День полнолуния

Что-то подобное промелькнуло у меня в голове и сейчас. В конце концов, я ведь ехала уже по мирной территории, домой. Мне было не так уж много лет по штатским понятиям, в сумке у меня лежала бумага, гарантирующая мне какую-никакую свободу, и, наверное, именно сейчас я была как никогда близка к этой давно уже живущей у меня внутри неопределенной мечте о доме и спокойной жизни.

Экран телефона давно погас. Крепко зажмурившись, чтобы отогнать слишком уж заманчивые, слишком уж сладкие видения, провожу по нему пальцем, снова перечитываю сообщение и быстро, чтобы не передумать, набираю ответ. Наше общение с ним всегда носило немного ироничный характер, мы часто перемежали переписку шутками, легкими взаимными подколками. И потому в сообщении я, помимо пары фраз, необходимых ему для публикации, пишу:

«Кстати, в данный момент я, можно сказать, безработная. Так что если новый пресс-секретарь тебя не устраивает, могу приехать. Ты ведь помнишь, как мы с тобой хорошо понимали друг друга».

Сообщение уходит, и я невольно представляю себе, как в это самое мгновение, где-то за много сотен километров от меня, у Тимура на столе вибрирует телефон. Как он проводит по экрану пальцем, читает мои слова и, может быть, улыбается. Мне так хорошо знакома эта его улыбка – легкая, белозубая, едва заметная. Словно блик, мелькнувший на секунду на каменистой поверхности горного отрога.

А быть может, он хмурится, и темные его брови сходятся на переносице. Или задумчиво смотрит в окно, за которым играет яркими красками южный полдень. И в его темных глазах пляшут солнечные искры – в тех самых глазах, которые я, увидев однажды, так и не смогла забыть.

* * *

Все началось почти семнадцать лет назад, когда я, выпускница Академии ФСБ, в качестве дипломного проекта получила задание – раскрыть и обезвредить группировку, действовавшую на территории Северного Кавказа России и Таджикистана, которая занималась контрабандой оружия и поставкой его афганским моджахедам. Я в ту пору была совсем еще салагой, новичком, знавшим обо всех тонкостях оперативной работы под прикрытием только из учебника и лекций, которые читали нам генералы военной контрразведки. Несмотря на то что основным направлением моей учебы была военная аналитика, я упорством, занудством и планомерным доставанием своего куратора выбила себе в качестве дипломной работы силовое задание. Знала, что, если операция пройдет успешно, мне за нее светит повышение в звании, и не хотела упускать такую возможность. Думаю, не последнюю роль тут сыграло и то, что я к тому времени была уже мастером спорта по многоборью и служебному многоборью с собаками, а значит, чисто технически вполне могла справиться с подобным заданием.

Наша группа прибыла в Душанбе в начале лета. Это оказался белоснежный восточный город, центральная часть которого была выстроена в 30–40-х годах двадцатого века. Театры, библиотеки, министерства – светлые здания с колоннами, порой украшенные восточным орнаментом и восьмиконечными звездами. Причудливые фонтаны, дарящие прохладу даже в жаркий полдень, тенистые парки и скверы. На окраинных же улочках царило запустение – мусор, грязь, облупившиеся невысокие дома, выгоревшие вывески. В городе в глазах рябило от ярких красок – женщины тут носили пестрые восточные одеяния, состоявшие из шаровар и «курты», длинной широкой рубахи из хлопчатобумажной ткани, украшенных цветистым узором. Мужчины предпочитали более скромные цвета, вели себя степенно и с достоинством.

Казалось, кругом царила атмосфера счастливой мирной жизни. И все же близость к еще недавно охваченному войной Афганистану чувствовалась: и в написанной на лицах местных жителей постоянной готовности к атаке, в изредка доносившихся глухих отзвуках стрельбы, на которые, казалось, тут никто не обращал особого внимания.

Мне, впервые оказавшейся на задании, конечно, невероятно интересно было бы присмотреться к здешнему миру повнимательнее, но времени на это у меня не было. В первый же день моей командировки, под вечер, из отдела разведки по Таджикистану пришла шифровка. Сообщалось, что через несколько дней в горном кишлаке в ста километрах от Душанбе состоится свадьба. Абу-аль-Маджид, главарь той самой группировки, осуществлявшей связь между восточными регионами России, Таджикистаном и «Золотым полумесяцем», как именовали в сведущих кругах Афганистан, Пакистан и Иран – район, где процветала контрабанда оружия и наркотиков, выдавал замуж свою дочь Фатиму. Женихом был один из друзей его старшего сына Омара. Парень вроде бы учился вместе с ним в институте в Ставрополье. Очевидно, сама свадьба должна была служить неким политическим и экономическим шагом, стать связкой, которая еще крепче объединит таджикскую часть группировки с российской стороной. Однако никакой информации на жениха, Тимура Сайдаева, у разведотдела пока не было. До сих пор в связях с контрабандистами он замечен не был. Возможно, и вообще не представлял, чем занимается его будущий тесть и какая подоплека таится в предстоящей свадьбе. Но вдаваться в тонкости сейчас было некогда. Свадьба должна была состояться через четыре дня, а значит, наставало время действовать. Моей задачей было попасть на торжество под благовидным предлогом, убедиться, что это не ловушка, и дать сигнал группе захвата, что все готово к штурму.

