Богдан Хмельницкий

Половьян с удивлением посмотрел ему вслед.

– Хитрит казак, – ворчал он, – не все сказал; если бы просто на разведки высылали, не стал бы с жизнью прощаться.

Микита, действительно, шел почти на верную смерть. По приказу Хмельницкого он должен был отвести глаза полякам, обморочить их и предать таким образом в руки Богдана.

Проводив Микиту, Хмельницкий позвал к себе Корсунского полковника Кривоноса.

– Знаешь "Крутую Балку"? – спросил он его.

– Что у села Гроховцев?

– Да.

– Знаю.

– Так бери тотчас же шесть тысяч казаков и скачите туда да постарайтесь хорошенько испортить у оврага всю дорогу; сами же спрячьтесь в засаду. Когда подойдут ляхи, угостите их хорошенько спереди, а мы погоним сзади.

– Почему ты знаешь, батько, что они пойдут по этой дороге?

– Уж это мое дело, – уклончиво отвечал Хмельницкий. – Возьмите с собой несколько орудий, поставьте их на противоположной стороне оврага так, чтобы удобно было обстреливать овраг. Кривонос собирался еще расспрашивать, но Богдан заторопил его и сам вышел вместе с ним, чтобы осмотреть отправлявшийся отряд.

Микита спустился с возвышенности и ползком крался мимо польских окопов, не особенно стараясь прятаться. Передовая стража скоро его увидела, трое солдат бросились к нему и схватили его за руки. Микита был замечательный силач, мог бы их стряхнуть как мух, но он только делал вид, что отбивается, а сам думал про себя: "Эх, вы, вражьи дети, думайте, думайте, что справились с Микитой, а Микита вас же проведет".

Солдаты привели его к Потоцкому.

– Пытать огнем! – приказал гетман и отправился сам присутствовать при пытке.

Микиту на веревках вздернули на перекладину, подкатили смоляную бочку и зажгли смолу. В другое время Галаган молча перенес бы пытку, не проронив ни слова, но теперь это в его расчеты не входило. Едва только огонь коснулся его тела, он завопил благим матом, корчась от боли.

– Ой, панове, ой, смилуйтесь! Ой-ой-ой, все скажу, как на духу покаюсь!

– Так говори! – приступил Потоцкий. – Сколько вас казаков?

– Снимите с огня, все скажу! – кричал Микита.

Пытку прекратили и начали допрос.

– Не знаю я нашим счета, да и знать его трудно; хлопы к нам отовсюду бегут, за день их сотни прибывают…

– А татар сколько? – допрашивал Потоцкий.

– Тугай-беевой орды будет тысяч пятьдесят. Сам хан с ордой стоит тоже неподалеку, говорят скоро сюда прибудет…

Потоцкий изменился в лице. – "Струсил вражий сын", – подумал про себя Микита, быстро взглянув на гетмана и так же быстро опуская глаза. Он упал в ноги гетману.

– Смилуйтесь, пане, – смиренно просил он его. – Буду служить вам верой и правдой, я всю степь, как пять своих пальцев знаю, каждый кустик мне знаком. Я вас так проведу, что ни один казак нам на пути не встретится. Вам тут все равно оставаться нельзя, а как подойдет хан со своей ордой, казака нападут на ваш лагерь…

Потоцкий ничего не ответил на просьбы казака, возвратился в свою палатку и собрал панов. Он теперь уже не хвалился, что разгонит казаков плетью, а, напротив, совсем упал духом и жаловался, что у него мало войска.

– Где мы возьмем продовольствие, – спрашивал он жалобно, – если казаки и татары вздумают нас осадить?

– Пан гетман забыл, – ядовито заметил Калиновский, – что он сам себя лишил продовольствия, предав огню все окрестности. Теперь нам остается только одно, не дожидаясь осады, броситься на неприятеля и смелым натиском пробить себе путь.

– Я нахожу, пан Калиновский, что нашего войска недостаточно для такого натиска. Я предлагаю отступить; я не имею права жертвовать войском…

– Пан коронный гетман! – умолял Калиновский, – прошу послушать моего совета, забудем на этот раз личности!

– Как? – закричал Потоцкий, весь вспыхнув, – пан польный гетман забывается, какие тут личности? У меня с ним не может быть личностей, я могу ему только приказывать…

Несколько панов поддержали было мнение Калиновского – Паны командиры забыли, – крикнул Потоцкий, – что я здесь начальник! Их дело слушать и исполнять то, что приказано.

Все знали, что упрямству Потоцкого нет границ, и никто не решился больше возражать.

Еще до рассвета установили возы двойным четырехугольником в восемь рядов и наложили на них пожитки. В середине четырехугольника поместили артиллерию и конницу. Пехоту поставили на флангах; левым командовал Калиновский, правым – Потоцкий. Прежде, чем тронуться в путь, Потоцкий позвал Микиту.

– Слушай, казак, – сказал он ему, – ты поведешь нас по самому безопасному пути и за это получишь в награду столько червонцев, сколько сам пожелаешь, да еще угодье в придачу. Только берегись: если ты окажешься плохим проводником, я велю отсечь тебе голову.

– Слушаю, ясновельможный пане, – с низким поклоном отвечал Микита.

Глаза его хитро блестели под опущенными ресницами.

Потоцкий перед отъездом выпил порядочную дозу горилки и сел в карету, откуда не мог видеть, что делается вокруг. А верстах в десяти от обоза за ними по пятам следовали татары и казаки. Солнце пекло невыносимо. Вся степь накалилась, паны едва двигались в своих тяжелых латах… Вдруг сзади них пронесся знакомый татарский крик "Алла", и тучи татарских стрел ударили в обоз. Затем раздался сильный залп, и татары с казаками, как вихрь, набросились на задние ряды, отрезали несколько возов от обоза, не взирая на польские выстрелы, и вместе с добычей отступили назад. Несколько раз повторялся такой же набег, и каждый раз казаки с татарами что-нибудь увозили с собой.

Наконец вдали показалось село Гроховцы. Отряд драгун, двигавшийся на одном из флангов польского войска, единственный русский отряд, остававшийся еще у Потоцкого, последовал примеру своих братьев. Быстрым движением драгуны повернули назад, присоединились к казакам и дружно напали вместе с ними на польский обоз.

В это время Галаган делал свое дело: он свернул на тропинку и повел войско в лес. Калиновский был близорук; он не сразу разобрал, в чем дело. Но когда по пути стали попадаться срубленные деревья, он выскочил из кареты.

– Где проводник? – прокричал польный гетман.

Несколько жолнеров бросилось вперед, навстречу им уже бежала стража, окружавшая Микиту.

– Засада, пан гетман! – кричали они. – А впереди крутой спуск.

– Да где же, наконец, проводник? – снова крикнул Калиновский.

– Его отбили казаки! – закричали жолнеры.

Калиновский бросился к карете Потоцкого; тот сладко спал, покачиваясь на мягких подушках.

– Да проснись же, наконец, и опомнись! – волновался польный гетман, бесцеремонно вытаскивая коронного. Потоцкий никак не мог прийти в себя.

– Что такое? Как смеют меня беспокоить? – отбивался он, протирая глаза.

Калиновский быстро в сильных выражениях передал, в чем дело, и у Потоцкого сразу выскочил хмель из головы.

– Назад! – командовал он, очевидно еще не сообразив, что назади такая же опасность, как и впереди.

– Вперед, – крикнул Калиновский, – за мной!