нагнуться над телом. В воздухе сверкнуло острое лезвие, вновь захрустело…

Айша вытерла нож о край могилы, кивнула.

– Все. Давай засыпать.

Пока они сваливали в яму заранее приготовленные камни, Сигурд успел оценить точность, с которой болотница отрезала голову трупа. Конечно, перерубить позвонки она не сумела, однако надрез отчетливо располосовал мешковину вокруг шеи колдуна, опоясывая ее заговорной петлей [14 - Древние считали, что избавить тело колдуна от оживления можно, лишь отрубив ему голову и воткнув в сердце осиновый кол].

– Откуда ты знаешь Финна? – скатывая в яму очередной камень, поинтересовался Сигурд. Он не ждал ответа, однако болотница пожала плечами:

– Однажды мне было очень плохо. У меня не осталось никого и ничего на этом свете – ни родины, ни дома, ни любимых, ни любящих. Даже веры не осталось. Только маленькая хижина, где умирал мой друг, старый колдун, который его лечил, и мой дар, который был моим проклятием…

– И что случилось потом?

– Потом берсерк умер, и я отказалась от своих Богов. А когда и я почти умерла, пришел Бьерн…

Она замолчала, оглядела невысокую кучку камней, прикрывших могилу, вскинула помутневшие глаза на Сигурда.

– Ты сможешь установить памятный камень?

– Смогу.

Камень оказался тяжелым. Пыхтя и отдуваясь, Сигурд водрузил его на прочие, протер рукавом влажную надпись. Виса ему нравилась, она была звучной и емкой. Он вдруг понял, что, пожалуй, лишь такой дар он бы и сам принял, отправляясь в последний путь. «Зачем ему нынче корова?» – вспомнил бонд слова Айши и улыбнулся. На самом деле глупо было предлагать старику корову.

– Следи за ним, когда мы уйдем, – раздался сбоку голос Айши.

Болотная колдунья сидела на небольшом валуне у осинки, поджав под себя ноги и наблюдая за стараниями Сигурда.

– Куда уйдете? – не понял бонд.

– За море, в Альдогу, – пояснила она. – Бьерн обещал отвезти Гюду и Рюрика к их отцу, князю Альдоги.

– Рюрика? – удивился Сигурд. Он знал, что мальчишка-воин со светлыми глазами – воспитанник конунга Олава. Но както не задумывался, из какого паренек рода.

– Он – брат Гюды [15 - Гюда и Рюрик – реальные исторические личности. Историки спорят о происхождении Рюрика, но здесь автор склоняется к теории, утверждающей, что и Рюрик, и Гюда были детьми князя Гостомысла, правителя Ладоги.]. Просто она была тут с Ормом Белоголовым, а ее брат гостил у конунга Олава. Конунг дал ему имя Рюрик и взял в свой род. Ладно, пошли, надо прибраться в доме старика.

Сигурд не стал спорить.

Шагая с холма к усадьбе, он думал о странностях судьбы. Меж Гюдой и ее братом не было никакого сходства, они даже не замечали друг друга, и никто никогда не подумал бы, что они брат с сестрой. Хотя, может, в Альдоге так принято, что родичи не держатся друг за друга.

Подле дома Финна Сигурд расстался с болотницей. Прежде чем войти, она провела ладонью по плечу бонда, устало улыбнулась.

– Я очень благодарна тебе, бонд.

Лучших слов Сигурд не слышал ни от кого. Даже заботливые жены, ублажавшие его ночами и лопочущие о любви, не были столь искренни.

– Пустяки, – краснея, как мальчишка, сказал Сигурд, но Айша уже не слышала его, исчезнув за дверью.