С Хайдаром, двоюродным братом интересовавшего меня главы контрабандистского синдиката, меня свели наши ребята, работающие по Таджикистану. Хайдар, сам в свое время промышлявший контрабандой наркотиков, в какой-то момент засветился, попал на крючок и был завербован со всеми потрохами.

Наша первая встреча состоялась в какой-то дыре на окраине города, в доме, выкрашенном светло-желтой облупившейся от времени краской. Хайдар, впервые увидев меня, двадцатилетнюю, настроенную решительно, но, вероятно, все же очень юную и неопытную на вид, не удержавшись, разразился смехом, несмотря на присутствовавшую в помещении военную охрану.

– Тебя как сюда занесло, дочка? – скаля желтоватые зубы, с сильным акцентом обратился ко мне он. – Что, хочешь попасть в дом к Маджуду? Да от тебя там мокрого места не останется в два счета.

Один из моих ребят сделал быстрое движение к Хайдару, и я, мгновенно сообразив, что он собирается его ударить, перехватила его кулак.

– Не нужно! – коротко скомандовала я. А затем, стараясь говорить спокойно и убедительно, продолжила: – Вы же понимаете, что у вас нет выбора. Вы должны провести меня на свадьбу. В качестве вашей гостьи, родственницы, как угодно.

– Да какой гостьи? – вскинулся он. – Никаких русских гостей на свадьбе брата быть не может. И родственники у нас общие. Что я скажу, что ты с неба свалилась? И потом, ты себя в зеркало видела? Какая ты таджичка? А разговариваешь как? Нет-нет, нечего и думать, я еще жить хочу…

Тогда я в одно движение преодолела разделявшее нас расстояние и приставила к его виску пистолет.

– Жить ты будешь очень недолго, если откажешься сотрудничать, – негромко произнесла я.

Хайдару вовсе незачем было знать, что я впервые угрожала оружием человеку и что внутри у меня все замирало от страха. Не знаю, удалось ли мне выглядеть убедительно, или тертый таджик сообразил, что дом окружен моими людьми и, если он будет артачиться, ему все равно не уйти. Так или иначе, после моего выступления он стал сговорчивее.

– Хорошо-хорошо, я тебя понял. Выдам тебя за свою новую жену.

– Отлично, – медленно произнесла я. – Видишь, соображаешь же, когда хочешь.

– Но как с лицом быть? И с речью? – не унимался он.

– Скажешь, что я немая, – внушительно заговорила я. – Ты взял меня в диком горном кишлаке, заплатил большой выкуп. К городским обычаям я не привыкла, хожу в парандже, лица не открываю даже женщинам.

– Да у нас же суннитская семья, не шиитская, – возразил он. – Какая паранджа?

– Значит, будешь рассказывать о-очень убедительно, – отрезала я. – Ни один человек в доме не должен видеть моего лица, я не открою его даже на женской половине. Твоя задача сделать так, чтобы меня оставили в покое.

Разумеется, наш с ним разговор продолжался еще долго. Мы отрабатывали все мельчайшие детали легенды. Хайдар безбожно торговался, требовал, чтобы ему за предательство семьи гарантировали не только жизнь, но и вознаграждение. Я давила и настаивала, не давая ему ни на секунду усомниться в том, что в случае неповиновения ему все равно не жить.

В конце концов все было решено, и через два дня я, отдав последние распоряжения боевой группе, закутанная по самые глаза, отправилась вместе с Хайдаром к месту, где должна была состояться свадьба его племянницы. Там я впервые и увидела Тимура.

Все шло как по маслу. Хайдар представил меня брату и его семье. Я терлась позади него, потупившись и при любом громком звуке прячась за его спину. Хайдар балагурил, рассказывал о том, как я хороша собой и какой большой выкуп он за меня дал. Говорил он весьма красноречиво, должно быть, и в самом деле очень хотел уцелеть в ходе операции.

