Как умирала Вера

Рядом в большом мягком кресле, закинув ногу на ногу, сидел человек, олицетворяющий сейчас для Веры самого дьявола во плоти – Герман Фишер собственной персоной. Не смотря на все свое гнилое содержание, о котором Вере недавно стало известно, этот мужчина был божественно красив. Очевидно, даже годы шли ему только на пользу. Внешне он вообще походил на человека из другой эпохи, эпохи лордов или зажиточных землевладельцев. Густые черные волосы без намека на седину, аккуратно постриженные усики и короткая щетина, большие светлые, всегда горящие то ли азартным то ли недобрым светом глаза на загорелом чуть обветренном лице. Пока еще не глубокие, самые первые морщины ничуть не портили его, а как будто напротив делали акценты на достоинствах его внешности, выгодно подчеркивая красоту его черт. Он, несомненно, господин – это читалось в каждом жесте. Еще на интервью Вера отметила его величественные манеры, повелевающие интонации, не терпящий возражений взгляд.

– Где я? – прошипела Вера.

– У меня в гостях, дорогая, расслабься, – спокойным тоном проговорил он, указывая на ее сжатые кулаки.

– Это обязательно? – Вера нервно дернула руками, которые были окольцованы пластиковыми ремешками, закрепленными на ее больничной койке.

– Вовсе нет. Дополнительная мера предосторожности.

– Дополнительная? – усмехнулась она, – Другими словами мне и так не выйти из этого дома живой, но перестраховка не помешает.

– Знаю, что Пахом успел тебе все рассказать. Представляю, твое состояние сейчас. Но твоя осведомленность не входила в мои планы, поверь.

– Залатанный гаденыш сдал меня. Сдал тебе как кусок паршивого мяса.

– Не совсем так. Не ропщи на Пахома. Он еще какое-то время колебался. Хотя уверен, он бы и сам принял верное решение. Первый шаг к нему он уже сделал, усыпив тебя у себя дома. А я еще при разговоре в морге прочитал в его глазах обман. Я сразу понял, что он приведет меня к тебе, но даже не ожидал, что так быстро. Мне следовало раньше посвятить его в подробности о важности именно твоего тела, тогда бы не возникло лишней суеты. Может, мне он и не предан как пес, но Эллу Пахом боготворил всегда. А ты дел, конечно, натворить успела: сначала каким-то чудом очнулась раньше времени, вопреки всем биохимическим законам, а вчера учудила этот номер со своим Антоном. Что теперь прикажешь мне с ним делать?

– Не смей трогать Антона, – Вера поднялась, насколько ей позволили удерживающие ее браслеты, – Мразина бесчеловечная!

– Да успокойся, ляг. Он и не дает повода, как ни странно. Вчерашний спектакль пришелся не ко двору, твой хахаль уже нашел тебе замену.

– Врешь, тварь!

– Попрошу не выражаться, в этом доме, – предупредил Герман.

– Засунь себе в задницу свои аристократические замашки.

Герман поднялся и, застегивая пуговицу на пиджаке, засобирался уходить.

– Плохое поведение. Подумай над ним. Пока в таком же положении. И запомни: люди, которые работают в этом доме, которые будут приносить тебе еду, обслуживать тебя, пока ты не заработаешь право на свободное перемещение, преданы мне на сто процентов. И ты совершенно верно подметила: они сделают все, чтобы ты и шагу не сделала из этого дома. Так что не трать сил понапрасну, – заметив, что Вера задумалась, Герман счел нужным пояснить, – Пахом не относился к их числу, он хоть и обязан мне, но в преданности не клялся и волен поступать, как считает нужным. И то, свою ошибку он уже осознал и признал.

– Что с ним?

– С ним все в порядке. Я же говорю – вовремя одумался. Поехал готовиться к твоим похоронам. Скоро и я к нему присоединюсь, чтобы все проконтролировать.

– А меня не возьмете? – участливо поинтересовалась Вера.

– Нет, обойдемся без тебя, не переживай, – раздался саркастический смех, – Все необходимые «мерки» я с тебя уже снял.

*13

Я знаю многих людей, которые боятся смерти.

Они говорят: «Умирать страшно. Умирать сложно.»

Я с ними не согласен – умирать легко. Гораздо труднее жить.

Джеймс Хэтфилд

Пахом только что выпроводил толпу судмедэкспертов, и на пороге тут же появился воодушевленный Фишер.

– Ну что? У нас все готово? – обратился он к помощнику.

– Почти, – буркнул тот и проследовал в операционную.

Фишер прошел за ним, окинул взглядом помещение и задержал взгляд на теле, лежащем на каталке:

– За пару часов управимся. Комар носу не подточит. Только на руки наденем перчатки, а то с ними будет много мороки. Надеюсь, никто не будет возмущаться по этому поводу.

Пахом молчал.

– Парень, ты чего приуныл? Это мне впору за голову хвататься. Теперь эта чокнутая в моем доме обитает.

– Это же ненадолго? – заметил Пахом.

– Не знаю, состояние Эллы ухудшилось. Она очень подавлена тем, что операция сорвалась, – он многозначительно посмотрел на Пахома, – Поэтому теперь придется ждать, когда она стабилизируется. Ладно, ты прав, мне надо было сразу рассказать тебе о предназначении Веры. И это внезапное воскрешение повергло тебя в шок, понимаю. Ну, ничего, все исправим. Похороним завтра Веру Званцеву раз и навсегда. И выбора у нее не останется другого, кроме как стать Эллой Фишер. Подходит она идеально. Чем дольше смотрю на нее, тем больше в этом убеждаюсь. А с ее поганым языком мы скоро разберемся.

Фишер уже надел маску и натягивал на свои большие ладони тонкие медицинские перчатки, когда в двери морга постучали.

– Кого-то ждем? – раздраженно спросил он.

Пахом пожал плечами и пошел открывать.

– Давай недолго, мне понадобится твоя помощь.

Пахом толкнул тяжелую дверь и замер с вопросительным выражением лица. Перед ним стоял Антон, растерянный и взволнованный.

– Чего тебе?

Лицо Антона озарилось надеждой:

– Вы же были в ту ночь, когда ее привезли. Вы дежурили, я вас помню. Девушку из больницы, после аварии. С пятницы на субботу.

Пахом напрягся. Неужели парень сообразил, что Вера жива. Сейчас начнется…

– Скажите, когда ее хоронят? Завтра? Во сколько?

– Вы же сказали ментам, что не знакомы с покойной.

Антон виновато пожал плечами.

– Завтра в одиннадцать ее забирают. В Елоховскую, – коротко ответил Пахом, закрыл дверь на замок и вернулся в операционную.

– Кто там? – спросил Фишер.

– Судмеды что-то забыли, – равнодушно откликнулся Пахом, – Как обычно.

*14