Богдан Хмельницкий

Ивашко немного побледнел, но твердо выговорил, кланяясь на все четыре стороны:

– Прощайте, православные, не поминайте лихом! А ты, батько, –проговорил он, – кланяясь в землю Богдану, стоявшему подле кошевого и с беспокойством поглядывавшему по сторонам, – прости меня тоже, если я согрешил в чем-либо перед тобой! Дай Бог тебе удачи, а коли хочешь меня добром помянуть, так не оставь Катрю, прими ее вместо дочери.

– Какую же казнь ты выбираешь? – спросил кошевой.

– Какую положит кош, мне все равно.

– Свезем его под шибаницы! – решили старшины.

Шибаницы были виселицы, установленные на мостах по большим дорогам. На них преступник висел до тех пор, пока не сгнивал и кости его не рассыпались. Под шибаницы обыкновенно подвозили преступника на лошади, накидывали ему на шею петлю или сельцо; ударяли лошадь плетью, она выскакивала из-под седока, а осужденный оставался висеть в воздухе. Привели лошадь, посадили Ивашка, и все молча тронулись в путь. Вот уже миновали крепостные ворота, поехали по площади предместья… Как вдруг, никто не видел откуда, навстречу шествию явилась девушка под покрывалом. Все в изумлении остановились.

– Стойте! – проговорила она твердым голосом. – Объявляю всему воинству запорожскому, что желаю выйти замуж за этого преступника.

– Добровольно ли твое желание? – спросил кошевой. – Не принудил ли тебя кто-либо?

– Нет, – отвечала девушка, – желание мое добровольно.

– Как рассудите, панове запорожцы? – обратился кошевой к безмолвной толпе. – По древнему обычаю следует Довгуна избавить от казни, так как нашлась девица, желающая выйти за него замуж.

– Простить, простить его! – грянули тысячи голосов.

Катре велели поднять покрывало и по заведенному обычаю их тотчас же проводили до границы, причем Довгун получил разрешение атамана и кошевого свезти свою невесту в Киев. Олешка уже ждала их на границе, предупрежденная Богданом. Здесь же им были приготовлены кони и все нужное для дороги.

– Вот, батько, – проговорил Ивашко, прощаясь с Богданом, – ты меня во второй раз от петли спасаешь. Чем я тебе за это отслужу?

– Почем знать! – отвечал Богдан, – может еще и сосчитаемся! А теперь пока вот тебе грамотка к моему старому приятелю, Адаму Киселю, воеводе брацславскому. Он твою Катрю устроит наилучшим образом.

Все сели на лошадей и двинулись в путь. Богдан взял обещание с Ивашка вернуться до выступления войска из Сечи.

14. ЖЕЛТЫЕ ВОДЫ

Гей там поле, а полю цвiти;
Не по одним ляху заплакали дiти!
Гей там рiчка, рiчка через рiчку глиця,
Не по одним ляху зосталась вдовиця.

Тревожное время переживала Украина весной 1648 года. Коронные войска еще в начале февраля двинулись к Черкасам. Там они разделились: сам коронный гетман остался в Черкасах, а товарищ его, польный гетман, отошел к Корсуну. С виду народ как будто и притих при появлении польского войска, но втихомолку все волновалось, все кипело, всюду носились тревожные слухи. Паны не верили в возможность восстания, они еще больше теснили хлопов. Где ни соберется толпа народа, смотришь, и панские слуги тут же с плетьми и палками, разгоняют их, как овец. Устраивается ли на селе пирушка, панские шпионы уже доносят пану, что хлопы собрались на совещание, опять разгоняют их и не принимают от них никаких разъяснений. У кого из поселян увидят оружие, отберут, а захочет сопротивляться, расстреляют без суда. Коронный гетман, по своем прибытии, тотчас же издал универсал к народу, чтобы все бежавшие в Сечь к Хмельницкому воротились домой, если не хотят поплатиться семьей и имуществом. И странное дело, как только он издал универсал, побеги увеличились, целые толпы бежали на Запорожье, особенно из панских поместий с левого берега. Оставшиеся у панов хлопы угрюмо смотрели на своих притеснителей и втайне принимали у себя каких-то богомольцев, странников, юродивых, нищих. Эти бродяги предсказывали, что скоро придет Богдан с запорожцами и тогда, стоит только захотеть, мигом можно избавиться от панов. Так прошли и февраль, и март. Коронные войска все еще собирались, паны не очень-то торопились. По случаю предстоящей войны они чуть не каждый день задавали пиры.

Настал и апрель. Пришло известие, что Хмельницкий уже собрал войско и думает расположиться между реками Тясмином и Днепром. Потоцкий собрал военный совет. На этот совет приехал и Калиновский; в нем участвовал и двадцатишестилетний сын коронного гетмана Стефан Потоцкий, были и Стефан Чарнецкий, и Шемберк, и много еще благородного шляхетства.

Калиновский предложил не медля двинуться на неприятеля:– Нам не надо терять времени; если мы пустим его вглубь Украины, силы его удвоятся, к нему пристанут казаки и хлопы. Он занял позицию между Тясмином и Днепром, но мы должны его оттуда вытеснить и разбить в открытом поле.

Потоцкий и сам не прочь был двинуться со всем войском, но он положил за правило никогда и ни в чем не соглашаться со своим товарищем.