Я большую часть времени проводила на кухне, вместе с другими женщинами, принимая участие в подготовке свадебного пира. Держалась я так тихо, что вскоре меня и в самом деле перестали замечать. Женщины общались на некой смеси фарси и русского, которую я понимала достаточно хорошо, упуская разве что тонкости. Из их разговоров я поняла, что жених уже приехал, но допускать его в дом к невесте до свадьбы, конечно, нельзя – не по обычаю. Поэтому Омар поселил его у кого-то из родни. Жених был, по словам Шарифы, уж очень хорош собой. Жаль только, что приехал один, без родни. Отец его уже умер, а мать слишком стара, ей не под силу такое долгое путешествие, она будет ждать молодых дома.

Фатима, прелестная семнадцатилетняя девушка с удивительными миндалевидными глазами, слушала все эти речи с большим интересом. До сих пор она разговаривала со своим женихом только один раз, но, кажется, была совершенно им очарована, и когда речь заходила о Тимуре, на лице ее появлялось мечтательное выражение.

Я же, глядя на этих хлопочущих женщин, все никак не могла отделаться от мысли: какая судьба ждет их в ближайшем будущем при моем непосредственном участии? Сколько из них выживет при штурме? Сколько тех, кто выживет, лишится своих мужей, сыновей, братьев? Я отлично понимала, что они не имели к темному бизнесу своих мужей никакого отношения, уж точно не вот эти умелые ловкие руки разбирали автоматы, смазывали детали маслом, паковали их и переправляли через границу. Нет, эти руки умели лишь поддерживать уют, готовить, лечить, качать детей и гладить по волосам повзрослевших сыновей.

В какой-то момент я поняла, что не должна больше думать об этом, иначе сойду с ума. На занятиях по психологии все это казалось мне как-то проще. Есть мы, есть враг, идет война – даже в мирное время. Наша задача – уничтожить врага и обеспечить спокойную жизнь соотечественникам. Что делать, если процесс уничтожения врага непосредственно затрагивал мирных граждан, было непонятно.

Чтобы не думать об этом, не терять настроя – ведь только от меня теперь зависело, будет ли успешно завершена операция, – я старалась постоянно заниматься каким-нибудь делом. Понятно, что дом я нафаршировала «жучками» в первые же часы своего пребывания здесь. Но дальше мне оставалось только наблюдать за членами группировки, запоминать особенности их поведения и прогнозировать, как они могут повести себя при штурме. Это отнимало не так много времени, а главное, не слишком отвлекало от навязчивых мыслей. И когда Шарифа позвала меня сходить вместе с ней на местный небольшой рынок, докупить к праздничному столу каких-то продуктов, я с готовностью кивнула.

Мы вышли за ворота дома, и вот тогда на улице я впервые увидела Тимура. Он стоял у ограды соседнего дома, о чем-то негромко переговаривался с Омаром, и во всей его фигуре, в манере держать себя, в осанке, повороте головы, движениях было столько природной грации и сдержанной горделивости, что у меня перехватило дыхание. Он был похож на черкеса, сошедшего со старинной литографии. Статный, поджарый, с высокими скулами, яркими глазами и редкой, лишь иногда трогавшей губы чуть надменной улыбкой. Я невольно засмотрелась на него – чуть дольше положенного местным женщинам задержала на нем взгляд. Так вот, значит, каким он был – жених красавицы Фатимы. Никак не замешанный в темных делах ее родни, но в будущем должный стать связующим звеном между ними и Северным Кавказом России, всего лишь одним из звеньев этой длинной цепочки, по которой российское оружие уходило к афганским талибам.

Спохватившись, я опустила глаза и принялась разглядывать пыльную проселочную дорогу под ногами. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь заметил мой интерес к этому парню. Может быть, эта встреча так и окончилась бы ничем, в конце концов, моей задачей сейчас было обеспечить выполнение операции, и позволить себе отвлекаться на посторонние мысли я не могла. Но в этот момент где-то впереди раздался шум, истошный женский крик, и я, вскинув голову, увидела, что по улице селения несется закусивший удила жеребец.

До сих пор мне доводилось видеть такое только в кино. То ли испуганный чем-то, то ли бог его знает почему взбесившийся жеребец летел вперед, не разбирая дороги, – ладный, стремительный, безудержный. Бока его лоснились под солнцем, на морде повисли клочья пены, горячие глаза лихорадочно метались из стороны в сторону. На скаку конь заржал, обнажив крупные белые зубы. Зрелище это было страшным и в то же время странно волнующим.

Реакция и спортивная подготовка у меня были очень хорошие. И я успела отскочить в сторону, утащив за собой Шарифу, но только тут заметила, что на дороге в паре шагов от нас остался стоять, испуганно моргая темными глазами, двухлетний мальчишка, видимо выбежавший из соседнего дома. Первым моим побуждением было рвануть к ребенку. Но за долю секунды я успела вспомнить о задании, которое мне предстояло исполнить, и о том, что будет, если я сейчас получу травмы и моя миссия окажется под угрозой. Я не могла этого допустить, слишком многое находилось на кону. И все же стоять и равнодушно смотреть, как ребенок погибнет под копытами коня…

Однако на этот раз мироздание сжалилось и избавило меня от этого мучительного выбора. Прошла буквально доля секунды, а Тимур, быстрый как молния, уже метнулся вперед, ловко подхватил коня под уздцы и повис на них всем телом. Ноги его, обутые в городские кроссовки, проволоклись по земле, лицо покраснело от напряжения. Однако поразило меня то, что все это время черты его оставались совершенно бесстрастными. Ни волнения, ни страха, ни сомнений. Этот двадцатилетний парень был словно прирожденным воином, бесстрашным, решительным и невозмутимым. До сих пор о таких мне только доводилось слышать в рассказах наших преподавателей. Мои сокурсники только старались походить на таких бесстрастных, словно отлитых из стали солдат. Этот же парень был таким от природы. И я снова невольно задумалась о том, как это несправедливо, что он, не замешанный ни в каких махинациях, попадет в самый эпицентр операции по обезвреживанию контрабандистов и, скорее всего, погибнет.

Тем временем жеребец, прядая ушами, остановился буквально в метре от малыша, все так же оторопело смотревшего на происходящее круглыми глазами. Между домами медленно оседала желтоватая пыль, а конь, взмыленный, стоял в этом облаке, все еще пофыркивая и скаля зубы. И вот тогда Тимур, все такой же спокойный, уверенный, погладил его по шее и сказал негромко, но очень веско:

– Ну что ты, что ты! Успокойся! Хороший мальчик…

– Что? Красив? – с гордостью спросила меня Шарифа, когда мы свернули к рынку. – Какого жениха мы для своей Фатимы приглядели, а?

Я лишь покосилась на нее поверх края платка и мелко закивала, как требовала моя роль. И все же на этот раз я соглашалась искренне. Фатиме и в самом деле повезло с женихом. Вернее, повезло бы, если б не новая жена Хайдара.

На следующий день продолжались традиционные предсвадебные церемонии. Сестры и старшие родственницы невесты в спешном порядке расшивали сюзане – специальное свадебное покрывало, которым после заключения брака должны были накрыть входивших в дом молодых. На полотнище из белого домотканого хлопка они вышивали разноцветными нитями замысловатые узоры, цветы, райских птиц. Но один угол оставляли нетронутым. Я уже знала, что это делается от дурного глаза – чтобы никто из гостей слишком уж сильно не позавидовал счастью и достатку молодых и не накликал им беды. Я-то, однако, знала, что обряд не спасет будущую пару. Я и была тем самым дурным глазом, который пророчил им беду.

И вот наступил день, который затем много лет преследовал меня в снах. Во дворе дома Маджуда еще с утра начали готовить плов. Фатиму с молитвами облачили в свадебный наряд, на голову накинули белоснежную фату, прикрывавшую лицо и волосы. Затем, когда все церемонии были соблюдены, поехали к мечети. Хайдар, мой временный «супруг», с самого утра держался нервозно, весь как-то то поджимался, то начинал с наигранным весельем разглагольствовать. Я смертельно боялась, что этот идиот провалит всю операцию. Мне казалось, что Маджуд уже начал поглядывать на своего двоюродного брата с подозрением. Улучив момент, когда поблизости никого не было, я оттеснила Хайдара в угол и прошипела:

– Держи себя в руках!

– Какая ты разговорчивая для немой, – шепотом огрызнулся тот.

И тогда я одним ловким движением вытащила спрятанный в моих мешковатых одеяниях «стечкин» и ткнула дулом ему в живот через ткань.

– А ну заткнулся! Еще одна выходка – пристрелю как собаку.

Хайдар злобно покосился на меня, но все-таки замолчал и поспешил во двор, где все уже рассаживались по машинам, чтобы ехать к мечети.

Саму церемонию я почти не запомнила, видела ее только со двора, через окно. И все же в памяти у меня отложилось, как в определенный момент сквозь сводчатое окно проник теплый луч солнца и скользнул по красивому гордому профилю Тимура. Тронул темные ресницы, огладил гордую скулу, скользнул по шее. И я в который раз поразилась красоте этого юного мужчины.