– Пан польный гетман сам не ведает, что говорит, – возражал он Калиновскому. – Его величество всемилостивейший король не затем мне вверил войско, чтобы я завел его в пустыню и оставил край в добычу мятежникам. Да и стыдно посылать целое войско против горсти хлопов. Их можно разогнать плетьми, а не то что саблями. Чем меньше отряд, тем больше ему будет славы.

– Совершенно верно! – подтвердил пан Корецкий, один из полковников, владелец богатых имений в Волыни. – Думаю, что я разогнал бы их один со своими двумя тысячами жолнеров…

– Почем знать, – заметил осторожный Чарнецкий, – может быть силы неприятеля гораздо значительнее, чем мы предполагаем; по крайней мере носится молва, что на этот раз поднялось все Запорожье. Мое мнение послать нарочного к королю, просить у него войска для обороны Украины.

– Позвольте и мне, панове, высказать свое мнение, – проговорил молодой Потоцкий. – Нельзя нам стоять на месте, как будто у нас не хватает храбрости идти вперед навстречу неприятелю. Окрестные жители и так смотрят на нас недоверчиво. Если они только вообразят, что мы боимся, они восстанут поголовно. Поэтому нам необходимо выслать навстречу неприятелю сильный отряд, чтобы он разведал силы казаков и добыл языка.

Это мнение понравилось всем. Большая часть панов были даже уверены, что отряд этот совершенно истребит неприятеля, так как казаки разбегутся при одном виде регулярного войска.

– Кому же вручить начальство над этим отрядом? – спрашивали паны.

– Я полагаю разделить его на две части, – сказал коронный гетман. –Регистровых казаков отправить по Днепру на байдарках и к ним посадить пехотинцев, только заставить их присягнуть в верности королю. Другую же часть, жолнеров и драгун, отправить сухим путем, дать им пушек и телеги со съестными припасами…

– Пан коронный гетман позволит мне заметить, – перебил его Калиновский, – что никакого нет расчета делить войско. Мы не знаем неприятельских сил и можем погубить и тот, и другой отряд. И потом, что за нелепость заставить присягать?.. Неужели пан гетман думает, что это их удержит от измены?

– Пана польного гетмана прошу быть осмотрительнее в своих выражениях! – вспыхнув, закричал Потоцкий. – Я не мальчик, чтобы пан мне читал нотации…

Члены совета попытались замять эту неприятность.

– Я думаю, – благоразумно рассудил Чарнецкий, – оба отряда могут не слишком удаляться один от другого. Регистровых казаков можно послать под начальством пана наказного атамана Барабаша…

– Помилуйте, – вмешался опять Калиновский, – где Барабашу начальствовать над отрядом, да он заснет дорогой и неприятеля проспит.

– Это правда, что он немного стар, но казаки его уважают… Притом в верности его нельзя сомневаться…

– А над сухопутным отрядом прошу панов предоставить начальство мне, –поспешно заявил молодой Потоцкий.

Старый гетман с гордостью посмотрел на сына.

– Иди, сынок мой, и пусть история запишет славу твою. Он будет советником твоим, – продолжал он, указывая на Шемберка. – Пану комисару поручаю общее наблюдение за всей экспедицией, он наставит и направит моего молодого воина. Не возвращайтесь, пока не истребите всех мятежников. Пройдите и степи, и леса, разорите Сечь, а зачинщиков приведите на праведную казнь.

– Позвольте и мне, панове, присоединиться к отряду, – заговорил Чарнецкий. – Я лучше себя чувствую на поле битвы, чем за стенами укрепления. Здесь я вам мало принесу пользы.

– А пан Корецкий? – обратился Потоцкий к владельцу Корца.

– Н-нет, – замялся Корецкий, – я предпочитаю выждать неприятеля здесь.

Коронный гетман недолюбливал заносчивого пана и охотно бы отделался от него.

– Пан Корецкий, ведь, кажется, рассчитывал один со своими жолнерами разогнать мятежников? – обратился он к нему.

– Я ничего не рассчитывал и полагаю, что здесь я буду полезнее… Притом же мне крайне неудобно тащить в степь мой обширный обоз.

Пан Корецкий, действительно, владел таким огромным багажом, что его желание оставаться на месте было вполне естественно.

– Итак, панове, – закончил Потоцкий, мы останемся здесь. Будем надеяться, что наших услуг отчизне и не потребуется. Я твердо верю, что храбрые рыцари уничтожат вполне это, презренное скопище.

Польское войско выступило в поход, сопровождаемое многочисленным обозом; по Днепру спустились байдаки; они должны были одновременно с сухопутным отрядом подойти к неприятелю. Восемь дней шло войско по степи, болотам и лесам и к вечеру восьмого дня достигло наконец потока "Желтые воды". Поляки перешли поток и вдруг совсем вблизи, немного в стороне, увидели укрепленный казацкий лагерь, устроенный из возов.

– Стойте! – скомандовал Потоцкий, когда отряд приблизился настолько, что можно было хорошо различить, что делается в лагере.

– Надо приготовиться к битве! – говорили более опытные воины. –Казаки не утерпят, тотчас покинут укрепления и будут вызывать нас на бой. Весь отряд, выровняв ряды, сомкнулся в густую колонну и замер в ожидании нападения.

Прошло полчаса, еще полчаса, а казаки и не думали выходить из укрепления. Они стояли тихо, торжественно в своем четырехугольнике к великому удивлению ляхов.